Это может продолжаться бесконечно долго, думает он. Он думает: ведь если игнорировать проблему, она может уйти сама по себе.
И она бы ушла.
Если бы однажды Каллен не обнаружил себя, волочащего Дориана буквально за шкирку в полумрак каменного коридора, ведущего к складским помещениям и внутренней лестнице к Восточной Стене. Здесь тихо, из открытого окна слышны лишь удары железа о железо — на эту сторону выходит тренировочная площадка. Дориан почему-то молчит, хотя Каллен изо всех сил старается хорошенько встряхнуть его, пока целенаправленно тащит вперёд и пока не сворачивает на лестницу вверх, к патрульным постам. Он швыряет запыхавшегося Павуса спиной в стену. Тот морщится, видимо, ещё не все кости залечила магия.
Каллен не понимает, как это началось.
Вот он тренирует новобранцев, а потом вдруг чувствует направленный взгляд, от которого волосы на загривке шевелятся. Он почти пропускает удар, выбивает меч из рук молодого лейтенанта и резко оборачивается, вперившись в стоящего на другой стороне полигона под каменным балконом Дориана. Тот опирается спиной о стену у дверного проёма, смотрит прямо на него, и если бы в этом взгляде был хотя бы намёк на насмешку, Каллен бы просто отвернулся.
Может быть, разозлился бы по-настоящему.
Может быть, сделал бы что-то, о чём бы потом смог вспоминать без сожаления.
Но взгляд серьёзен и глубок. Как будто Дориан внезапно осознал что-то очень важное, что-то, чему здесь места нет. Словно он настолько сильно испуган этим, что даже на насмешку не хватает не то желания, не то сил.
И когда Каллен отшвыривает тренировочный меч на стойку, игнорируя громыхнувшую сталь висящего там оружия, когда он идёт прямо к нему, сжимая челюсти, пылая яростью из глаз, глаза Дориана слегка расширяются. Он становится похож на лиса, затаившегося в зарослях орешника. Он медлит всего секунду, а затем отступает в тень арки. Не бежит.
Он его ждёт.
И теперь, глядя как Дориан сухо сглатывает, прижимаясь плечами к стене и глядя на него, глаза в глаза — не так, как смотрела бы девушка, потому что роста он такого же, как и Каллен, — ему кажется, что он готов убить его прямо здесь. Убить, уничтожить, чтобы вылез вместе со своими чёртовыми глазами, чёртовыми волосами из головы, где он мешает, как стрела, пробившая плечо.
И сердце заходится так жарко и сильно, будто они оба стоят сейчас посреди поля боя и вокруг тысячи поверженных врагов, и руки выкрашены в их горячей крови.
— Чего ты добиваешься? — зло рычит Каллен ему в лицо, и звучит это как «что ты делаешь со мной?» или ещё более беспомощное «если ты не прекратишь, я за себя не отвечаю».
Дориан молчит, лихорадочно всматривается в глаза Каллена. На его лице какое-то сумасшедшее нетерпение, он словно не понимает, что хочет сделать больше, оттолкнуть от себя, или впечатать в стену, потереться, как кот, выгибая спину и закрыв глаза, об эту глыбу напускного льда и жаркой ярости.
— Как член военного совета, — сорванным голосом говорит Каллен, тяжело дыша, — я приказываю тебе, — взгляд Дориана опускается на его губы, — прекратить.
Павус смотрит на его губы, поедает их взглядом, как одержимый, словно ничего более желанного в мире не существует, и ничего более сумасшедшего, чем этот взгляд, Каллен просто не может себе представить. Павус смотрит на его губы и облизывает свои. Когда они стоят настолько близко друг к другу, когда соприкасаются одеждой и почти соприкасаются лицами, сложно ощущать что-то кроме горячего жара тела, сложно соображать и здраво мыслить.
— Ты чокнутый! На всю голову больной, — яростно хрипит Каллен, игнорируя острый запах одержимости, которым исходит Дориан. Игнорируя пересохшее горло и бешеные удары сердца, — я не собираюсь больше терпеть это. Я требую…
Каллен не успевает отшатнуться.
Рука Дориана поднимается и сжимает ткань тренировочной куртки, туго затянутой ремнями на груди. Движения пальцев суетливые и это так не похоже на обычные тевинтерские жесты, полные самолюбивой грации. Грации здесь нет. Дориан дышит приоткрытыми губами и с нажимом проводит ладонями по его грудной клетке, не отрывая торопливого взгляда от собственных прикосновений, словно боится, что это вот-вот прервётся. Словно тысячу раз представлял себе, как делает это.
Каллен задерживает дыхание, а затем с силой бьёт по его рукам.
— Остановись.
Дориан продевает пальцы в тугие ремни и сжимает стёганную кожу. Поднимает взгляд.
Говорит:
— Я пытаюсь.
И звучит это слишком тихо, чтобы быть ложью.
