— Дядя Миша! Прошу вас, — все так же тихо, но настойчиво произнесла Зоя, — пустите меня. Погибну, так одна, а проводника приведу — все останемся живы.
И столько было в словах Зои спокойной уверенности, что командир разрешил ей пойти в занятую врагом деревню. И Зоя привела проводника и тем спасла всю группу.
Соколов уже не верил, что она вернется. Вся группа ждала в напряжении — придет, не придет? И вдруг — приглушенный оклик разведчика, выставленного часовым.
— Кто идет?
И Зоин еле слышный голос:
— Свои…
Она привела старика, и старик в одночасье перевел разведчиков вброд через речку. И вода — ноябрьская вода — уже не казалась ребятам такой холодной…
В этом боевом эпизоде — вся Зоя. Ради товарищей она готова была, не задумываясь, пожертвовать собой.
В ночь на 12 ноября Зоя и ее товарищи вернулись на Большую землю и начали праздник возвращения с жаркой русской бани на станции Завидово.
Все были довольны боевыми успехами, кроме Зои. Она не понимала, что первое задание было испытательным, пристрелочным. И с тревогой думала о друзьях в группе Пахомова. Куда же девались они? Почему не вышли из тыла врага? Что с Женей Полтавской?..
Обратно линию фронта перешли на участке танковой бригады Катукова, еще не зная, разумеется, что катуковцы первые ворвутся в Волоколамск и снимут опушенные инеем тела разведчиков с виселицы у края Солдатской площади.
Перед вторым заданием Зоя и ее друзья дней десять напряженно занимались боевой подготовкой — глубже изучали минно-подрывное дело, оружие, партизанскую тактику.
Свое последнее письмо матери Зоя написала 17 ноября. Она справлялась о здоровье мамы и обещала навестить ее после выполнения боевого задания. Зоя указала обратный адрес: «ДАЗН (Действующая армия, Западное направление), полевая почта 736».
На второе задание она выехала с группой Крайнова.
Фронт в районе Вереи пролегал в ноябре по заснеженному берегу полузамерзшей речки Нары. Даже дачники не все помнили название этой речки, а десятилетия спустя реку эту знали все военные историки мира.
Москвичам казалось странным и диким, что совсем недавно, всего полгода назад, в то последнее предвоенное лето, здесь селились веселые дачники. Немало приезжало сюда рыболовов — река Нара славилась подустом. Приедешь, бывало, на 6-м, 8-м или 13-м трамвае к Белорусскому вокзалу. Сезонная касса открывалась в восемь утра — за полчаса до отхода первого поезда. В третьем зале быстро выстраивалась, ощетинившись бамбуковыми удочками, длинная очередь. Самые заядлые рыбаки еще с вечера, в канун выходного, выезжали за город, чтобы прихватить и вечернюю и утреннюю зорьку. Наконец-то открылась касса! Готовь тридцать пять копеек за билет!..
Клава Милорадова не удила рыбу. Молоденькая учительница просто жила тогда по этой дороге под Москвой.
Вот уже мелькают за окном вагона подмосковные станции и платформы Белорусской линии Московско-Белорусско-Балтийской железной дороги с милыми сердцу москвича названиями: Фили, Кунцево, Немчиновка, Одинцово, Перхушково…
В Кунцеве запомнился старинный дом-усадьба князей Нарышкиных, занятый коммунистическим батальоном Куйбышевского района столицы, белые мраморные статуи в парке и темные фигуры ополченцев, стрельбище в заброшенных каменоломнях Татарской горы, с которой открывался вид на Москву.
Места исторические, дорогие русскому сердцу места! Взять, к примеру, Перхушково. Здесь, в старинном усадебном доме, часто бывал Герцен, здесь, на перекладной станции, прощался с друзьями Гоголь.
А теперь, в ноябре сорок первого, в Перхушкове стоит штаб Западного фронта. По железной дороге это всего 31 километр от столицы. А войсковая часть 9903 разместилась на 11-м километре — в Кунцеве, всего в двадцати минутах езды от Белорусского вокзала.
