— Как убили?! Кто, когда?! — выпаливаю, не в силах больше сдерживать эмоции, пораженная этими словами не меньше, чем известием о смерти Стэйси. И перед глазами появляется гигантская чугунная копилка, в которой лежат связанные со мной смерти и в которую весомой монетой падает еще одна.
— Ночью первого февраля, как я полагаю. Труп нашли в багажнике его собственной машины около центрального госпиталя — прямо на стоянке. Обнаружили только пятого утром — с пулевым ранением в голову. Стреляли в упор. Видимо, заставили лечь в багажник, приставили пистолет к виску и…
Первое февраля, Лос-Анджелес, Сентрал Хоспитал. Та самая больница, в которую, по газетным сообщениям, привезли раненых Ленчиковых людей — их привезли тридцать первого: двоим оказали помощь и они уехали, а один остался. Что, черт возьми, делал там Ханли?! Неписаный наш с ним контракт давно истек, киллера он нашел — так что он делал там? Вертится какая-то мысль, но нельзя сейчас размышлять — иначе этот Мэттьюз поймет, что я что-то знаю.
— Это ужасно, мистер Мэттьюз. Это и вправду ужасно. Мне очень жаль — Джим был приятным человеком. Но чем я могу вам помочь? Он действительно выполнил одно мое задание в начале января — но восемнадцатого или девятнадцатого числа мы произвели окончательный расчет и расстались…
Кажется, он не верит мне. Да, я же и в самом деле встречалась с ним еще один раз после того, как рассчиталась, — звонила ему в офис, он мне перезвонил, и я попросила о встрече, веря в то, что он поможет мне найти киллера. И мы встретились на следующий день после встречи с Ленчиком, двадцать первого, — и все, больше никаких контактов.
— Я вспомнила, мистер Мэттьюз, — в последний раз я видела Джима двадцать первого. Мы посидели днем в ресторане, я получила консультацию, которую хотела от него получить, и уехала. Больше я ему не звонила, и он мне тоже. Наше дело закончилось. Джим предлагал еще поработать на меня, но мне это не требовалось, о чем я ему и сообщила. Больше я ничего вам сказать не могу.
— А чем занимался Джим по вашей просьбе, Олли? Кстати, зовите меня Рэй — а то я зову вас по имени, а вы меня так официально. Чем именно он занимался?
— Ну, во-первых, вы, наверное, уже об этом знаете — коль были партнерами. А если нет — я не могу ответить на ваш вопрос, потому что это мое личное дело и я не собираюсь о нем рассказывать. К тому же Джима убили через две недели после того, как он выполнил ту работу, которую я ему поручила, — какое это убийство может иметь к ней отношение?
— Самое прямое, Олли, — после той работы, которую он делал для вас, Джим ничем серьезным не занимался. Так, копался в бумажках, помогая мне в одном расследовании. И до вас ничего такого не было — обычная мелкая работа, да и та весьма нечастая. Он не сказал мне ничего конкретного — только то, что обратилась молодая красивая и очень богатая женщина с просьбой проследить за какими-то ее знакомыми и кое-что о них узнать. И в Нью-Йорк, по его словам, он летал за этим же — потому что эти ваши знакомые, к которым вы проявили столь пристальный интерес, были из Нью-Йорка. Восемнадцатого января он сказал, что вы с ним рассчитались — и отказались от дальнейшего сотрудничества, но Джим полагал, что с вашей проблемой работы хватило бы для нас двоих.
А двадцатого вы позвонили в наш офис, оставили сообщение на автоответчике — я прослушал его потом, голос у вас был такой странный, не слишком трезвый и, мне показалось, взволнованный. Вы очень хотели, чтобы он вам перезвонил. После встречи с вами он мне ничего не сказал — он умел хранить секреты, Джим, хотя я бы все вытянул из него, если бы знал, чем это может кончиться. Но у меня хватало своих дел, как раз подвернулась непыльная, но хлопотливая работенка: одна женщина просила проследить за ее мужем, справедливо подозревая, что у того есть постоянная любовница, и собрать достаточно доказательств, чтобы их хватило для подачи на развод с отсуживанием солидной суммы…
— Это очень познавательно, Рэй, но ко мне не имеет никакого отношения…
Но он непробиваем — и так же размеренно и методично излагает дальше.
