— Выскочка!
— И на самое хорошее место села! Это я ее оттуда спихнул.
— Чур, моя! — решительно сказала Шлепкина, вылезая из-под парты. — Чур, моя! Я первая ее увидела. Еще когда она приехала. Она у Женьки Долининой живет. Чур, моя!
Она подскочила к Лиде и, взяв ее за плечи, подпихнула к первой парте.
— Вот. Садись. Это ничего, что перед носом. Зато все на доске видно. И в окно смотреть можно, окно рядом. Здесь даже выгодно сидеть: сегодня отдежуришь, а потом почти через месяц. А сегодня дежурному-то делать нечего. Чисто кругом. Ведь нечего?
— Конечно, нечего! — поддержали Шлепкину. — Садись!
И еще несколько пар рук подпихнули Лиду к первой парте. А когда она села, ее окружили, затеребили и стали смотреть на нее уже дружелюбнее. Шлепкиной стоило больших усилий распихать всех локтями.
— Чур, моя!
Но тут голос пионерского горна, охрипшего за лето от безделья, ворвался в распахнутые окна класса, и горластый стремительный вихрь умчался прочь, оставив кое-как брошенные на парты портфели. Линейка!
— А я? А мне что? Мне оставаться в классе? — крикнула вдогонку вихрю Лида и попыталась уцепить замешкавшегося Петрова за рукав. — Где достать тряпку?
Но тот вырвался и тоже убежал, оставив Лиду одну.
Лида пошарила по углам, в шкафу, под столом, но тряпки нигде не нашла…
А потом ей было уже не до тряпки и не до дежурства. Потому что она увидела: с улицы в класс через распахнутое окно лезет Женька Долинина!
Женька была в школьной форме и… босиком!
— Женька?!
Женька вздрогнула: наверно, она не ожидала застать здесь Лиду.
— Ты почему босиком? — строго спросила Лида.
— А ты почему не на линейке? — в свою очередь спросила Женька, спрыгивая с подоконника.
— А я дежурная.
— Это с какой же стати?
— За первой партой сижу, вот и дежурная.
— Кто ж тебя туда посадил?
— Никто. Сама села.
Женька усмехнулась краешком рта.
— Зря села. Это мое место. Вон туда иди!
— А там занято.
— Ничего, потеснятся.
Женька бесцеремонно выдернула из парты Лидин портфель и отнесла его на последнюю парту.
«Это ее Вера Петровна за первую парту сажает, как двоечницу, — злорадно подумала Лида. — Злюка! Злюки всегда двоечники!»
Они долго молчали. Так долго, что у Лиды зачесалось в горле. Потом Женька внезапно тихим сдавленным голосом спросила:
— У тебя не найдется какой-нибудь обувки старой?..
— А?.. — удивилась Лида.
— Может, те тапочки, в которых ты тогда через речку, можно?..
Лиду словно ударили обухом по голове.
— Тебе… не в чем ходить в школу?..
Женька судорожно глотнула и ответила:
— У меня новые ботинки есть. Да только их тетя под замок спрятала…
— Зачем?..
— Она мне велела заявление написать, чтобы мне на ботинки деньги дали. На зиму корм курам нужно запасать, — Женька стиснула кулаки. — А я все равно не напишу. Как будто бы на ботинки, а на самом деле корм будет покупать… Если нет каких старых, то не надо… Это я так…
Тапочки уже давно расползлись, еще после того, как Лида переходила в них вброд Степнянку. Их уже выбросили, но у нее были новенькие красивые туфли — коричневые, с белыми лакированными бантиками. Они были велики Лиде, и их берегли «на потом». Но если бы у Лиды дома хранились хрустальные башмачки, в которых Золушка ездила на бал, Лида, не задумываясь, принесла бы их Женьке. И она, не говоря ни слова, вскочила и ринулась к двери. Женька едва успела поймать ее на пороге.
— Ты куда?
— За туфлями!
— Там же во дворе линейка! Потом.
— А как же ты босиком?