…В то лето подмосковные дачники не дождались грибов. И рыболовы свернули свои удочки, сменили их на винтовки и автоматы. А воевать многим пришлось в Подмосковье.
Группы Бориса Крайнова и Павла Проворова, покинув Кунцево, выехали на двух открытых грузовиках-полуторках на запад, к линии фронта. Впереди — машина с группой Крайнова, позади — группа Проворова. Грузовики — самые обыкновенные, «ГАЗ» образца 1932 года, мотор мощностью 42 лошадиные силы, скорость до семидесяти километров в час. Машины прочные, выносливые.
По Можайскому шоссе, взрывая наледь, катили к фронту грохочущие танки «Т-34». В пехотных колоннах тут и там белели новехонькие маскхалаты, хотя снега было еще совсем мало. Платформа Здравница, станция и поселок Жаворонки — густой сосновый бор и сквозные березовые рощи, знаменитые карасями пруды. Давно ли кое-кто из москвичей-разведчиков приезжал сюда к пионерлагерь. Печален вид заброшенного, заколоченного пионерского лагеря! Пусто на линейке, не развевается на мачте флаг, не слышно смеха и гомона. В октябре из Жаворонков уходили на боевое задание, сдав в части все документы и личные бумаги, группы молодых парней и девушек, ставших на защиту Родины по призыву ЦК комсомола…
Поют комсомольцы — поют любимую песню своей части:
Противотанковые ежи и надолбы, рвы и эскарпы, Яилагбаумы контрольно-пропускных пунктов. Свирепеет студеный ветер, немеют уши и щеки. Разведчики зябко ежатся.
Скоро и Голицыно — 44-й километр, час езды от Кунцева. Сюда покупали билет 5-й зоны, здесь кончалась электричка. Тут был грибной рай — белые, подосиновики, рыжики в тенистых живописнейших перелесках. А теперь — ежи и футбольное поле. Надолбы и теннисные корты. Танки на волейбольных площадках… В эти места, в подмосковную усадьбу князей Голицыных, приезжал юный Саша Пушкин. Старая княгиня, хозяйка усадьбы, потом стала прототипом старухи графини в «Пиковой даме». Это место всегда было дорого Пушкину — близ церкви села Большие Вяземы похоронен его маленький брат Николай. И совсем неподалеку, в деревне Захарово, было имение бабушки поэта, старенькой Ганнибал.
Мало кому известно, что правнук Пушкина был добровольцем второй Отечественной войны в истории России, рядовым бойцом партизанского отряда, действовавшего там же, где Зоя и Вера. Когда началась война, он вступил в партию коммунистов, сражался вместе с партизанами под Наро-Фоминском. После выполнения задания в тылу врага москвич Григорий Григорьевич Пушкин был назначен командиром партизанского отряда в Волоколамском районе.
(Дед Григория Григорьевича Александр Александрович был старшим сыном поэта и прославился как участник русско-турецкой войны и освобождения Болгарии, дослужившись до генеральского чина в кавалерии. Его сын Григорий Александрович, отец Григория Григорьевича, участвовал в первой мировой и гражданской войнах, а после демобилизации в 1921 году работай в отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. Григорий Григорьевич перед Великой Отечественной войной работал в МВД, оттуда добровольно ушел в партизаны. Затем воевал на фронте в звании старшины артиллерийской батареи, демобилизовался в звании гвардии лейтенанта. Кавалер ордена Отечественной войны I степени и других боевых наград. После войны долго работал в типографии издательства «Правда». Ныне пенсионер. (Здесь и далее — примечания автора.)
Дорожный указатель (мало их было в то время, да и те, что были, — поснимали, чтобы немцев и шпионов сбить с толку) тычет деревянным пальцем в сторону села Большие Вяземы — село старинное, спокон века славится плетением корзин и садовой мебели. Из села идет дорога во Введенское, где находилась усадьба князя Пожарского, имя которого приобрело в 41-м набатную звонкость. Большие Вяземы были когда-то вотчиной Бориса Годунова. Лет через сто после смерти Бориса Петр I подарил село своему воспитателю князю Голицыну. После Бородинского боя здесь, по этой дороге, шла на Москву «великая армия» Наполеона. Шла вперед, а потом погнала ее назад русская армия Кутузова. Так и теперь будет, не может не быть.
