Опять никанцы у Сулаки все амбары обчистили. Пушнину, вещи всякие и еду забрали. На нарты уселись. На своих зверей закричали. Поскакали никанские звери. Только полозья скрипят да снежная поземка вслед нартам вьется.
Опять плачут женщины. Ругаются старики. Говорит им Мамбу:
— Всех собак сюда давайте.
Привели всех собак, какие в деревне были. Взял Мамбу самого сильного вожака, кусок сала медвежьего дал понюхать, в никанский след носом ткнул. Учуял вожак, в какую сторону сало поехало, кинулся по следу. Остальные собаки — за ним!
…Едет человек-брюхо на нартах своих. Радуется — много с ульчей взял. Сколько царю никанскому отдаст — считает, а сколько себе оставит — про то молчит. Уже до середины Амура доехал человек-брюхо со своими людьми.
Тут собаки никанских людей догнали.
Медвежьим салом пахнет. А где сало, не поймут собаки — и давай трепать никанских людей! Половину насмерть загрызли, все по снегу раскидали, тех зверей покусали, что в упряжке у никанских людей были. Весь поезд расстроился.
Пустились никанцы бежать, а собаки на них висят, вцепились. Кое-как, уже на другом берегу, от собак человек-брюхо отбился.
Прибежали к маньчжурскому амбаню.
Спрашивает тот, сколько дани с ульчей взяли. Сам про себя считает, что никанскому царю послать, что себе оставить.
Отвечает человек-брюхо, из халата и тела собачьи зубы вытаскивая:
— Собачьи зубы вот взяли!
Разгневался амбань. Велит войско на Сулаки послать. Всех велит истребить…
Целая туча никанцев на ульчей пошла.
На беду Мамбу в деревне не было. Ушел он к таежным людям в гости да задержался. Домой только летом пришел.
Видит — все Сулаки побиты, все лома сожжены. Ни одной живой души во всей деревне. Только вороны каркают да в небе над деревней коршуны кружат. Видит Мамбу — храбро дрались Сулаки, много никанских воинов побили, да поздно за оружие взялись — и сами все полегли. Заплакал Мамбу-сирота.
Делать нечего… Надо «кости сородичей поднимать» — так закон велит; за убитых мстить надо! За каждого убитого — врага убить надо. А одному не справиться с этим…
Пошел Мамбу к Пунади помощи просить. К деревне подошел, а там уже и пепел холодный: все дома никанцы спалили, всех Пунади в плен увели.
Пошел Мамбу к Губату помощи просить, за два рода метить.
К деревне подошел. А там пустые дома стоят. Все вещи ветер пылью занес. По деревне только крысы бегают.
Ушли Губату из родной деревни, никанцев испугались. Куда ушли, кто знает? Следов не оставили.
Заплакал Мамбу-сирота. Как врагам отомстить?
Пошел Мамбу к речным людям помощи просить. Собрались те люди. Послушали Мамбу. Говорит ему старый человек-калуга:
— Хорошие люди Сулаки и Пунади были! Мы тебе рады бы помочь. Но без воды мы жить не можем. Как на суше воевать будем? По земле ходить не умеем!..
Пошел Мамбу к таежным людям. Собрались те, узнав, что простой человек к ним пришел, помощи просит.
Рассердились на никанцев таежные люди, зарычали. Говорит старый человек-медведь сироте Мамбу, что рады бы таежные люди отомстить за Сулаки, отомстить за Пунади — хорошие люди были, — только через реку переплыть таежные люди не могут…
Пошел Мамбу к лесным людям. Поклонился березе, сказал, какая у него беда случилась.
Говорит:
— Вы и реку переплывете, вы и посуху пройдете Вас прошу помочь мне. Один не могу отомстить.
Согласились лесные люди.
Взял Мамбу топор. Много березы нарубил. Ошкурил— кору с березы снял. На чурки березу порезал. Глаза на чурках сделал, чтобы видели дорогу. Нос на чурках сделал, чтобы слышали запах дыма на халатах у тех, кто Сулаки погубил, кто Пунади увел. Рукой похлопал. Зашевелили чурки глазами, на Мамбу смотрят: что скажет?
— Эй вы, древесные люди, — говорит Мамбу, — на войну ступайте. Один я не могу за всех отомстить! Вас прошу! Вас прошу- идите! Обидчиков ни одного в живых не оставляйте!
Дорогу древесным людям показал. Бултыхнулись те в воду, по той дороге поплыли, откуда никанские люди приезжали.
Сел на берегу Мамбу.
Не ел, не пил, пока древесных людей ждал…
А древесные люди реку переплыли. По земле никанской поскакали. До никанского города доскакали. В том городе человек-брюхо с амбанем во дворце сидят, богатую добычу делят, сидят — пролитой кровью похваливаются. И воины их тут же ульмские вещи делят, из-за каждой шкурки ссорятся.
Вдруг из окон стекла полетели. В окна и двери древесные люди ввалились — и давай обидчиков стукать! Мечей не боятся древесные люди. Криков не слушают — ушей нет. Подножку не дашь — ног у них нет. Пощады не попросишь — сердца у них нет!
Всех обидчиков переколотили древесные люди. Человека-брюхо так с двух сторон стукнули, что от него только жирное пятно на полу осталось. Амбаню столько шишек понаставили, что он до конца жизни узнать сам себя не мог…
…Сидит, ждет Мамбу-сирота. Черный как земля стал.
Вернулись древесные люди. На берег вылезли.
— Всех побили, — говорят, — что дальше делать?
— Спасибо, — отвечает Мамбу.
Глаза древесным людям закрыл, носы стесал. Стали они опять как простые чурки. Тальнику Мамбу нарубил. Тем тальником чурки связал, плот сделал. На тот плот сам сел. От родного берега шестом оттолкнулся, заплакал:
— Как один здесь жить буду! Не может человек жить один. Других людей искать поплыву. Имя свое позабуду, в чужой род попрошусь.