Рей опустился на палубу, и тиммерман бросился за своими инструментами.
— Мистер Уотт, — обратился Джек к боцману, — Вооружите его только шкентелями брасов.
Боцман разинул было рот, но затем закрыл его и медленно принялся за работу. Везде, кроме Бедлама, шкентели брасов ставятся после пертов, после подпертков, после шкентелей рей-талей (или коуша для заведения этих талей гаком, если предпочтителен такой вариант), и ни одна из этих снастей не ставится, пока на опиленном конце не будут сделаны заплечики, представляющие собой зауженную часть нока, на которой стоят все эти снасти, и которая имеет упор, не дающий им всем соскользнуть к середине рея. Вновь появился тиммерман с пилой и линейкой.
— Рубанок у вас есть, мистер Лэмб? — спросил Джек. — Пусть ваш помощник принесет вам рубанок. Снимите спирт-бугель с рея и подправьте концы заплечиков, мистер Лэмб, будьте так любезны. Лэмб удивился, пока наконец не понял, что имел в виду капитан, и принялся медленно стругать ноки рея, снимая стружку до тех пор, пока они не стали новенькими и белыми, толщиной с полпенсовую булочку.
— Достаточно, — заключил Джек. — Поднимайте его снова, и брасопьте потихоньку так, чтобы он всё время стоял перпендикулярно набережной. Мистер Диллон, мне нужно на берег. Верните пушки в арсенал верфи и время от времени высматривайте меня. Мы должны отплыть до вечернего выстрела пушки. О, и мистер Диллон, всех женщин на берег.
— Всех женщин без исключения, сэр?
— Всех без брачного свидетельства. Всех шлюх. Шлюхи хороши в порту, но в море они ни к чему.
Он помолчал, спустился к себе в каюту и через две минуты вернулся, засовывая в карман какой-то конверт.
— Снова на верфь! — воскликнул он, прыгнув в шлюпку.
— Вы будете рады, что послушались моего совета, — сказал Браун, встретив его у ступеней. — Его определённо снесло бы первым же порывом ветра.
— Могу ли я сейчас забрать ноты для дуэта, сэр? — спросил Джек с каким-то щемящим чувством. — Я намерен захватить с собой друга, о котором уже упоминал, — отличного музыканта, сэр. Вы должны встретиться с ним, когда мы в следующий раз будем в Маоне. Вы должны позволить мне представить его миссис Браун.
— Сочту за честь, очень рад, — отозвался Браун.
— Теперь к ступеням «Короны» — и прибавьте ходу, — сказал Джек, возвращаясь шаркающей рысцой с книгой в руке. Как и очень многие моряки, он был довольно грузен, и быстро потел на берегу. — У меня еще шесть минут, — произнёс он, посмотрев при свете сумерек на часы, когда они причалили.
— А вот и вы, доктор. Надеюсь, вы простите меня за то, что днем я бросил вас на произвол судьбы. Шеннаган, Бассел, вы двое идете со мной, остальные остаются в шлюпке. Мистер Риккетс, вы бы отошли ярдов на двадцать от берега, чтобы не вводить их в соблазн. Вы меня извините, сэр, если я сделаю кое-какие покупки? У меня не было времени посылать за провиантом, и у нас нет ни баранины, ни ветчины, ни бутылки вина. Боюсь, большую часть пути нам придется ограничиваться солониной, засоленной кониной и свадебными пирогами старины долгоносика, запивая все это грогом. Однако в Кальяри мы сможем пополнить запасы. Позвольте морякам отнести ваши вещи в шлюпку? Кстати, — продолжал он, пока они шагали в сопровождении двух моряков, следовавших за ними, — пока не забыл, у нас на флоте принято выдавать аванс после принятия на службу. Думая, что вам это не покажется неуместным, я положил в этот конверт несколько гиней.
— Какие человечные правила, — отозвался Стивен с довольным видом. — И как часто ими злоупотребляют?
— Постоянно, — ответил Джек. — Это общепринятая традиция на службе.
— В таком случае, — сказал Стивен, беря конверт, — я непременно подчинюсь таким порядкам: я не желаю выглядеть белой вороной и весьма вам обязан. Вы не могли бы выделить одного из ваших моряков? Виолончель — вещь громоздкая; что касается остальных вещей, то у меня лишь небольшой сундучок и несколько книг.
— Тогда встретимся через четверть часа у ступеней, — отозвался Джек. — Прошу вас, не теряйте ни минуты, доктор. Шеннаган, позаботься о докторе и аккуратно перетащи его багаж. Бассел, ты идёшь со мной.
Как только часы пробили четверть, Джек сказал:
— Поставьте сундучок у носовых сидений. Мистер Риккетс, вы садитесь на него. Доктор, а вы усаживайтесь тут и берегите виолончель. Великолепно. Отваливай! Теперь прибавьте ходу и гребите без брызг.
