В глубоком кресле кто-то шевельнулся, три-четыре подушки падают. Лежавшая в нем женщина поднимается одним прыжком и идет навстречу гостьям. Она так стройна, что ее можно было бы принять за молодую девушку, не будь ее волосы совсем седыми, как серебро.
— Госпожа Дакс, не так ли? Я госпожа Терриан. Муж предупредил меня о вашем визите. Очень рада познакомиться. Садитесь здесь, хотите? Это кресло очень удобно.
Она поворачивается к кому-то, кто стоит позади нее:
— Позвольте вам представить, сударыня, — мой сын Жильбер.
Госпожа Дакс вспоминает, что у нее есть дочь, она тоже представляет:
— Моя дочь Алиса.
Все садятся. Разглядывают друг друга.
Господин Жильбер Терриан не слишком красив. Ему лет двадцать-двадцать пять, у него прекрасные черные глаза, но сам он слишком невзрачен, слишком костляв, слишком тщедушен. Убогий, по правде сказать — он сильно хромает. Алиса Дакс, хорошо сложенная, здоровая, крепкая, является полной противоположностью ему.
— О! Какая красивая у вас дочь, сударыня, — восторженно восклицает госпожа Терриан. — Садитесь поближе ко мне, деточка.
Госпожа Терриан говорит звонким голосом, интонации у нее часто совсем детские. Алиса покорно приближается к ней.
— Сюда, сюда, на мое кресло, здесь хватит места на двоих, уверяю вас.
Госпожа Терриан улыбается. Она кажется бесконечно доброй, когда улыбается.
— Как вы счастливы, сударыня, что у вас такая дочь — цветущая, здоровая! Знаете, этот мальчик составляет предмет мучений для меня: он болен, его нервы в самом плачевном состоянии; ему необходим отдых, покой. И ничто не причиняет ему такого вреда, как его проклятая музыка: и все же он сочиняет ее день и ночь.
— О! — произносит госпожа Дакс самым любезным тоном, на какой она способна, — ваш сын музыкант?
— Увы, нет, сударыня, — протестует, улыбаясь, господин Жильбер Терриан. — Разве что музыкантишка!..
Он улыбается совсем как его мать, и у него тот же ласковый взгляд. Они вообще очень похожи. Она тоже совсем не красива.
Завязывается разговор.
— Вы давно уже здесь? — спрашивает госпожа Дакс.
— Скоро два месяца, и, вероятно, пробудем всю зиму.
— Всю зиму! — восклицает госпожа Дакс, ошеломленная. — Но вы замерзнете!
— Немного, быть может, но Жильберу хочется посмотреть на наши лиственницы под снегом.
— Сударыня, — заявляет Жильбер, — Швейцария — это страна, которую надо видеть зимой. Нужно быть снобом или мещанином, чтобы приезжать сюда только летом. Я даже не понимаю, как это мы очутились здесь теперь.
— Мы можем завтра же уехать, если тебе хочется.
— А Кармен, а Фужер?
— Мы расстанемся с ними. Мы прекрасно можем путешествовать одни.
— А моя опера?
— Верно, останемся.
Госпожа Терриан весело рассмеялась и повернулась к госпоже Дакс:
— Сударыня, мы оба должны казаться вам немного ненормальными. К тому же мой муж, вероятно, говорил вам об этом — про меня по крайней мере. Но что делать? Меня привязывает к жизни только мой сын, и я всегда делаю только то, что он хочет, и вовсе не думаю, разумно это или нет. Должна сказать, что и он тоже делает все то, что я хочу, даже когда это явная нелепица. И вот так-то мы любим друг друга самым смешным в мире образом. Мы настоящая влюбленная парочка.
Сын наклоняется к матери, она привычным движением протягивает руку, и он, словно в подтверждение, целует эту руку подчеркнуто долгим поцелуем.
Барышня Дакс не отрывает глаз от этой руки и от этих губ. Здесь как бы магнит, который притягивает ее душу.
Визит длится уже четверть часа: госпожа Дакс поднимается.
— Нет, нет! — запротестовала госпожа Терриан. — Если вы уйдете теперь, я приму это за личное оскорбление. Во-первых, у нас здесь живут двое наших друзей, с которыми я должна вас познакомить. Я не знаю, где они сейчас, но они придут. А во-вторых — время пить чай. Кроме того, я уверена, что вас не ждут никакие дела.
Госпожа Терриан подходит к самовару, который блестит рядом на накрытом к чаю столе.
— Главное, не подумайте, что мой чай похож на ту траву, которую подают в гостинице! О нет! Это чай для знатоков. Фужер присылает нам его из Пекина через дипломатического курьера.
Она останавливается, чтобы заварить чай ложечкой.
— Фужер — Бертран Фужер — это наш лучший друг. Я познакомлю вас с ним. Он так мил, что проводит с нами свой трехмесячный отпуск. Он секретарь посольства в Константинополе…
Она ставит на место свинцовую коробку с герметически закрывающейся крышкой.
— Вот и готово.
Потом она садится в шезлонг и обнимает за талию барышню Дакс.
— У нас здесь гостья, такая же молодая девушка, как вы, и как вы, очень красивая! Я уверена, что вы знаете ее по имени: мадемуазель Кармен де Ретц.
Барышня Дакс, страшно заинтересованная, спрашивает:
— Та, которая пишет книги?
— Да!.. Та, которая пишет книги. Она даже пишет здесь одну из своих книг: либретто той самой прославленной оперы, музыку к которой сочиняет мой сын.