Вернулась Зоя, руки в карманах ярко-зеленых атласных брюк, белокурая, позвякивающая бранзулетками. Поразмыслила секунду — сесть ли реставратору на колени, да отвлеклась, направилась к буфету, распахнула створки и из зеркальной глубины стала извлекать чашки, сахарницу, вазочки с черносливом в шоколаде и печеньем.
— Зоя, — сказал Эммануил Семенович поморщившись, — я уже тебе говорил не единожды: для чаепития у нас посуда в другом буфете. А это севр и сакс, сервизы музейные.
Она уже накинула на стол вишневую кашемировую скатерть с кистями и молча расправляла складки и отцентровывала рисунок.
— И это не скатерть, — вымолвил Валериан Семенович, — это цыганская шаль середины девятнадцатого, мы ее на стол не стелим.
— Ну и не стелите, — сказала Зоя спокойно своим голосом электронной флейты, — а я вот стелю.
И расставила на середине шали севр и сакс. После чего повернулась к реставратору и произнесла:
— Так вот с утра до вечера, веришь ли, эти крохоборы из-за всякой ерунды треплют нервы. Севр, сакс, ну и что? мы ведь не в тюрьме — из оловянных кружек кипяток хлебать. По-моему, у них не все дома.
И ушла. Реставратор стал хохотать. Братья явно смутились и покосились на меня, свидетеля нечаянного сцены семейной.
Я встал и благородно от чая отказался. Они благородно стали меня усаживать. Реставратору наш диалог надоел, и он сказал:
— Мне недосуг, я вас оставляю; Эммануил, приду, когда сплав Вуда достану.
— Подожди, Юрий, — Эммануил Семенович последовал за гостем, — может, ты ее вразумишь? Мне только не хватало покойника на площадке.
— Да не застрелится он, — сказал реставратор, — грозится, болван влюбленный. Вразумляйте ее сами.
Дверь хлопнула. Зоя опять возникла с медным чайником в руках.
— А — где Юрий? — спросила она.
— Ушел, — отвечал ведущий близнец.
— Ну и я с ним пойду, — сказала Зоя.
— Куда ты пойдешь, сама подумай, — сказал Эммануил Семенович.
— Ночевать к нему. Вы мне надоели. То нельзя, это плохо. А он веселый.
— Зоя, что ты говоришь, ведь неприлично, — сказал ведомый.
— Неприлично? — она удивилась до чрезвычайности. — Жена-то у него в отъезде. И дети отдельно живут. Что же тут неприличного? Да вы меня за женщину не считаете.
Ведомый вдруг вспылил.
— Да! — воскликнул он. — Да! Я — не считаю!
— Что ты в женщинах смыслишь, старый гриб? — сказала она.
— Юрий высказывал свое недовольство, — вставил Эммануил Семенович, — тем, как ты обращаешься с влюбленным в тебя человеком; он опасается, что тот выполнит свою угрозу и застрелится у нашей двери.
— И все ты врешь, — сказала она, — Юрий не такой дурак. Какое еще недовольство? Да и пусть себе стреляется. Тебе-то что. Ведь за дверью, а не в квартире. И никак я себя особенно не веду.
Тут я опять встал и сообщил, что мне пора, а диван они могут забрать в любой момент.
— Молодой человек! — воскликнул Эммануил Семенович, немедленно переключившись на диван, — мы его так отреставрируем, вы его не узнаете! Вы потом придете его навестить.
Зоя рассмеялась.
— Я вам приглашение пришлю, — сказала она. — На чай. За подписью… А как лучше подписать: Диван Эммануилович или Диван Валерианович?
— А почему вы сами будете его реставрировать? Разве ваш знакомый… Юрий Николаевич… не реставратор?
— Он научный работник, — сказал Эммануил Семенович.
— Юра маг и волшебник, — сказала Зоя, — а вы городские помешанные. Что он только в вас нашел?
— Для Юры он слегка староват, — сказал я.
Зоя оглядела меня с долей слабой заинтересованности и дернула плечиком.
— Что за глупости, какое значение для мужчины имеет возраст? Что вы так смотрите? Влюбились? И вы тоже? Да подождите, не кидайтесь к дверям как угорелый, я вам розу подарю.
Она двумя пальцами стеблем вверх вынесла мне розу в каплях воды.
— Осторожно, не уколитесь, — сказала она. — Это вам на память обо мне. Если встретите на лестнице психопата в кожаном пальто, передайте, чтобы стреляться не смел, лучше повеситься, нечего шуметь, я спать хочу.
И я вымелся с розой, совершенно алой, как ее пальто. Психопат сидел на нижнем лестничном окне.
Я сказал:
— Зоя Витальевна велела вам вешаться, стреляться запретила, шуму много, а время позднее.
Он отвечал:
— Может, у меня пистолет с глушителем.
— Тогда-то что, — сказал я.
— А розу вам она подарила? — спросил он.