— Я — Джосер… — начал было я.
Но он перебил меня:
— Ты уже называл имя свое апру; и потом — я узнал тебя, Джосер. Ты меня не так понял. Не невежливость и не неведение; приветствие, Джосер: мир входящему.
У простолюдина Джеди была приятная привычка смотреть в глаза. Я почувствовал к нему доверие и чуть было не забыл о своем Джосере. Но и сам Джосер, видать, подзабыл текст:
— Я думал, ты старше, о Джеди.
— Я уже выбился из молодых ведунов, — быстро отвечал Джеди, посмеиваясь, — но не вполне дорос до старого колдуна, ты хочешь сказать?
Джосер взял себя в руки и набрал воздуху в легкие:
— Дважды осиянная Хатш повелела мне, предпоследнему рабу ее, прийти завтра к храму Эль-Тейт-маат-Ра вместе с тобою, простолюдин Джеди.
— Вот как, — сказал простолюдин, — а что будет, если я не пойду?
Воцарилось молчание.
— Мало ей Сепра, — внезапно сказал Джеди, — и всех посвященных оптом и в розницу; про жреца-уаба и зодчих молчу; еще и я понадобился. Не пугайся так, Джосер, на жаре страх вреден; я просто размышляю вслух. Я должен зайти за тобой на рассвете?
— Да, с первыми лучами светила, — отвечал Джосер, то есть я.
— Зайду, стало быть, — сказал Джеди беззаботно.
Приближался звон, схожий с плачем, пчелиная додекафония. Приблизился. В дверном проеме появилась девушка в венке из бубенчиков и колокольчиков — таких же, как в букете царицы.
— Это Ка из Библа, — сказал Джеди, — а это мудрейший Джосер по приказу государыни. Принеси нам что-нибудь, Ка.
Опять меня потчевали воблой с эмульсией, ягодами шелковицы, лепешками и мясом ягненка, утопающим в зелени. Последнее напоминало блюдо фешенебельного ресторана.
— Погадай гадателю, Ка, — сказал Джеди.
Она робко взяла мою ладонь, вопросительно посмотрела на Джеди. Тот кивнул. Тогда она сказала:
— Ты не веришь сам себе, предсказатель. На время ты потерял лицо. Но ни один из трех Джосеров — бывший, настоящий и будущий — не вспомнит, что их трое. Тебя ждет блистательное Завтра. Карлики будут плясать у входа в гробницу твою. Вот только выдержишь ли ты ниспосланное тебе испытание, я не знаю. И еще: береги печень, Джосер, прикрикни на нее как следует.
Я молчал. Печень болела за двоих. То ли от воблы, то ли от эмульсии.
— Ступай, — сказал Джеди. — Я не хочу, чтобы он гадал тебе.
Ка исчезла.
— «Почему ты не гребешь?» — запел Джеди.
— Мне пора покинуть твое благословенное жилище, — сказал я, вставая.
— Мое благословенное жилище, — сказал Джеди, — в которое внес ты крокодила из воска, а он, того и гляди, оживет.
Крокодила из воска? Мучительно вспоминал я, о чем речь, что-то вертелось в памяти, но так я ничего и не вспомнил. Хозяин вышел со мной на раскаленный песок.
«Мало ей Сепра…» — вспомнил я; потом вспомнил Сепра, зелье, корову в ботиках — и голова закружилась.
Сны снились кошмарные. Пограничные между моими и джосеровскими. Фигурировал и Джеди — в качестве посланника из еще более отдаленного грядущего, нежели мое.
В итоге прошлое и будущее смыкались подобно ленте Мёбиуса, что бесповоротно разрушало настоящее. Причем вся эта разблажня на фоне гаремного кафешантана из тысяча второй ночи. Пересыпано деталями с бутафорской толкучки. Кич на любителя.
Наконец, меня разбудили.
Крошечный чадящий керамический светильник. Мерзкий запах экзотической свежеизготовленной кормежки. Тени на потолке; Джеди, пришедший ко мне на рассвете.
— После дурного сна, — сказал он мне, — хорошо пить вино по-гречески.
Мы уже шли по просыпающемуся городу.
Я спросил:
— Что ты говорил вчера про крокодила, простолюдин?
— Право, не помню, — отвечал Джеди, — должно быть, приплел свою любимую пословицу из страны Иам: «Не бросай песком в крокодила, все равно это не приносит ему ущерба».
Я не стал вдаваться в крокодилью тему.
— Ты был в стране Иам, простолюдин?
— Да, — отвечал Джеди, — я был в стране Иам, и в стране Иемех, и в странах Ирчет и Мушанеч. Где я только не бывал.
На голову статуи великого правителя Me упали солнечные лучи. Инкрустированные глаза правителя сверкнули, когда мы проходили мимо статуи.
— Песок в сандалиях твоих… — сказал Джеди.
— Что ты сказал?..
— Это стихи, прорицатель. Любовная песня у закрытых дверей любимой.
— Ты идешь к храму с любовной песней на устах? — спросил выходящий из-за обломка скалы жрец-уаб.