Каллену хочется впечатать кулак в стену рядом с головой Дориана. Каллену хочется взять меч и измесить тренировочный манекен в щепки. Каллену хочется, чтобы душащая ладонь наконец-то отпустила. Он хочет сделать что-то, чтобы прекратить всё происходящее. Он резким движением отталкивает от себя руки Дориана, сверлит его прямым взглядом несколько секунд, а потом обхватывает пальцами прохладные впалые щёки и одним слитным движением прижимается губами к его губам.
Создатель…
Дориан застывает, чуть ли не в струну вытягивается, поверить не может или наоборот — пугается. Каким-то краем сознания Каллен надеется, что его сейчас оттолкнут, но через секунду Дориан обхватывает его за затылок и с силой прижимает крепче к себе, поднимая лицо навстречу. Шумно втягивает воздух через нос, скользит рукой по горячей шее, вдавливает подушечки в выступающие гребни позвонков, царапает короткими ногтями — спину продирает дрожью от загривка до поясницы.
Каллен не понимает, когда отпускает челюсть Дориана из своей хватки.
Он не понимает, когда впервые наклоняет голову и прижимается к его губам по-настоящему, приоткрыв рот и языком собирая вкус крепкого чая. Он даже не замечает, когда Дориан хватается за его куртку и тянет на себя, прижимаясь спиной к стене, а животом — к его животу. Он трётся о Каллена всем своим гибким телом, судорожно дыша приоткрытым ртом, но не отрываясь от его губ. И соображать что-либо уже совершенно не получается, потому что всё это так похоже на те сны, что не дают ночами отдыха, а приносят только возбуждение и неудовлетворённую боль в паху, которая сейчас сменилась на невыносимо сладкую пульсацию.
И каждый из этих снов воплощается прямо сейчас.
Дориан жадно зарывается в его волосы пальцами, сжимает их в кулаки, и Каллен больше не думает ни о чём, когда позволяет себе слегка наклонить голову, расслабить губы и ощутить чужой язык у себя во рту. Это вовсе не противно — наоборот, кровь закипает в животе и в паху. Язык горячий, влажный, упругий и слишком быстрый — врывается внутрь и тут же отступает. Так быстро, что приходится обхватить его губами, чтобы не ускользал, не торопился, потому что вкупе с поступательными движениями, которые Дориан совершает, мягко толкаясь бёдрами, это по-настоящему сводит с ума. И жёсткая одежда под пальцами раздражает — хочется прикасаться к коже, потому что, Каллен уверен, кожа у Павуса гладкая и горячая, но всё что сейчас открыто — это шея.
И он обхватывает её руками.
Прости его Создатель, убереги, Создатель, но всё, чего он желает — это сильнее ощутить возбуждение Дориана, поэтому бёдра сами совершают сильный толчок, от которого тот запрокидывает голову и давится воздухом, сдерживая то ли вскрик, то ли стон, вцепившись одной рукой ему в волосы с такой силой, что кожу головы печёт и от этого хочется зарычать.
— Ты — отрава, — шепчет Каллен, задыхаясь, прижавшись лбом ко лбу, утопая в звериных янтарных глазах. Толкаясь бёдрами снова и снова, чувствуя, как напряжённый член, скованный плотной тканью штанов, трётся о член Дориана, а тот опускает руки и сжимает пальцы на его бёдрах, тянет на себя с каждым разом всё сильнее, дыша через рот. — Проклятая отрава…
— Да, — отвечает сбито. — Да-а…
И уже через несколько минут приходится с силой зажать Дориану рот, потому что он начинает издавать звуки, от которых всё нутро словно окунается в кипяток, и которые наверняка могут услышать патрульные на Стене. Каллен кончает, плотно прижав руку к напряжённым губам тевинтерца. Глядя, не отрываясь, на болезненный излом бровей и жёлтые глаза с расплывшимися во всю радужку зрачками, которые на миг закатываются прямо перед тем, как тело начинает сотрясать судорожная дрожь.
И только когда Каллен может спокойно вдохнуть, прижавшись лбом к каменной стене над плечом Павуса, он вдруг понимает, что от Дориана пахнет свежим потом и возбуждением. Что от него пахнет мускусом и пряностями. Чаем и теплом разожжённого камина.
Он слегка поворачивает голову и осторожно втягивает носом запах у самой запрокинутой шеи.
У Дориана запах животного, блуждающего по миру, но так и не нашедшего своего дома. Собирающего запахи чужих земель на себе, как записи в дневнике. Каллен глубоко вдыхает, прикрывая глаза, и понимает, что этому запаху он верит.
Поднимает голову и смотрит в лицо Павусу, который, каким бы невозможным это ни казалось, выглядит несколько смущённым. Если бы здесь горел свет, он бы, наверное, даже глаза отвёл. Сейчас же только облизывает пересохшие губы и пытается удержаться на ногах, когда Каллен отстраняется.
— Нам, — хрипло говорит Дориан, — наверное, теперь следует поговорить. Обо всём этом.
— Наверное, следует, — соглашается Каллен.
Почему-то у него совершенно нет никаких переживаний на счёт этого разговора. Почему-то его тянет улыбнуться, как идиоту, но он сдерживает себя в руках.