— Есть еще один неприятный момент, мэм, — сказала докторша. — Я понимаю, насколько это тяжело, но вы должны опознать, чтобы не было недоразумений.
Опознать палец?
— Дело в том, что в это же время на пляже пропал еще один человек. Об этом мы узнали от… от компетентных органов. Он… ну, для вас это неважно. Короче, этот человек мог пропасть и сам, по собственной инициативе. Но сотрудники безопасности требуют от нас, чтобы ошибка была исключена.
Того не легче! Какие-то сотрудники безопасности требуют, чтобы она опознала палец Антонова. Не живой, теплый и игривый, с холеным розовым ногтем, а холодный, белый, стерилизованный, в пробирке, пахнущей спиртом. Разве мертвые пальцы не все на одно лицо?
Она узнала его — по желтым волоскам, по овальному ногтю, отшлифованному перед отъездом маникюршей Танечкой. Аля изо всех сил старалась не ревновать к ней, но ничего не получалось. Танечка приходила к ним домой, усаживалась с Лешкой в кабинете, теребила его руки своими тонкими пальчиками и о чем-то щебетала без остановки, хлопая ресничками. Антонов тоже тихо нашептывал что-то игривое.
А потом она переходила к ногам и клала его ступни себе на колени, даже не на колени, а глубже, куда-то совсем между ног. Елки-палки, да зачем мужику педикюр! Аля шастала туда-сюда по коридору и пыталась уловить, о чем они там воркуют. И тогда Леша кричал: «Шур, закрой дверь, у меня ноги мокрые, дует!» Что ему, сукиному сыну, дует, если зима и все окна законопачены!
Вот по свежему маникюру она его и узнала. Это был тот самый палец, на котором в первые месяцы супружеской жизни Лешка носил обручальное кольцо. Он до сих пор оставался чуть тоньше у корня, наверное, потому и выскользнул из зубов акулы.
Аля поспешно кивнула и отошла от столика, на котором ей демонстрировали скудные останки мужа. Ситуация была до того абсурдна, что ей все время хотелось смеяться идиотским смехом. Но вместо этого пришлось подписывать нескончаемый договор на нескольких листах — каждую страницу отдельно и где-то еще на полях. «Настоящим подтверждаю, что предъявленный мне фрагмент плоти, в скобках — палец безымянный, действительно принадлежит…» Да никому он уже не принадлежит, ребята, можете ставить над ним свои безумные эксперименты. В чем и расписываюсь.
Помещение было мрачным, освещалось какими-то голубоватыми лампами, как морг. Аля никогда не была в морге. Может, это он и есть, только в западном стиле — чистый, кондиционированный, с какими-то электронными примочками, так что простой русский человек криво усмехнется и скажет что-нибудь вроде: «Живут же покойники в ихней Австралии».
Вокруг бесшумно сновали люди в голубом и зеленом. У некоторых лица были закрыты хирургическими масками. Аля чувствовала себя персонажем страшненьких мультиков, которые Юлька смотрела с приятелями — «Мегаса Экс-Эл-Ар» какого-нибудь или «Футурамы». Она все время оглядывалась на Ребекку — единственное знакомое и живое существо среди этих роботов. Но белый халат доктора Моррис в морговском освещении тоже стал голубым и сливался с толпой. Аля боялась потерять ее и остаться одна в этом стерильном раю. Она ведь непременно останется одна, когда все подпишет и будет им не нужна.
Потом к ней подошел кто-то в нормальном мужском костюме. Отвел в сторону, за другой столик. Свет там был более человеческий, с уютной лимонной желтизной. Але вдруг захотелось выпить чего-то согревающего, водки или коньяку. Скоро они ее отпустят?
Костюм представился сотрудником какой-то службы, Аля не поняла какой и понимать не хотела. Она даже не уловила его имени. У него были коротко подстриженные соломенные волосы и белесые, как у Лешки, брови. Лицо загорелое, наверное, кирпичного оттенка, при этих лампах было не разглядеть. Але он понравился. Такому мужику можно уткнуться в плечо и долго реветь, не опасаясь вопросов. А пореветь ей хотелось.
Сотрудник неведомой службы привез из гостиницы их с Лешей документы. Попросил подтвердить, что это и есть ее муж. Спросил, сколько времени они женаты (а ваше какое собачье дело?). А потом показал ей чужую фотографию — неуловимая какая-то физиономия, слегка квадратная, похожая на Шварценеггера, но с раскосыми глазами. Не знает ли она такого человека? Нет, не знает, никогда не видела. Ну, и прекрасно. Чем занимается ее муж? Откуда он родом?
Аля готова была расцеловать белобрысого полицейского за эти вопросы в настоящем времени. Интересно, он действительно считает Лешку (вернее, Лешкин палец) живым или это англосаксонская вежливость? Хорошо бы он пригласил ее куда-нибудь поужинать, как это бывает в кино. Нет, вы не поняли меня, сэр, — просто поужинать, выпить виски с содовой, поглядеть в спокойные мужские глаза. Не беспокойтесь, мэм, мы держим все под контролем. Хотите потанцевать? Все равно ваш муж временно не может составить вам компанию. У него небольшие неприятности, но мы надеемся, что все кончится хорошо. Здесь все кончается хорошо, миссис Антонов, здесь даже лето приходит среди зимы.
