— Маринка! — уже из сеней звонко ответила девчонка.
Она ушла, и в доме сразу стало тихо. Только тикал будильник на столе в кухне. В окно был виден кусок палисадника. В палисаднике у ограды — высокие кусты с розовыми, похожими на шиповник, цветами. За палисадником — деревенская улица, та самая, по которой Дина и Маринка подошли к дому.
Внезапно за окном, в палисаднике, раздался отчаянный вопль.
Дина вздрогнула от неожиданности, вскочила и, чуть не опрокинув по дороге табуретку, ринулась к двери кому-то на помощь.
По палисаднику, отчаянно хромая и не переставая ни на секунду вопить, металась Маринка. А за ней бегала девчонка лет тринадцати с пушистыми растрепанными косами. В руке девчонка держала ремень — толстый, с пряжкой — и изо всех сил хлестала им Маринку, если та не успевала увернуться.
Дина негодующе вскрикнула и бросилась наперерез девчонке.
Та остановилась.
— Ты кто? — спросила она, гневно приподняв брови, и стала накручивать на руку ремень.
У нее были красивые большие глаза под темными бровями, плотные тонкие губы и высокий выпуклый лоб, туго обтянутый смуглой кожей.
— Я ее к нам в гости привела! — захныкала за Дининой спиной Маринка. — У нее отец в отряде воевал! А ты дерешься!
— Да? — недоверчиво спросила девчонка и оглядела Дину с ног до головы, продолжая накручивать ремень на руку. — И как же звали твоего отца?
— Чижиков, — сухо ответила ей Дина, — его зовут Иван Чижиков.
— Чижиков? — переспросила девчонка. — Чижиков? Не было такого в отряде.
— Был!.. — крикнула Дина и шагнула к девчонке.
Девчонка изумленно взмахнула ресницами, но не отступила.
— Был! — снова крикнула Дина.
— Не было, — упрямо повторила девчонка и снова не отступила.
— Много ты знаешь!
— Много.
— Тебя никто не спрашивает! Поняла? Тебя это не касается! Тебя ничего не касается! — выкрикнула Дина.
— Ладно, — сказала девчонка враждебно.
Она накрутила ремень до самой пряжки на руку, повернулась, чуть не хлестнув Дину по лицу концами растрепанных кос, и направилась к калитке.
— За папкой пошла, — шепотом сказала Маринка. — Он занят, он на работе, но она его приведет. Уж она такая.
— За что она тебя так? — все еще негодуя, спросила Дина.
Маринка потрогала больную ногу за колено и вздохнула:
— Сашка меня только за дело лупит.
Они вернулись в дом. В кухне на столе отчаянно заливался, трещал будильник.
— Ну, хватит, хватит! — махнула на него рукой Маринка.
И когда будильник умолк, выдохся, она подошла и снова завела бой до отказа.
— Зачем?
— Чтоб напоминал.
— О чем?
— Ну вообще, чтобы напоминал. Ну, я пойду.
— Куда?
— А Сашку искать.
— Как же я тут опять одна?
— Ну и что? — пожала плечами Маринка и ушла.
Дина села в комнате на диван. В доме было тихо. Только по-прежнему громко тикал будильник на столе в кухне.
— И-и-и! — запела вдруг за окном какая-то птица. Может, соловей?
Где-то на окраине села пыхтел трактор, потом под самыми окнами заскрипели колеса телеги.
И Дина вдруг затосковала. Не по дому, не по матери, не по Андрею. Затосковала она вдруг по ненавистной Брыковке, где нет настоящего леса и никогда не поют почему-то соловьи. Только квакают грязно-зеленые лягушки, выпрыгивая на берег из маленького пруда-болотца, что за огородами. Дина бегала к нему по узкой тропинке меж зарослей жгучей крапивы и высокой густой полыни, поджимая пальцы на босых ногах, чтобы не обжечь их о горячую землю. Там не было леса, была лишь маленькая роща, где из-под прошлогодних листьев высовывались большие зеленые ладони ландышей. Они уже успевали отцвести к приезду Дины.
— И-и-и! — не унималась за окном птица. И трактор не унимался. И телега почему-то все скрипела и скрипела, словно никак не могла сдвинуться с места.
Дина встала и подошла к окну.
Высоко на ветке дерева сидел скворец и, широко раскрыв клюв, издавал звуки, похожие на скрип, — совсем, как плохо смазанное колесо.