— Как и не принято сюда ездить без крайней нужды, — добавил воин. — Но я скажу тебе. После Битвы Позора повелитель Аратты прибыл сюда, осмотрел город, торжище и храмы и приказал сровнять все с землей. Ибо в единой державе может быть лишь одна столица и она должна была возникнуть отнюдь не здесь... Правда, спустя несколько лет он начал закладывать города по всей Аратте. Но Великий Накхаран так и не был отстроен. Сейчас каждому нашему роду принадлежит несколько башен на горных кручах, пастбища и вот эти скалы. — Ширам обвел руками открывающуюся глазу изломанную линию горных хребтов. По большей части горы были покрыты лесом, как мохнатой темно-зеленой шубой, но над ней в небо устремлялись острые голые пики, чуть тронутые сверху сверкающей белизной. — Много сотен лет на каменном троне Накхарана не восседал саарсан накхов. Теперь пришло время восстановить эти стены и открыть древний трон моих предков, спрятанный от чужих глаз в недобрые годы. Скоро ты все увидишь сам.
Когда солнце начало клониться к закату, Ширам, приказав своим воинам ставить шатры и устраиваться на ночевку, направился куда-то вдаль по заросшей тропе, в которую превратилась старинная улица Накхарана. Свите он велел следовать за ним в отдалении, с собой позвал лишь Хасту. Рыжий жрец подчинился, внутренне коря себя за уступчивость. Сейчас на его глазах готовилось произойти нечто, грозящее разрушить весь привычный уклад жизни. И он даже не попробует воспрепятствовать этому? Впрочем, что он может? Приводить доводы, убеждать? Пожалуй, из всех чужеземцев для Ширама он был наиболее уважаемым, и его слово звучало не пустым звуком. Однако, что бы он ни сказал, все натыкалось на глухую стену.
Так что жрец Исвархи, недовольный собой, послушно шагал вслед грозному предводителю накхов. То здесь, то там среди кустов он замечал заросших, оборванных мужчин в бронзовых ошейниках, мотыгами вырубающих и корчующих кустарник.
— Что они делают?
— Расчищают дороги, — не оборачиваясь, пояснил Ширам. — Прежде от храма Найи шло двенадцать улиц, каждая из которых приводила к городской башне одного из великих родов. Воины этого рода селились по обе стороны улицы, чтобы защищать башню и часть стены. Впрочем, до прихода в наши края арьев не находилось смельчаков, которые решились бы напасть на Накхаран...
— Вот как?
Хаста засмотрелся на работающих пленников, пытаясь представить вместо буйных зарослей прежние стены, дома и башни. Он сделал шаг — и едва успел отпрянуть. Громкое шипение раздалось прямо у его ноги. Шедший впереди Ширам мгновенно развернулся всем телом и толкнул жреца в грудь твердой как камень раскрытой ладонью. Тот отлетел шага на три, едва удержавшись на ногах, и закашлялся, пытаясь восстановить дыхание.
Глотнув воздуха, Хаста потер ушибленное место и уставился на саарсана, присевшего на корточки прямо над явно разгневанной змеей. Та шипела, приподнимаясь и раздувая шею, а воин что-то объяснял ей, указывая на неосторожного чужака. Хасте даже почудилось, что саарсан извиняется за него перед ползучей тварью. Он прислушался, но речь друга сейчас напоминала такое же шипение.
В конце концов змея успокоилась и скользнула в высокую траву.
— А ты гляди, куда ступаешь! — сердито прикрикнул Ширам, выпрямляясь. — Ты чуть не отдавил ей хвост! Если бы она прежде не озаботилась спросить у меня дозволения, твой дух сейчас возносился бы к Исвархе, а тело корчилось тут в предсмертных судорогах.
— Это же была ядовитая змея? — на всякий случай уточнил жрец.
— Конечно! Их тут уйма. Прежде здесь в доме у каждого накха жило не менее пяти змей.
— И ты с ней разговаривал?!
— Да. Ведь это наша родня. В них обитают души накхов, погибших в бою. Мы живем рядом с ними и в день Найи, Матери-Змеи, встречаем вместе этот великий праздник.
— А они? — Хаста указал на рабов. — Как же они спасаются от укусов?
— Мы попросили не трогать их, пока они работают. Но если вздумают сбежать — далеко не уйдут. Никто из накхов даже пальцем не пошевелит, чтобы пуститься в погоню. Беглец здесь обречен. Идем. — Ширам кивнул вглубь зарослей. — Держись рядом и не отставай — змей будет много.
Саарсан вскоре свернул с дороги на чуть заметную тропинку, уводящую в столь неприветливые и колючие заросли, что даже зверь едва ли сунулся бы туда без нужды. Но предводитель накхов шел так уверенно, будто знал здесь каждую ветку, пока не добрался до пологого холма, как и все прочее, заросшего дикой травой и кустарником. Он немного поднялся, сгреб носком сапога землю, и Хаста увидел плоский белый камень, выглядывавший из-под корней и грязи.
— Здесь, — удовлетворенно кивнул саарсан.
Быстро поднявшись на холм, он огляделся и помахал рукой своей свите, повелевая воинам приблизиться. Когда накхи подошли, он что-то им cказал, и они беспрекословно принялись за работу.
— Глазам своим не верю, — пробормотал Хаста, глядя, как воины, кто руками, кто забранными у рабов мотыгами, старательно раскапывают холм. — Что происходит? Накхи роются в земле? Не ты ли утверждал, что прикоснувшийся к плугу накх переродится земляным червем? Не обратит ли рабская мотыга гордого воина в слепого крота?