— …и Джим мне помогал. После вашего звонка в наш офис — и после вашей встречи с ним — он вел себя непонятно, нервно, суетливо. А тридцать первого позвонил мне на мобильный — я не приехал в контору, был занят в городе — и, кажется, был взволнован, но мне было некогда, и я не обратил внимания. Он сказал только, что, кажется, подвернулась работа с прежним клиентом — имея в виду вас — и завтра нам надо поговорить, как убедить вас в том, что вам необходимо, чтобы мы на вас работали. Джиму очень нужны были деньги: у него сын в этом году собирается поступать в университет, а значит, надо иметь деньги для взноса минимум за пару семестров — и он был счастлив, что можно заработать. Но мне было не до него. Если бы я знал, я бы бросил все дела и примчался в офис… А потом уже было поздно…
— Чем я могу вам помочь, Рэй? — повторяю тупо. — Я все вам рассказала. Почему вы пришли ко мне — разве его убийство не может быть связано с прежними делами? А может, это тот самый уличенный в измене муж — или любой из уличенных с вашей помощью мужей и жен, компромат на которых вы находили? Я же так понимаю, что ваша работа состоит в основном в том, чтобы копаться в грязном белье, а это мало кому нравится. И что вы хотите мне сказать, что муж, потерявший на разводе большие деньги, не может нанять киллера, чтобы отомстить — не сразу, а через какое-то время? Поверьте, Рэй, мне жаль Джима и я сочувствую вам — и если хотите, я могу дать вам какую-то сумму для передачи его семье, ну… тысяч пять, к примеру, потому что Джим попросил за работу меньше, чем я готова была заплатить. Но это все…
— А что, вы думаете, я делал все это время? Я проверил все наши дела за два года, все продумал и изучил — смерть Джима никому не была нужна. К тому же грязную и рисковую работу обычно брал на себя я — Джим был тихим парнем. И я понял, что это связано с вами, но у меня не было вашего телефона — и я бы вас не нашел, если бы вы сами не перезвонили в наш офис.
Видите ли, Олли, — Джим оказался у этого госпиталя потому, что решил снова заняться вашим делом, в надежде, что вы потом заплатите за проделанную работу, хотя вы и не нанимали его заново. Я достал списки тех, кто лежал в госпитале, но не нашел ничего подозрительного, кроме одного факта. Накануне в госпиталь поступили раненые русские из Нью-Йорка, которых кто-то хотел превратить в решето, — а Джим как раз летал по вашим делам в Нью-Йорк, откуда, по его словам, были те люди, за которыми вы просили проследить. Сами люди были в Лос-Анджелесе, а он летал в Нью-Йорк — улавливаете? И еще: он был слегка напуган, когда улетал туда и когда прилетел оттуда, словно он уже кое-что знал о тех, кем вы интересовались, а в Нью-Йорке узнал еще больше, и ему совсем не нравилось то, что он узнал. Мне так показалось, и его жене — она мне рассказала, что он был сам не свой с середины января. Вы видели Джима, он был мирный парень, совсем не крутой, но и не трус — несколько лет назад он отделал полицейским фонарем двух здоровенных негров, которые обкололись настолько, что им захотелось поколотить копа, — так что состояние растерянности было для него непривычным. Сейчас поздно говорить о том, что я виноват, что не спросил его, в чем дело, не хотел показывать ему, что вижу его волнение…
— Ну и? — спрашиваю, наконец прерывая его затянувшееся молчание, связанное, видимо, с самобичеванием и внутренними укорами.
— А это значит, что вы просили его последить за очень и очень серьезными людьми, и именно эти серьезные люди, угрожавшие вам, с ним и расправились. Они могли заметить его еще раньше, когда он за ними следил, а когда увидели в госпитале, узнали и пристрелили как собаку.
