Выступление американского посла в СССР. Он сказал, что советские газеты не публикуют сведений об американской помощи. Скандал! Что это? Мы вели переговоры о сепаратном мире? Или Америка хочет выскочить вперед?
По-моему, немцы сейчас хорошо ударят на юге, а в начале апреля нападут на Турцию. По нам им необходимо ударить для психологии, а по туркам, потому что Индия — это порхлица, та ось, на которой ходит жернов Англии.
Так как нас бьют, то отношения наши с союзниками должны улучшиться, а равно и прекратится печатание в газетах той оскомины, которая вызывается «дружбой народов» и появляется в виде писем. Опять воскреснет русский народ.
Смотрел док[ументальный] фильм «Сталинград». В кино — дети, командиры, юноши с выпущенными чубами, хулиганского вида. Стариков нет. Татьяна заметила, что я один во всем кино в шляпе.
Фильм — страшен. Такой фильм может появиться только в военное время и смотреть его можно тоже только в военное время, так как основное в фильме — человеческий разум и победа его — показано лишь словами, а фото сняло пальбу и маловыразительные лица военных, которым было не до выразительности, то взаимное истребление кажется бессмысленным. С моей точки зрения, такой фильм вреден. Он пугает, а не вдохновляет.
И после всего этого жизнь твоя кажется чудом. Но каждое чудо, как известно, не продолжительно.
И возможности бомбежек в Москве. Миша Левин говорит, что их «предприятие»{418} посетил А. С. Щербаков. Он, ясно, зря не поедет.
Еще о фильме. Мне подумалось, что сегодня мы видели фон нашей жизни, на котором ее увидят потомки. Все поразительным на этом фоне — то, что я вел этот, наверное-таки довольно глупый дневник; то, что у меня был иногда сахар к чаю; то, что я мог даже читать Спенсера, а того удивительнее Шахматова «Синтаксис русского языка»; то, что люди говорили о любви и писали лирические стихи. Ибо фон этот будет ужасен. Стоны людские оглушительны. Страдания безмерны. Да так оно и было на самом деле.
12. [III]. Пятница.
Небо покрывается тучами, — и в буквальном, и в переносном смысле. Сводки намекают, что положение западнее Харькова весьма серьезное. Немцы подвезли много войск. Возможно, Харьков немцы опять возьмут. Так можно понять по газетным статьям, которые зря не говорят, о превосходящих силах противника. Ровная серая пелена застилает небо, солнце не пробивает ее. Перед дождем.
Дал заметку о «Сталинграде» в «Вечернюю Москву», намеками пытаясь изложить свое мнение об этом фильме. Сказал и о фоне. Да вряд ли напечатают{419}.
Совещание в «Гудке». Когда десяток писателей собираются в газете, им говорят: «Вам надо поехать смотреть жизнь». Те говорят — отлично. И в результате — три-четыре плохих очерка. Корреспонденты рассказали несколько любопытных историй. Сапоги. Мобилизованный машинист увидел брошенный склад. Охраны нет. Он и взял четыре пары сапог. Его взяли в дисциплинарный батальон — и на первую линию. Теперь едет в паровозе, попросился. Ранен. Говорит: «Вот так кровью да оторванной рукой и смыл я те сапоги с себя. И зачем мне, спрашивается, четыре пары»? — Маленькая захудалая станция. Подошла армия, выбивающая немцев. Захудалая станция превратилась в важный узел. Начальник станции — в важную шишку. У него спрашивают совета, с ним советуются генералы! Он посылает к черту полковников. Но вот армия прошла, он справился с делом, ему выдали медаль, — и так ушло его счастье. И то, что возле станции легло двести человек, он и не вспоминает. Немцы заняли станцию, а там остались наши вагоны — 15 штук, говорят, с ценным грузом. Машинист вызвался вывезти. Он прокрался на станцию, прицепил вагоны и поехал обратно. А тем временем ситуация стала следующей: по одну сторону линии лежали немцы, по другую наши, друг от друга в метрах ста. Их разделяет жел. дор. полотно. Идет поезд. Никто из поезда не выглядывает и в него не стреляют, так как обе стороны боятся обстрелять свой поезд. Машинист рассчитал правильно.
13. [III]. Суббота.
Писал пьесу. Придуманное название не годится. Нового нет.