Ветер треплет на заборе изодранную афишу: «КИНОФИЛЬМ «СВИНАРКА И ПАСТУХ»». Невольно вспомнишь: течет тут речка Вяземка, а у запруды, около мельницы, отменные ловятся плотвички, голавли и окуни. И от этих воспоминаний щемило сердце у москвичей в те дни под Москвой.
Автор этой песни неизвестен, музыку сочинил усач Миша Гаврик, лихой разведчик, завзятый песенник и баянист. Осенью сорок первого эта песня стала боевым маршем в/ч 9903.
Все гуще серошинельный поток. Небо хмурится, и нет над шоссе и железной дорогой ни «мессеров», ни «юнкерсов». Подтягивает резервы 5-я армия. Навстречу нашей 5-й ломится 4-я армия генерал-фельдмаршала фон Клюге. Есть ли у этой армии резервы, способные поддержать ее рывок к Москве? Вот главное, что должны выяснить, выйдя в район Вереи, группы Крайнева и Проворова. От этого в известной мере зависит успех контрнаступления, подготавливаемого Ставкой Верховного Главнокомандования. От этого зависит и оборона 5-й и 33-й армий — западного заслона столицы, ее боевого щита на Наре.
Крайнов и Проворов, конечно, не знали, что еще 12 ноября в Орше состоялось совещание штаба группы армий «Центр». Начальник генерального штаба сухопутных сил вермахта генерал-полковник Франц Гальдер, собрав в своем поезде начальников штабов армий группы армий «Митте», объявил приказ фюрера; немедленно начать решающее наступление на Москву, бросив в бой все резервы.
Гитлер считал, что с Советским Союзом покончено. Двенадцатого ноября, торжествуя победу, он заявил: «Для нашей партии большое облегчение, что миф о рае для рабочих на Востоке ныне развеян».
Подавляя робкие протесты и сомнения некоторых начальников штабов, Гальдер, только что прибывший из Ставки фюрера в «Волчьем логове», изложил план Гитлера: сосредоточив танковые дивизии Гудериана, Гота и Гепнера на флангах, взять столицу Советов в кольцо, отрезав ее от спешивших на выручку Москве сибирских и дальневосточных дивизий. И 15 ноября войска группы армий «Центр», подчиняясь воле фюрера, ринулись в решающее наступление по плану операции «Тайфун».
«Еще одно последнее усилие, — бодро уверял Гитлер генерал-полковника Альфреда Йодля и других своих ближайших помощников, — и мы отпразднуем победу!»
Как только прояснилось небо, налетели пикировщики-юнкерсы. С воем сирен пикировали они на автоколонны и конные обозы, забившие Можайское шоссе. Они снижались так, что были ясно видны не только черные кресты в желтых обводах на крыльях и косые свастики на хвостах, но и головы летчиков в плексигласовом фонаре.
Немцы бомбили так долго и упорно, что разведчикам пришлось вернуться в Малые Вяземы и заночевать там.
Деревня как деревня, поболее двухсот домов в нескольких сотнях метров от села Большие Вяземы. Вокруг — густое разнолесье.
Ноябрьские сумерки окутали деревню плотной тьмой. Вражеские самолеты улетели, но ни в одной избе не теплился огонек — здесь свято соблюдали светомаскировку.
— Как называется эта деревня? — сонным голосом переспросила, укладываясь спать в незнакомом доме, Зоя Космодемьянская.
— Малые Вяземы, — зевая, ответила Клава.
…Через десятки лет узнает Клавдия Милорадова, что на доме, в котором заночевали разведчики, появится мемориальная доска, а перед Большевяземской школой установят бюст Зои.