Мужчина со спокойными глазами распрощался и ушел, а она осталась. Ее еще пару дней продержат в больнице, объяснила вновь возникшая из холодного полумрака Ребекка. Аля обрадовалась ей, как родной. Но докторша довела ее до коридора и сдала с рук на руки темнокожей медсестре. Вспомнив полненькую русскоязычную тетеньку, Аля наугад спросила, где Галина, и узнала, что та закончила смену. Миа (так звали сестру) сейчас уложит ее спать, если она не голодна. «Да нет, не голодна, — сказала Аля, прислушавшись к своим ощущениям, — только пить хочется, мне можно попить?»
«Все что угодно», — любезно ответила Миа, и Аля пожалела, что не попросила выпить. Вот этого ей хотелось по-настоящему. Но вряд ли в больнице алкоголь входит в понятие «все что угодно». Миа налила ей апельсинового сока из холодильника, который оказался в палате. Аля терпеть не могла апельсиновый сок, да и прочие соки, кроме свежевыжатых, но этот стакан проглотила залпом. Голова упала на подушку. Она, голова, казалась чем-то заполненной изнутри, каким-то однородным материалом вроде поролона, который уже не оставлял места для мыслей.
«Странно, там должны быть какие-то извилины, и ведь были же!» — успела подумать Аля, проваливаясь в поролон.
Ей снился Лешка, каким он был после свадьбы, — ошалевший от счастья лопоухий щенок. Он шел по двору с букетом ее любимых хризантем в мятой бумаге — сияющая красная физиономия среди белых лепестков. Сосед, ковыряясь в своей машине, кричал ему: «Леха, ты портишь наших женщин, каждую субботу тащишь жене цветы!»
Они поженились, когда Аля уже была беременна. Из-за этого ей и пришлось пойти работать в школу — какой смысл пробиваться в переводчики, если через несколько месяцев у тебя вырастет живот и карьеру придется прервать минимум на год.
Шел девяносто четвертый, уже появились первые скороспелые миллионеры. Дети на переменах жевали бутерброды с красной и черной икрой. У Али был токсикоз, ее тошнило и безумно хотелось соленой икры. Вместо этого она вдалбливала наследникам будущих империй модальные глаголы и герундии за зарплату, на которую можно было купить на рынке баклажанов и лука, чтобы сварить икру, названную в популярном фильме заморской.
Лешка говорил, что ее заработок — на булавки. Сам он что-то химичил, возил туда-сюда телевизоры и компьютеры, где купить, где продать. На это они и жили, как многие в те времена. Потом приятель предложил перегонять машины из Голландии — новые богачи уже готовы были платить запредельный таможенный налог за эксклюзивную иномарку. Леша поехал в Амстердам, где впервые из чистого любопытства — денег все равно не было — посетил секс-шоп. История об этом магазине была одной из Алиных любимых телег, она много раз повторяла ее на бис к удивлению Лешки, который не понимал, что тут смешного. Секс-шоп он и в Голландии секс-шоп.
Вежливый продавец-араб показал ему новый модернизированный фаллоимитатор:
— Купите для своей девушки, сэр.
— Спасибо, у меня есть свой, — покраснев, ответил Рыжий, тогда еще слегка стыдливый.
— А ваш так умеет? — возразил голландец, включая прибор и демонстрируя его способность крутить головкой.
Фаллоимитатор Лешка все-таки купил ей много позже, года два или три назад, потому что не нашел другого подарка на день рождения. Ему показалось, что это очень смешно — раскрыть коробку на глазах у гостей и преподнести жене огромный розовый член.
Аля таких шуток не любила. Приколы приколами, но деньрожденный подарок — это святое. Перед гостями она, конечно, изобразила бурный восторг, воскликнула: «Ну, наконец-то!» и сорвала аплодисменты. Но потом Лешке все высказала и назвала уродом.
А оказалось, что вовсе не урод. Вот его нет, зато вибратор остался. Такая трогательная забота о будущей вдове.
Пока Лешка любовался искусственными членами и делал бизнес в Европе, на свет появилась Юлия Алексеевна Антонова, наследница небольшой, но твердо стоящей на ногах компании. Рыжий уже не перегонял машины сам. Его товар ехал на трейлерах, а Алексей Алексеевич со товарищи сидел в красивом офисе на Дорогомиловке или ездил в другие красивые офисы и подписывал контракты. Но во время церемонии вручения младенца этот уважаемый бизнесмен так разволновался, что сунул медсестре конвертик с деньгами и рванулся к выходу, забыв взять ребенка у нянечки. А потом нес запеленатый сверток перед собой на вытянутых руках, как хлеб-соль. Сверток ужасно возмущался.
