— А какого он хотел сына?
— Кто? Ефимов? — Лида с недоумением пожала плечами, подумала немного и ответила: — Ну, конечно, умного, хорошего, храброго. Который обязательно бы подвигов насовершал.
— Димку? — усмехнулась Женька.
— Ага. Димку.
— А почему вы до сих пор часы в починку не отдали? — вдруг спросила Женька.
— А зачем? — удивилась Лида.
— А зачем они стоят? Как будто бы мертвые. Починить нужно. Пусть тикают.
— А зачем им тикать? — спросила Лида задумчиво. — Ефимова-то все равно нет… И конечно, они мертвые. Одна пуля в них, другая — в сердце…
Тогда Женька вдруг неожиданно грубо спросила:
— Отец вас бросил, что ли?
— Это почему? — обиделась Лида.
— А что же он не едет?
— Приедет, когда нужно будет! Его в Саратов вызвали. Там прорыв, и его вызвали.
— Не приедет, — сказала Женька снова грубо. — Сама говорила: он сына хотел.
— Ну и что же! — горячо воскликнула Лида. — Да если хочешь знать, его самая любимая песня — про меня!
— Какая песня?
— Спеть?
— Не надо!
Тогда Лида окончательно обиделась.
— Ну и пожалуйста! — крикнула она.
И, чтобы хоть чем-нибудь досадить Женьке, добавила злорадно:
— А сейчас ты ревела! У тебя глаза красные!
Она выбежала за калитку, хотя делать ей там совершенно было нечего. Она и так сегодня почти полдня проторчала у калитки, глядя, как в огромную свежевырытую траншею укладывают трубы.
Постояв немного у калитки, прислонясь спиной к раскаленному занозистому забору, Лида вернулась домой. В сенях Полина Ивановна пожаловалась ей:
— И тарахтят, и тарахтят под самыми окнами с утра. Всю улицу разворотили. К дому не подъедешь, не подойдешь. Вон Шлепкиным радио порвали. У нас радио нет — нам свет порвут. Твержу, твержу Женьке: иди покарауль, чтобы свет не порвали. Как об стенку! Ты Женьку не видела?
— Нет, — солгала Лида, хотя Женька и заслужила того, чтобы ее выдали.
— Тогда ты карауль.
«Вот еще!» — подумала Лида и вслух сказала:
— А мне некогда.
— Учат их, учат, — рассердилась Полина Ивановна, — прививают к труду, прививают, а толку-то никакого и нету!
Лида потихоньку улизнула от рассерженной Полины Ивановны к себе. Мать встретила ее словами:
— Ну что ты бродишь по дому, как привидение? Ходит, молчит, вздыхает.
— И вовсе не привидение! — возразила Лида. — Наоборот, я сейчас с тетей Полей поругалась.
— Новое дело! Из-за чего?
— Она мне велела виру караулить, а я не стала.
— Какую виру?
— На нашей улице трубы прокладывают. Соседям радио порвали, у нас радио нет — нам свет порвут. Если майну кричат, значит, кран вниз идет, а если виру, — значит, вверх. Значит, порвать могут.
— Ну и покараулила бы эту самую виру, — пожала плечами мать. — Все равно без дела слоняешься.
— Ну да! — возмутилась Лида. — Когда вира, так она сразу ругаться бежит. А зачем ругаться? Все равно порвут, потому что кран большой, а провода низко… А она говорит: «Пусть на нашей улице не прокладывают».
— А что же эту самую виру Женька не караулит?
— А Женьки нет, — загрустила Лида. — Сначала я ее за мусорным ящиком нашла, а теперь вот опять ее нету.
— Господи! — удивилась мать. — Почему же за мусорным ящиком?
В самом деле, почему за ящиком? И почему Женька ревела сегодня?..
Тетка приехала из Анисовки поздно: солнце уже ушло со двора и с крыши дома. Теперь его увидеть можно было, лишь забравшись куда-нибудь высоко — на школьный чердак, например.