Добравшись до «Софи», доктора с его пожитками подняли на левый борт, избегая церемоний. Они были слишком невысокого мнения о сухопутных, чтобы позволить ему самостоятельно подняться даже на незначительную высоту борта «Софи». Джек отвел его в каюту.
— Берегите голову, — предупредил он. — Эта маленькая берлога ваша, устраивайтесь поудобнее, молитесь и простите меня за отсутствие торжественной встречи. Мне надо на палубу.
— Мистер Диллон, — спросил он, — все ли в порядке?
— Все в порядке, сэр. Двенадцать торговцев просигналили.
— Очень хорошо. Будьте так любезны, выстрелите для них из пушки, и отправляемся. Думаю, мы сможем выйти из гавани с брамселями, если этот огрызок бриза еще будет дуть. А затем на подветренной стороне мыса мы отойдем от берега на приличное расстояние. Так что отплываем, а затем будет время установить вахты. Длинный день сегодня выдался, правда, мистер Диллон?
— Очень длинный день, сэр.
— Как-то мне показалось, что он никогда не кончится.
Две склянки утренней вахты застали «Софи» идущей точно на восток вдоль тридцать девятой параллели с ветром, дувшим чуть позади траверза. Под брамселями она кренилась не более пары поясов обшивки, и можно было бы поставить и бом-брамсели, если бы аморфное стадо торговых судов под ветром от нее не заставляло идти очень медленно, пока не рассветет окончательно, несомненно, из-за страха споткнуться о линию долготы.
Небо все еще оставалось серым, и невозможно было сказать, будет ли сегодня ясно или его затянуло высоко стоящими облаками; однако море имело перламутровый оттенок, свойственный скорее свету, чем мраку, и этот свет отражался на рубашках марселей, придавая им блеск серых жемчужин.
— Доброе утро, — сказал Джек часовому пехотинцу у дверей.
— Доброе утро, сэр, — ответил часовой, вытянувшись по стойке «смирно».
— Доброе утро, мистер Диллон.
— Доброе утро, сэр, — отозвался лейтенант, притронувшись к шляпе.
Джек определил состояние погоды, угол брасопки реев и вероятность ясного утра. После душной каюты он с удовольствием дышал полной грудью этим чистым воздухом. Обри повернулся к ограждению, ещё свободному в это время дня от гамаков, и посмотрел на торговые суда. Они все были тут, не очень далеко друг от друга. То, что он принял за далекий кормовой фонарь или необычно большой топовый огонь, оказалось старым добрым Сатурном, который висел низко над горизонтом и запутался в их такелаже. С наветренной стороны Джек увидел сонную линию чаек, вяло ссорящихся над рябью — сардины или анчоусы или, возможно, мелкая колючая скумбрия. Шум скрипучих блоков, мягкое шуршание снастей и парусины, угол обжитой палубы и изогнутая линия пушек перед ним наполняли сердце такой радостью, что он едва не запрыгал прямо где стоял.
— Мистер Диллон, — произнес он, преодолев желание потрясти руку лейтенанту, — после завтрака мы должны устроить перекличку экипажа и решить, как нам следует разбить их на вахты и разместить на проживание.
— Да, сэр. В настоящее время они разбиты по шесть-семь человек, а пополнение еще не устроено.
— Как минимум, у нас полно людей — мы легко могли бы сражаться обоими бортами, чего нельзя сказать о любом линейном корабле. Хотя думаю, что с «Берфорда» мы получили самых раздолбаев. Мне кажется, что среди них необычайно много людей от лорд-мэра. Полагаю, с «Шарлотты» нет никого?
— Есть, сэр, мы получили одного. Лысый малый с красным платком на шее. Он был фор-марсовым, но, кажется, он сильно обалдевший и пока бестолковый.
— Печально, — сказал Джек, покачав головой.
— Да, — согласился Джеймс Диллон, уставившись в пространство и вспоминая, как в неподвижном воздухе возник столб огня. Корабль первого ранга, на котором находилось восемьсот человек, был охвачен пламенем от клотика до ватерлинии. — Рёв пламени было слышно за милю и даже дальше. Иногда языки пламени отрывались и летели по воздуху сами по себе, треща и качаясь, как огромный флаг. Это было утром, прямо в это время, или может быть немного позже.
— Насколько мне известно, вы там были? У вас есть идеи о причине пожара? Говорят об адской машине, принесенной на борт каким-то итальянцем на жаловании у Бони.
— Из того, что я слышал, это был какой-то дурак, которому разрешили положить тюфяк на галф-деке, около бочонка с тлеющими фитилями для сигнальных пушек. Тюфяк вспыхнул, и пламя в мгновение охватило грот. Все произошло так внезапно, что они не успели взяться за гитовы.
— Вы сумели кого-нибудь спасти?
— Да, нескольких. Мы подобрали двух морских пехотинцев и плутонгового, но он страшно обгорел. Спасённых было очень мало, не более сотни, я полагаю. Скверная вышла история, совсем скверная. Можно было спасти гораздо больше, но шлюпки не рискнули подойти.