— Но мне никто не угрожал, Рэй, — отвечаю устало, показывая, что ничего не скажу. — Вы извините, но у меня сегодня важное дело.
— Я знаю, что у вас важное дело и уже заканчиваю…
— Что вы хотите сказать?!
— Я хочу сказать, что вы оказались в паршивой ситуации, Олли, — и когда нанимали Джима, еще не знали, насколько она паршивая, потому что не знали, с кем имеете дело. Ситуация паршивая, поэтому вы очень много пьете и нюхаете кокаин — я ведь пришел сюда еще в семь утра, просто не хотел вас будить и осмотрелся слегка. У вас зеркало со следами кокаина на столике в спальне, и стаканы с запахом джина по всему дому, и ведерко для льда, бутылки и стакан у кровати. Вы не похожи ни на алкоголичку, ни на наркоманку — значит, проблемы у вас недавно, примерно с того времени, как вы наняли Джима…
— Вы слишком много себе позволяете, Рэй! — произношу с искренним возмущением, потому что этот факинг Шерлок Холмс бьет в самую точку. — Мы поговорили — а теперь сделайте одолжение и покиньте мой дом…
— Помогите мне, Олли. Просто скажите мне, кто эти люди, и я уйду. В таком бизнесе, как наш, нельзя прощать убийство партнера. Когда убивают партнера, надо послать к черту все дела и заниматься только этим делом — до тех пор, пока не найдешь убийцу. Иначе ты просто не можешь себя уважать…
— Я все понимаю, но я устала слушать ваши оскорбительные предположения по поводу меня и моих проблем, придуманных вами…
— И еще одно, — заявляет он, словно не слышал меня. — Вот этот листок, который лежал на столике в спальне. Конверт от “Федерал экспресс” с нью-йоркским адресом — адресом аэропорта, замечу, — и листок, из которого следует, что кто-то хочет получить с вас пятьдесят миллионов…
Ну разве я могла после этих слов его отпустить? Я просто замолчала, и не возмущалась больше, и не оскорблялась — и, если честно, вообще не знала в тот момент, как себя вести, курила и думала про себя, что глупо уже отпираться. Пошли я его сейчас подальше — и он продолжит копать сам и наверняка обратится в полицию, пусть лишь ради того, чтобы кое-что уточнить, и, если полиция узнает, что убили работавшего на меня Ханли и что мне кто-то угрожал, это уже будет плохо. А если еще и узнает, что кто-то требует с меня пятьдесят миллионов — сколько бы я ни отпиралась и ни твердила, что мистер Мэттьюз все придумал, только дурак не сопоставит этот факт с убийством Стэйси, и найденной на ее теле запиской с теми же сами цифрами, и самим фактом нашего близкого знакомства. И тут притянут меня, и мне придется выдать Ленчика, а если я выдам Ленчика, то он выдаст меня — и насчет того, кто я на самом деле, и кто мой муж, и откуда у меня деньги, и про Кронина тоже. И сразу станет ясно, кто послал к Ленчику киллера, — да даже и без этого я снова сяду, и уже не на десять дней, а, в лучшем случае, на десять лет.
Так что же мне делать-то? Рассказать ему все? И взять при этом слово, что он не будет обращаться в полицию за помощью? Но, с другой стороны, что он может сам-то сделать? Один против Ленчика и его банды, с которой он прилетит сюда сегодня, — что он сделает? Тем более что Ленчик после обстрела и смерти троих его людей вести себя будет по-другому — он должен понимать, что нанятый мной киллер заказ до конца не выполнил и ходит где-то рядом, а значит, Ленчик будет предельно осторожен. И особенно опасен — потому что бык, может, вычисляет плохо и мыслит не лучше, но уж пострелять-то способен, особенно если человек кажется подозрительным.