Все эти сцены Аля не вспоминала уже очень давно, а теперь они почему-то вдруг всплывали в памяти. Их первое путешествие за границу втроем с маленькой Юлькой, ее внезапная температура в Ницце, «скорая помощь» с непривычно глухой прерывистой сиреной и обезумевший Рыжий, оравший русским матом на французских врачей. Венеция, уже без ребенка (Юлька впервые доверена бабушке), поцелуи в гондоле и секс на подоконнике у открытого окна, на что благовоспитанная Аля могла решиться, только сильно выпив.
Он затеял эту поездку в знак примирения после первого серьезного загула, романа с собственной референтшей, о котором знали все вокруг, и Аля, разумеется, узнала. Она тогда растерялась и не понимала, что делать: собирать вещи? требовать развода?
— Какой развод, красавица моя? Ты что, дочка Ротшильда? А если нет, то терпи. Не ты первая, не ты последняя.
Так сказала Але мама, но не ее собственная, а мама подруги Терехиной, которая принимала в них во всех живейшее участие. Она очень внимательно выслушала Алю, задала много уточняющих вопросов и объяснила, что в любой жизненной ситуации, которую ты не можешь изменить, надо расслабиться и постараться получить удовольствие.
Аля постаралась. Она явилась в красивый офис и устроила такой бенц, что на всем этаже зависли компьютеры. Рыжий был тогда молод и неопытен. Он испугался, покаялся, уволил разлучницу, повез Алю в Венецию, купил бриллианты, был бурно прощен на подоконнике, а по возвращении все началось сначала, теперь уже с другой обладательницей круглой попы и тонкой талии. За ней была третья, четвертая, а может, двадцать третья и двадцать четвертая. Но Аля уже поняла, что это не так страшно и что из этого тоже можно извлекать удовольствие. И она извлекала бриллианты, покаянные обещания, романтические путешествия, а главное — темы для своих историй, которые делали ее самым популярным персонажем их московской тусовки.
Говорят, мужчины-бизнесмены мало интересуются женщинами, потому что их сексуальная энергия преобразуется в деловую. «Ха!» — могла бы ответить на это Аля. Леха в свои тридцать три и по уши в делах успевал трахать все, что движется. Правда, в пределах досягаемости — специально он за приключениями не гонялся, что правда, то правда. Но приключения с неизбежным успехом догоняли его. И что бабы находили в нем — рыжий, конопатый, лопоухий? Но они любили его — факт, а он любил свою жену, потому что только она могла так легко и расчетливо простить. И так весело рассказать друзьям о его похождениях, что Антонов аж сам себе завидовал, какой он крутой.
Впрочем, ему быстро надоедало слушать о себе любимом, и он все реже бывал в ее компании, которая состояла из подруги Терехиной, терехинской мамы, Кольки и Ленки Нарышкиных, училки Ирины, косметички Ларисы и прочих случайных и неслучайных людей. Алю это вполне устраивало. На расстоянии образ Антонова обрастал ореолом загадочности и вызывал еще больше интереса. К тому же в его отсутствие она могла приврать.
Но отдыхать они всегда ездили вместе, хотя Аля любила старинные европейские города, прогулки по музеям и природу средней полосы, а Леша — экстрим, лыжи, серфинг, жару и людные курорты. Ему хотелось, чтобы все вокруг крутилось и бурлило, и Аля послушно крутилась в общем водовороте, чтобы по возвращении порадовать свой кружок новой порцией рассказов о курортных подвигах неукротимого Антонова.
И вот неукротимый Антонов попал в зубы акуле и оставил жену совершенно одну в Южном полушарии, с обгоревшей спиной, под беспощадным солнцем января.
Во сне Аля вспомнила, что так и не успела поплакать.
В это время ей приснилась полная чушь: зима, какое-то заброшенное, заснеженное кладбище и похороны Алексея. По узкой тропинке тянется нескончаемая вереница девиц в черных платках и коротких юбках, из-под которых торчат длинные ноги в ажурных колготках. Все заплаканные; красные и малиновые носы совершено не гармонируют с яркой помадой. «Это Лешкины подружки», — думает Аля и все ждет, пока девицы пройдут и она сможет подойти к могиле. А они ползут и ползут друг за другом, проваливаясь каблуками в рыхлый снег. «Неужели их так много? — удивляется Аля. — Не может быть, это я присочинила. Лешка бы просто не успел, когда бы он работал?..»
Когда она добралась до холмика, там уже стоял памятник. Алеша был изображен на сером камне как живой, с широкой улыбкой и оттопыренными ушами. А сам камень имел какую-то странную, вытянутую форму, и Аля, присмотревшись, поняла, что это форма пальца, причем красиво обточенный ноготь почему-то был подвижным и крутился в разные стороны, как головка фаллоимитатора.
«Как жаль, что это сон, — подумала Аля, — получилась бы такая замечательная телега. Что же это со мной, мой муж погиб, а я никак не могу заплакать? Просто мне кажется, что все это какая-то глупая сказка, надо только проснуться, и она кончится. Надо проснуться!»
Она открыла глаза. Вокруг была совсем не та комната, в которой она очнулась первый раз, а потом легла спать. Здесь вообще не было окон, полумрак, стен не видно, попискивали какие-то приборы. Аля обнаружила, что она вся облеплена присосками и прищепками с проводами.
— Доброго времени суток, миссис Антонов.