— Умолкни, если не хочешь прямо сейчас обратиться в корм для змей! — сердито оборвал поток его слов Ширам. — Здесь могут убить и за менее дерзкие речи!
— Прости, не хотел тебя обидеть! Растолкуй мне, болтливому и неразумному, что здесь происходит?
Саарсан недовольно помолчал, но потом все-таки объяснил:
— C древних времен под этим холмом укрыт престол Накхарана. Арьи собирались разбить его, но остереглись идти в долину, испугавшись змей. Они велели накхам собственными руками сокрушить священную реликвию нашего народа. Но мы не сделали этого, лишь завалили трон камнями и спрятали под землей. Теперь настало время ему вновь появиться на свет. И потому то, что ты видишь, — не противное воинскому духу ковыряние в земле ради урожая, а священный обряд!
Хасте очень хотелось спросить еще что-нибудь, но он поглядел на лицо Ширама и благоразумно прикусил язык. И подумал про себя, что ему не слишком нравится быть благоразумным чаще раза в день, даже если это непременное условие, чтобы оставаться живым и здоровым среди накхов.
Между тем из-под земли и травы понемногу появлялась каменная насыпь — гладкие, окатанные булыжники, оставшиеся еще с тех пор, как таяли льды и в горных ущельях бушевали стремительные потоки, давно утекшие в прошлое. Ширам наклонился, подобрал один камень и сунул его себе за пазуху. Все воины, кто был рядом, повторили его действие.
— Да будет это знаком того, что воля Аратты более не властна над нами, — размеренно проговорил Ширам, и его воины эхом повторяли за ним торжественные слова. — И пусть этим камнем мне разобьют голову, если я сдамся!
Воины приветствовали слова вождя криками бурного одобрения. Они уже сразились с армией Аратты, потерпели поражение и теперь жаждали крови и мести.
«Но что скажут остальные? — невольно подумал Хаста. — Ширам принес в свой дом войну — все ли будут этому рады?»
— Саарсан! — подбежав, закричал один из накхов рода Афайя. — Сюда движутся отряды родов Хурз, Бунгар и Зериг!
— Передайте им, что я счастлив приветствовать родичей в Великом Накхаране, — с хищной улыбкой проговорил Ширам.
Глава 2Совет двенадцати змей
Двенадцать отрядов один за другим в полном молчании входили в древний город. По расчищенным рабами дорогам они шли туда, где некогда высились башни их семейств. Они двигались так уверенно, как будто делали это каждый день и каждый точно знал, куда следует идти.
Хаста глядел на них, сидя у порога шатра, который Ширам разбил на месте бывшей башни своего рода, и его все сильнее охватывало чувство, напоминающее суеверный ужас. Все эти люди в черных одеяниях, увешанные оружием, пугали его слитной молчаливой готовностью, ощущение которой все больше и больше разливалось в воздухе. Казалось, прикажи сейчас саарсан, и они пойдут убивать, не разбирая правого и виноватого, воина или землепашца, — равнодушно и деловито, потому что рождены именно для этого...
Ширам явно не разделял чувств и мыслей своего названого брата. Если когда-то Хасте и доводилось видеть его радостно улыбающимся, то именно сейчас. Подняв к небу клинок из лунного железа, он приветствовал каждый отряд, и те безмолвно отвечали ему, громыхая оружием о маленькие круглые щиты.
Поставив шатры, все двенадцать отрядов собрались у подножия расчищенного холма, на вершине которого в сизых сумерках белел священный престол. Один за другим вслед за отцом рода воины поднимались на холм, брали камень из россыпи и прятали его за пазуху. Многие прихватывали еще три-четыре булыжника для тех, кто остался дома. Затем, покончив с этим делом, накхи спускались вниз и усаживались на расстеленных загодя войлоках, каждый на свое место, у длинных низких столов.
Между тем подступила ночь. Стемнело быстро. Едва солнце ушло за горы, священную долину накрыла непроглядная тень. Но ненадолго — во тьме один за другим загорелись десятки костров.
Напитки и еда, по мнению Хасты, были весьма скромны — жареное мясо, лепешки, козий сыр, вино... Накхи косо поглядывали на чужака, словно недоумевая, почему тот сидит за столом с воинами и где его ошейник и мотыга. Но несколько слов, брошенных Ширамом, заставили их отвернуться от жреца Исвархи с нарочитым равнодушием. «Непременно выучу их язык! — решил Хаста. — И как можно скорее...»
Тем временем саарсан повернулся и окликнул молодую женщину, сидевшую в паре шагов за его спиной. Та молча поднялась и подошла к нему. Ширам и ей что-то сказал по-своему, а затем перевел Хасте:
— Это Марга. Она позаботится, чтобы у тебя во всем был достаток и чтобы никто не обидел тебя.
Молодая накхини кинула на гостя такой взгляд, что жрецу подумалось, что неплохо бы знать, как при случае защититься от нее самой. Она была на полголовы ниже Хасты, зеленоглазая, стройная и тонкая, как копье. Ее длинное черное платье было расшито затейливыми серебристыми узорами — не поймешь, то ли звери, то ли цветы, то ли буквицы. Хаста отметил, что ее можно было бы назвать привлекательной, если бы не жесткое выражение лица, которое стало еще угрюмее при виде жреца Исвархи.
— Ступай за мной, чужак, — приказала она.
Вернувшись на прежнее место, накхини указала на скатанную попону:
— Садись.