Смотрел пьесу В. Гусева «Москвички». Театр плохой (только одна актриса Орлова играет хорошо), пьеса слабенькая, сухенькая и преждевременно состарившаяся{420}. В первом акте смеются, во втором швыркают носами, а в третьем — ничего, так как ни первый акт, ни второй конфликтов не создают, а — схемы. Впрочем, все это такой вздор, что ни думать, ни писать нет желания.
Лунная ночь. В уровень домов висят аэростаты, заграждения, похожие на штаны.
Боюсь — не растянули ли мы линию фронта в глубину, и не далеко ли оказались резервы? Т. е. не произошло ли той ошибки, которая была нами уже сделана в прошлое лето под Харьковом. Поэтому немцы нас и бьют. Поэтому мы печатаем длинные отчеты о банкетах, посвященных теме помощи США нам, а равно и во всю страницу — немецкие зверства. Зверства, конечно, отвратительные, но почему мы всегда их печатаем, когда дела наши на фронте плохи?
14. [III]. Воскресенье.
Ночью звонила Тамара, должно быть взволнованная положением на фронте. Спросила как настроение. Не мог же я сказать — плохое! Да чему и кому это поможет? Я сказал — «хорошо, хотя, конечно, никаких оснований нет». Но, тем не менее, ребят надо везти. Может быть, удастся поселить на даче под Москвой. Это хоть немного обезопасит, от бомбежек, да и огород разведем, спасайся между грядок от осколков!..
По сводке «Информбюро» — бои в районе Харькова. Немцы, видимо, до весны хотят занять всю линию Северного Донца, т. е. стать в том положении, в котором они находились перед весной прошлого года.
День солнечный, теплый. В небе тишина. Вчера, перед закатом, шел по Каменному мосту. За кино «Ударник» две фабричных трубы. Из одной несется дым, он заволакивает другую: закатное солнце освещает дым и труба уходит далеко-далеко.
15. [III]. Понедельник.
Рассказ «Честь знамени» — «Детгиз» не принял: «Надуманно и неестественно». А в «Красноармейце»{421} сказали наоборот. Кому же верить? Редактор Колпер, звонивший мне из «Детгиза», сказал, что ему очень неприятно и т. д., а я его утешил, что он напрасно расстраивается, т. к. рассказ я уже устроил в «Красноармейце», на что он мне сказал, что рассказ будет еще читать заведующий издательством и он завтра-послезавтра позвонит мне. О чем?
В «Правде» на трех колонках напечатан статистический отчет о помощи США нам. Оказалось, что не зря наши молчали об этой помощи. Если США отправили своим союзникам 30 % машин и если их выделывается, для гладкого счета, 120 тыс. в год, то получается, что союзникам отправляли 40 тыс. самолетов и если 29 % из этого числа отправлено нам, то выходит мы получили уже 10 или 12 тыс. самолетов? И такой же процент танков? И три миллиона сапог? И 28 миллионов подметок? Помощь, надо сказать, солидная, а главное, она по-другому освещает наше внутреннее положение и нашу зависимость от Америки, без которой мы ничто, говоря грубо. То есть, если бы мы вздумали заключить сепаратный мир, то нам нечем было бы в дальнейшем вооружаться и питаться и Германия могла взять нас голыми руками. Отрицая же помощь или сведя ее к нулю, мы преувеличивали свои силы и заставляли Германию считаться с нами, а значит и могли заключить сепаратный мир. Теперь, «раззвонив о помощи», мы лишены возможности заключить мир. Мало того, американцы могут позвать нас на «конференцию» и потребовать «некоторых» политических гарантий. От этой злобной сволочи всего ожидать можно.
Дома. Писал пьесу. Закончил, вчерне, первый акт. Название «Баба». Вчера придумал: «Если мерцают звезды». Но это выспренно и чересчур подчеркивает тему. «Баба» — просто, обыденно и так как «Баба» должна быть хорошая, то, гляди, и получится героично.
Заходил Погодин, советоваться. Его жена едет, — вернее не может выехать из Ташкента. А письмо «Гудка» подействовало. И он спрашивает — как ему получить письмо из НКПС. Я ему сказал, что для современных поездок надо быть Магелланом и поэтому я даже на трамвае не езжу, а письмо достал потому, что поступил в «Гудок». Погодин, пожаловавшись, что водка опять вздорожала и ее отныне будут отпускать по карточкам, ушел.
