Ронни поднимает мяч и трусит на свое место.
— Тиффани странноватая, — продолжает он. — Пэт, ты понимаешь, что я подразумеваю под словом «странноватая»?
Я принимаю еще более неуклюжий пас, нацеленный мне в правую коленку.
— Думаю, да. — Мне понятно, что Тиффани отличается от большинства девушек, но мне понятно также, что значит находиться в разлуке со своим любимым человеком, а вот Ронни этого как раз не понимает. Так что я уточняю: — Странноватая в каком смысле? Как я?
Его лицо вытягивается.
— Нет… Я не имел в виду… Ну, просто она ходит к психотерапевту…
— Я тоже.
— Знаю, но…
— То есть я странный, потому что посещаю психотерапевта?
— Да нет же. Дай мне сказать, не перебивай. Я пытаюсь быть тебе другом!
Ронни подходит ко мне, а я упорно смотрю под ноги. Я вовсе не хочу слушать, как он изворачивается, потому что это единственный друг, который у меня остался после психушки, к тому же сегодня был замечательный день, «Иглз» выиграли, отец меня обнял и…
— Я знаю, что ты водил Тиффани ужинать, это прекрасно. Возможно, каждому из вас нужен друг, переживший потерю близкого человека и понимающий, что это такое.
Мне не нравится, что он говорит о «потере» применительно к нам обоим, как будто я потерял Никки насовсем, ведь это вовсе не так, у нас сейчас просто время порознь. Но вслух я ничего не говорю, и он продолжает.
— Послушай, — говорит мне Ронни, — я хочу рассказать, почему Тиффани уволили с работы.
— Меня это не касается.
— Касается, если ты и дальше собираешься ужинать с ней. Так вот, ты должен знать, что…
И Ронни рассказывает, как, по его мнению, Тиффани лишилась своей работы, и сразу становится понятно, что он предубежден. Точно так же эту историю рассказывал бы доктор Тимберс, упирая на так называемые факты и совершенно игнорируя то, что при этом происходило у Тиффани в голове. Ронни пересказывает все, что писали в своих докладных ее коллеги, что начальник рассказал ее родителям и что ее психотерапевт с тех пор рассказал Веронике — той поручено помогать Тиффани с лечением, и поэтому она должна еженедельно созваниваться с психотерапевтом, — и совсем ничего не говорит мне про то, что думала или чувствовала сама Тиффани: про ужасные переживания, противоречивые порывы и ощущение безысходности, — про все то, что отличает ее от Ронни и Вероники, у которых есть они сами, и дочка Эмили, и хороший доход, и дом, и всякие другие вещи, благодаря которым люди не называют их странноватыми. Самое удивительное, что Ронни выкладывает мне это по-дружески, словно пытается уберечь от Тиффани, словно знает гораздо больше о таких вещах. Можно подумать, это не я провел несколько месяцев в психлечебнице. Он не понимает Тиффани и уж совершенно точно не понимает меня, но я не сержусь на него, я же стараюсь проявлять доброту, а не доказывать всем подряд, что я прав, чтобы Никки смогла снова полюбить меня, когда время порознь закончится.
— Я тебе все это рассказываю не для того, чтобы ты плохо думал о ней или сплетничал, просто будь осторожней, хорошо? — заканчивает он, и я киваю. — Ну, мне пора, Вероника ждет. Может, заскочу на недельке, потренируемся вместе. Как идейка?
Снова киваю и смотрю, как он бодро шагает прочь с видом человека, выполнившего свою миссию. Ясно как день: Вероника отпустила его смотреть матч только потому, что хотела, чтобы он поговорил со мной о Тиффани. Может, она даже решила, что я воспользовался состоянием ее сестры-нимфоманки. От такой догадки я прихожу в бешенство и, не успев даже подумать об этом, уже звоню в дверь Вебстеров.
— Да? — На пороге стоит мать Тиффани.
Она выглядит старше своих лет, седая, и на ней теплое вязаное пальто, хотя еще только сентябрь, а она не на улице.
— Могу я поговорить с Тиффани?
— Вы друг Ронни? Пэт Пиплз?
Ограничиваюсь кивком: миссис Вебстер прекрасно знает, кто я такой.
— Могу я поинтересоваться, что вам нужно от нашей дочери?
— Кто там? — слышится голос отца Тиффани.
— Это друг Ронни, Пэт Пиплз! — отзывается миссис Вебстер. Она снова поворачивается ко мне. — Так что вам нужно от Тиффани?
Опускаю глаза на футбольный мяч, который все еще держу в руке.
— Хотел предложить ей в мячик поиграть. Погода чудесная. Может, она будет не прочь подышать свежим воздухом в парке?
— В мячик поиграть?
Я поднимаю руку с обручальным кольцом, чтобы доказать, что я вовсе не собираюсь спать с ее дочерью.
— Видите, я женат. Всего лишь хочу быть Тиффани другом.
Миссис Вебстер, похоже, удивлена. Разве это не то, что она хотела услышать?
— Обойдите дом и постучите в заднюю дверь, — говорит она наконец.
Я стучусь в заднюю дверь, но никто не открывает.
Стучусь еще три раза и ухожу.
Пройдено уже полпарка, когда сзади доносится шорох. Оборачиваюсь: Тиффани стремительно приближается ко мне, на ней розовый спортивный костюм из ткани, которая шуршит при ходьбе. Когда она оказывается в пяти футах от меня, бросаю мяч — легкий пас, в самый раз для девчонок, — но она отступает в сторону, и мяч падает на землю.
— Зачем приходил? — спрашивает Тиффани.
— Хотел мячиком поперекидываться.
— Ненавижу футбол. Я же тебе говорила, нет?
Раз она не хочет играть в мяч, решаю спросить прямо:
— Зачем ты следуешь за мной, когда я бегаю?
— Честно?
— Да.