А смерть Ханли, конечно, на них. Вдруг вспомнила, что когда во время последней беседы с Ленчиком сказала ему, что знаю, кто есть кто, то есть кто он и кто его люди, и где они живут в Эл-Эй, и даже снимки их показала — у него в полиэтиленовых глазах мелькнуло что-то. И только сейчас понимаю, что он догадался, кто сделал эти снимки и кто их пас — наверное, пару-тройку раз Ханли попадался им на глаза, просто они не знали, кто он, а тогда, в ресторане, Ленчик вспомнил и допер. И он или кто-то из его людей увидел Джима, когда тот появился в госпитале, а дальше все было просто.
Что он хотел там узнать, интересно, и почему был уверен, что проделанная им работа так мне понравится, что я его снова найму? Хорошо хоть, не пытался меня шантажировать, понимая, что это Джо выполнил мой заказ, что результат заказа в морге и в одной из палат этого госпиталя. И все же — что ему там было надо? Пытался узнать, куда поедут Ленчик и его люди после больницы? Проследить, что они будут делать? Хотел мне передать их новый адрес?
Все равно этого я уже не узнаю. И не узнаю теперь, куда делся Джо: я же через Ханли его нашла и со смертью Джима отыскать уже не смогу. Так что выходит, что зря я его только нанимала и с таким нетерпением ждала, что он вот-вот выполнит мой заказ, — даже в тюрьме думала только об этом, говоря себе, что бог с ним, что я здесь, главное что я отомщу. А теперь выходит, что лучше было бы его не нанимать — потому что бессмысленная его стрельба привела к тому, что погибли три человека, смерть которых ничего не меняла. Кроме того, Ленчик в отместку убил Стэйси — и наверняка хочет и моей смерти, а с убийством тюменца у него вообще руки развязаны: кто теперь проконтролирует его и узнает, забрал он у меня деньги или нет? Никто, особенно если учесть, что он теперь обязательно должен меня убрать — и ради мести, и ради бешеного дохода в пятьдесят миллионов.
Так что же мне делать с этим Мэттьюзом?
Я посмотрела на него внимательно — до этого момента, должна признать, и не видела его толком, точнее, видела, но не пыталась всмотреться. Чуть помоложе покойного Ханли, лет тридцать семь — тридцать восемь, среднего роста, сто семьдесят — сто семьдесят три максимум, достаточно крепкий на вид. Коротко стриженные светлые волосы, серые глаза, лицо приятное, хотя, конечно, голливудским не назовешь. В отличие от чистенького и ухоженного Ханли партнер его небрит или намеренно носит на лице такую щетину и солидным выглядеть не старается, никакого пиджака с галстуком — этакий герой вестернов в достаточно поношенных джинсах, остроносых сапогах, мешковатый синий свитер, а потертая кожаная куртка небрежно брошена в угол. Впрочем, вряд ли бы он стал выряжаться перед тем, как вторгаться ко мне в дом, хотя, с другой стороны, мог бы постараться произвести благоприятное впечатление, прикинуться преуспевающим частным детективом.
Может, он, конечно, и частный детектив — я-то, в общем, не сомневаюсь, — но не выглядит он как человек, способный справиться с Ленчиком и его командой. Внешность, конечно, обманчива, но мне почему-то кажется, что передо мной подававший большие надежды, но немногого добившийся в жизни человек, усталый, и разочарованный, и циничный, наверняка неженатый, любитель выпить и снять в баре девицу на ночь, не слишком богатый. Единственное, что показывает, что он не так убог и прост, — его жуткая самоуверенность и наглость. Качества, может, и не лучшие и зачастую не свидетельствующие об уме, но он ими пользуется умело, по крайней мере, со мной повел себя так, что я даже не особо долго возмущалась по поводу его незаконного проникновения в мой дом, а сейчас вот сижу тут с ним. С другой стороны, я — это особый случай. У меня, как говорят в Москве, рыльце в пушку — и, возможно, в другой ситуации наглость бы его не спасла от праведного моего гнева.