Получил 43 бандероли с книгами из Ташкента. Бандероли завернуты в географические карты, по которым я ходил в горы, и стало грустно, как будто бы я не попаду туда никогда.
Звонила Войтинская из «Известий»: не напишу ли я статью на тему — «Непобедимая Россия» — о том, что мы не будем рабами! Я сказал, что, конечно, напишу. Это моя тема. Статья моя «Партизанки» изъята партизанским штабом, потому что в последнее время у них много арестовали партизанок-разведчиц. Как будто если статью не напечатают, то немцы арестовывать перестанут!
16. [III]. Вторник.
Происхождение, эволюция, развитие, история — вот термины, которые принесли человечеству наибольшее количество заблуждений и страданий. Узнав историю развития плуга, человек усовершенствовал его, а научившись усовершенствовать орудия, решил, что так же легко усовершенствовать своего ближнего (люди, подобно этому мыслящие, считали, что они сами достаточно усовершенствованы), — и занялись этим усовершенствованием. Неудачи родили пессимизм. Предвкушение удач — оптимизм. А счастье так же далеко от нас, как и тогда, когда мы не знали, что плуг можно усовершенствовать и что это называется — эволюцией.
Почему в еврействе мог появиться Христос? И вообще христианство? Еврейство — наиболее ярко из всех народов, проявило себя в любви друг к другу, ибо любовь к народу, — пока она не всечеловеческая, — наиболее ярко выраженная, родит и любовь всечеловеческую. Поэтому Рим, более всего возлюбивший свою страну, и мог принять христианство. Все остальные страны принимали уже христианство, как они принимали римских послов. Византия, конечно, тень Рима.
Приходил А. А. из «Вечерней Москвы». Сказал, что в газетах напечатано — наши оставили Харьков. Тяжелое и непривлекательное событие, словно какое-то едкое снадобье вовнутрь принял. Коромысло шкунпомпы мелькает, откачивая отчаяние: «Что тому богу молиться, который не милует!..» В очереди, где выдают сыр, — распределитель, — говорит какая-то женщина, с восхищением: «А я его ем заместо сахару, такой он!» Вот он какой сыр-то пригожий. А все дело в том, что сыр американский. Будь бы он русский: она бы на него и внимания не обратила, а евши еще и ругалась бы: «Что за гадость!..» Это я не в злобе, а соболезнуя нашим исстрадавшимся людям…
Интересно бы, в свете нашего поражения сегодняшнего на Украине, прочесть показания германских генералов, взятых в плен под Сталинградом. Не ввели ли они наших в заблуждение? Не заморочили ли голову?..
Партизанский штаб в доме, где был Институт Маркса-Энгельса. Кресла, обитые клеенкой, ковер. Ходят крестьяне, ругаясь. В несгораемом шкафу папки с письмами и донесениями партизан. Малин — бывший комиссар, какой-то, как мне показалось, напуганный. Рассказы об изумительном К. Заслонове{422}.
17. [III]. Среда.
На улице солнце, тишина, тепло.
Встретил В. Кирпотина{423}, бледного, в черной одежде.
— Как живешь, Валерий?
— По сводке, — ответил он.
Пришел Николай Владимирович, написали письмо в арт. училище, где его сын учится. Обещали достать бумагу, но для этого, мол, надо командировать сына. Отбивали кошки от ботинок, кошки на свалку, ботинки ребятам на ноги.
На юге наше отступление продолжается. В «Правде» напечатано неопределенное мычание, из которого все же можно понять, что дела на Северном Донце — дрянь.
Распахнули, было, мы ворота на Украину, а въехали, выходит, в подворотню к калитке. Гадко на душе. «Сеяй слезами, радостью пожнет…?» Да, пришлось немцу нам зуба дать!
Таня получила 376 рублей, за «Партизанки», не напечатанную статью в «Известиях». Вот на это и живу. Тьфу!
Писал пьесу. Звонила Нина Владимировна Бажан — как здоровье? Нет ли новостей от Николая Платоновича? — Получила письмо. А вы что делаете, Всеволод Вячеславович? — Пишу пьесу. — Молчание. — Что такое? — Да очень удивительно, как в такое время можно писать пьесу. О чем? — О любви. — Опять молчание, еще более удивленное. — К Николаю Платоновичу не собираетесь? — Куда? Он скоро ко мне приедет.