— Рехнулся совсем! Как можно думать, что святой Богдо-лама собакой лаять станет?
— Зачем шуметь? — тихо сказал Будамшу. — Заклад сделаем! Если проиграю, тридцать лет на вас работать буду. Если выиграю, тридцать месяцев меня кормить будете!
Нойоны поскорее на заклад согласились, боялись, как бы Будамшу не раздумал. А Будамшу говорит:
— Со мной пойдете! У дверей молельни слушать будете.
Нойоны быстро-быстро надели тэрлики и пошли с ним.
Когда в молельню пришли, Будамшу в дверь вошел, нойоны у дверей остались. Будамшу постоял немного, потом сказал:
— Пресветлый Богдо-лама! Вы так мудры, вы все знаете! Рассудите, пожалуйста! Я люду-народу говорю— в разных долинах собаки по-разному лают. Люд-народ со мной спорит, не верит мне. Кто прав?
— Ты, Будамшу — овечья голова! — сказал мудрый Богдо-лама. — Все собаки во всех долинах одинаково лают!
— Пресветлый Богдо-лама! В одной долине, где я был, собаки лают: «хаб-хуб!» А в другой долине, где я был, собаки лают: «хуб-хаб!»
— Твои уши, Будамшу, годны только для того, чтобы трепать их! Не глух ли ты? Ни одна собака так не лает!
— Правда, правда ваша, пресветлый Богдо-лама! — закивал головою Будамшу. — Я, действительно, глуховат! Вы, мудрый Богдо-лама, конечно, знаете, как собаки лают?
— Я все знаю!
— О пресветлый Богдо-лама! Дайте и не крупинку от вашей мудрости! Скажите, как собаки лают? Тогда я буду знать и своей глупой болтовней не стану люд-народ волновать. Только погромче полайте, чтобы я расслышал.
— Слушай, — сказал Богдо-лама и, как только мог, громко пролаял: — Вау-вау! Тяв-тяв! Вау-вау! Тяв-тяв!.. Вот как! Тяв-тяв! Слышал?
— Благодарю вас, пресветлый Богдо-лама, хорошо слышал! — сказал Будамшу и вышел из молельни.
За дверью стояли скучные нойоны.
— Слыхали? — спросил их Будамшу.
— Опять ты выиграл! — сказали нойоны и тяжело вздохнули.
Тридцать месяцев кормили нойоны Будамшу. До самого последнего дня кормили, и тогда Будамшу сказал им:
— Хочу, чтобы отыгрались вы! Давайте еще заклад делать!
— О чем спор будет? — тихо спросили нойоны.
Будамшу подумал и сказал:
— Если захочу… Богдо-лама… кизяк скушает!
— Давай, давай заклад! — закричали нойоны. — Пускай так будет: если ты выиграешь, половину твоей жизни кормить тебя будем. Если мы выиграем, обе половины своей жизни работать на нас будешь!
— Согласен! — сказал Будамшу. — Пойдете со мной в молельню! Сами увидите, как Богдо-лама кизяк съест!
Выпросил Будамшу у знакомого охотника красивый подарочный из шанхайского шелка платок, завернул в него горсть кизяка и пошел в дацан-монастырь. И нойоны с ним.
Пришли. Будамшу в молельню вошел. И нойоны с ним. Будамшу постоял немного, помолчал, потом почтительно сказал:
— Пресветлый и премудрый Богдо-лама? Помогите мне, глупому, вашей мудростью. Один лама от глухоты лекарство мне дал, велел сухим проглотить. А я не знаю, хорошее оно или плохое. Скажите мне, не вредно ли оно будет?
И Будамшу подал Богдо-ламе платок с кизяком. Богдо-лама развернул платок, щепотку кизяка взял, положил в рот и пожевал.
— Хорошее лекарство! — сказал он. — Принимай!
— Благодарю вас, мудрейший из мудрых, светлейший из светлых! — сказал Будамшу и вместе с нойонами вышел из молельни.
— Видели? — спросил их.
— Будь ты проклят! — прошептали нойоны.
— А мне все равно! — сказал весело Будамшу. Вам кормить меня, а не мне вас! Начинайте поскорее барана жарить, водку-архи варить, айрак сушить! Кушать хочу!
И, смеясь, Будамшу пошел впереди нойонов.
Литературная обработка А. Матвеенко.
Ульчи на Амуре давно живут. С тех пор как они пришли сюда, маленькие сопки большими стали, большие речки маленькими стали.
Три рода ульчей — Сулаки, Пунади, Губату — родичами были, один огонь имели. Друг около друга жили: по берегу Амура их деревни подряд стояли.
Жили ульчи дружно. Всей деревней дома ставили: кто глину месит, кто столбы рубит, кто жерди на крышу таскает. Всей деревней рыбу ловили: кто на больший лодке, кто на оморочке, кто, на бревне сидя, рыбу в сетки гонит. С лесными людьми, с водяными людьми дружно жили — всегда и нерпа, и таймань, и кета, и соболь, и сохатый у тех ульчей были.
В роду Сулаки мальчик был один, по имени Мамбу.
Когда родился он, мать своим молоком пятнадцать дней его умывала. Отец на колыбель Мамбу топорик да нож повесил, чтобы мальчик к оружию привыкал.
Только Мамбу нож увидал, сразу за него обеими руками уцепился и из колыбели вылез.
Удивились отец и мать. «Богатырь наш Мамбу будет или несчастный человек!» — про себя подумали.
А Мамбу из дому вышел, камень бросил в ольховник— рябчика убил. Над дверью птицу повесил, чтобы все видели, что в доме охотник родился.