Невидяще тянусь за зажигалкой, потому что сигара потухла — и прямо перед глазами вспыхивает огонек, заставляющий вздрогнуть и дернуться назад. Дал мне прикурить, молодец, — и киваю ему машинально, снова уходя в свои мысли, а он опять застывает, делаясь почти невидимым, не отвлекая меня ни единым движением.
Он ведет себя как… как Брюс Уиллис в “Последнем бойскауте” — и, кстати, похож на него немного внешне. Вот что значит работать в кино — сравниваю живого человека с экранными персонажами. Нет, правда, Уиллис в том фильме был примерно такой же в меру нагловатый, в меру развязный и ничего из себя не представляющий внешне, но жестокий и смертельно опасный в ходе конфликта. Только вот боюсь, что этот совсем не такой. И что не сможет он действовать так, как последний бойскаут, для которого расправиться с Ленчиком и его людьми было бы так же легко, как почистить зубы утром.
А мне сейчас нужен именно такой человек. Нечто вроде Кевина Костнера в “Телохранителе”, или Уиллиса в “Бойскауте” и в “Герое-одиночке” — классный фильм, жалко, Кореец его не видел, ему бы понравился Уиллис, проезжающий через городок на мексиканской границе и мимоходом истребляющий местную мафию, и все смотрится естественно и жизненно. А Мэттьюз мне, боюсь, не нужен — не подойдет, несмотря на внешнее сходство с мужем Деми Мур, и тем, что у того в “Бойскауте” тоже убили напарника, и тем, что Уиллис в том фильме был неудачником, когда-то знавшим лучшую жизнь, опускающимся неудачником, которого не любят его собственные жена с ребенком и который ненавидит сам себя.
Да, внешнего сходства мне маловато, и хотя не скрою, мелькала мысль, что это и есть посланный мне судьбой и случаем герой — посланный именно в тот момент, когда я так просила об этом судьбу, будучи в безвыходном положении и не в состоянии сопротивляться дальше, — я усмехнулась только, внимательно его изучив и все обдумав, и напомнила себе слова из “Интернационала”: ни Бог, ни царь и не герой избавления не дадут, и добиваться всего придется собственной рукой.
А он сидел напротив, видя что я рассматриваю его, и молчал, может быть давая мне шанс все оценить и обдумать — и принять решение. Понятно, что заставить меня что-то ему сообщить он не мог, — но и не знал, что решение мое могло быть только одно, а именно: рассказать ему то, что ему надо, и рассказать так, как это надо мне, и взять с него слово, что мой рассказ останется между нами. Потому что, если он захочет обратиться в полицию, я от своих слов тут же откажусь — к тому же никаких документов о том, что я нанимала Ханли, не существует. А тот листок с посланием Ленчика, который он увидел, — это дело поправимое.
Протягиваю руку, беру выложенный им на стол листок и щелкаю зажигалкой, гадая, попробует ли он меня остановить — все же это какое-никакое, а вещественное доказательство, которое можно предъявить полиции. Но он не двигается, и бумага горит, чернеет, легко рассыпаясь, превращаясь в нечто отжившее, в то, что выносят из крематория в урне, и жаль, что нельзя тем же образом отправить в небытие связанную с этой бумагой проблему.
— Это для начала, мистер Мэттьюз. А теперь — допустим, я вам все расскажу. И что вы собираетесь делать с полученной информацией?
— Это мое дело, Олли.
— И мое тоже — ситуация такова, что вмешательство полиции может мне повредить.
— Вот как? — Несмотря на вопросительную интонацию, выражение лица его не меняется. — Я, в общем, и не собирался ее подключать, какой смысл — даже если мне удастся собрать доказательства, что Джима убил конкретный человек или люди, нет гарантии, что их не отпустят под залог или вообще не отмажут. У них ведь, наверно, есть деньги, а значит, суд им не страшен. У нас тут, знаете ли, демократия — так что я обойдусь без полиции, тем более что отношения со здешними копами у меня сложные. У Джима были друзья в полиции — у меня нет.