Ахонсо улыбнулся ей с прежней мягкой доброжелательностью.
— Пожалуй, нет, — ответил он. — Но с таким другом, как я, об этом не стоит переживать.
В столице уже третью неделю не прекращался проливной дождь, и город казался угрюмым и нахохлившимся, надвинувшим козырьки крыш на самые брови, а здесь, неподалеку от побережья Средиземельного моря, осень только-только начинала вступать в свои права. Она робко смывала зеленую краску с верхушек кленов, обнажая настоящий, кроваво-алый цвет листвы, удлиняла темно-синие тени деревьев и запускала по воздуху серебристые паутинки. Выйдя из туннеля, проложенного разрыв-камнем, Лефевр устало сел на горбатую спину серого валуна и подумал, что настолько частые перемещения в пространстве при помощи магии наверняка прикончат его через несколько лет. Впрочем, это не имело значения: Лефевр всегда относился к жизни с определенным равнодушием.
Он сидел на валуне около четверти часа, отдыхая и любуясь нежной зеленью маленькой сонной долины, лежавшей в раскрытых ладонях холмов. Овцы на пастбище казались крошечными облаками, упавшими из сонной синевы неба, от труб низких домиков с красными крышами поднимались растрепанные нитки дыма, острый шпиль маленькой церквушки был похож на тонкий золотой луч, и внизу, по нитке дороги, уверенно бежал черный жук — самоходный экипаж. Порой солнце закрывало облаком — долина погружалась в сиреневую тень, и пейзаж становился совсем осенним, грустным, но потом облако убегало, и мир снова заливало радостным медовым светом.
В небольшой походной сумке Лефевра лежал серебряный контейнер с артефактом — не Ползучим и не злонамеренным, но достаточно редким для того, чтобы старый товарищ Гуле несколько раз предупредил о том, что Лефевр должен быть крайне осмотрительным, внимательным и осторожным. Гуле раздобыл этот артефакт у одного из высокопоставленных знакомых буквально на несколько часов, и этот знакомый спустил бы шкуру и с него, и с Лефевра, если с артефактом стряслась бы какая-либо неприятность. Когда Лефевр извлек контейнер, то внезапно подумал, что напрасно ввязывается в эту историю. В конце концов, Мороженщик мертв, и Винокуров вряд ли найдет нового одержимого в ближайшие несколько лет, а Алита имеет полное право выйти замуж за того, кто ее зовет — тем более, что сам Лефевр не делает ей таких предложений. Конечно, любитель групповушки вряд ли станет идеальным мужем, но с другой стороны, кто из нас без греха? Святых на земле нет. По крайней мере, склонности Рекигена лучше, чем нежная любовь к мальчикам-подросткам, которую тщательно скрывает Этьель, второй сын государя. Наверно, лучше забыть об этой истории, от души погулять на свадьбе принца и готовиться к прыжку в карьере: орден святого Горго, который Лефевр должен был послезавтра получить из рук его величества — это высшая награда Сузы и гарантированная должность директора правового департамента инквизиции, а там и до министра недалеко.
Мысли были тихими, осенними, как и весь мир вокруг. Лефевр посидел еще немного, рассматривая контейнер и не замечая его, а потом надавил на рычаг и, откинув крышку, осторожно извлек маленький серебряный гвоздь. Прикосновение к артефакту отдалось вибрацией по всему телу, а пломба, которую Лефевру поставили несколько месяцев назад, затряслась так, что едва не выпрыгнула из зуба. Впрочем, довольно скоро артефакт и человек приспособились друг к другу, и дрожь прошла. Довольно кивнув, Лефевр вынул из кармана пальто записку и прочел:
«Нигрим обещал, что открутит головы и тебе, и мне, и засунет нам в задницы, если с артефактом хоть что-то случится. Поверь, Огюст-Эжен, он это сделает. Так что составляй свою карту крайне осторожно. Не знаю, как тебе, но мне дороги и моя голова, и мой афедрон. Чтобы артефакт начал работу, нужно оживить его точечным личным заклинанием и максимально четко представить, что именно ты хочешь получить. Удачи! Гербренд. К слову: в доме у Мороженщика такие запасы артефактов, что я пою и пляшу. Может, и мне обломится орден святого Горго?».
Усмехнувшись, Лефевр убрал бумажку и, сжав гвоздь в кулаке, отправил ему собственное заклинание — уникальное удостоверение личности мага. Лефевр получил его в шестнадцать лет и не очень любил вспоминать о том, как возвращался на рассвете из публичного дома, и на пустынной улице его вдруг словно молнией ударило — он неожиданно четко понял себя, свое место в мире и на мгновение охватил взглядом весь мир. Это было настолько жутко и больно, что обессилевший Лефевр опустился на тротуар и несколько часов просидел, боясь шевелиться, а заклинание возилось где-то в груди, и он понимал, что теперь никогда с ним не расстанется.
Гвоздь принял заклинание, откликнувшись легким ударом тока по пальцам, и Лефевр понял, что артефакт готов к работе. Он закрыл глаза и сосредоточился на том, что искал: легендарные артефакты, погребенные под землей и считающиеся утраченными навсегда, наделенные способностью проникать через пространство и время. Некоторое время ничего не происходило, а потом в ушах возник и стал нарастать шум, сквозь который порой пробивались мужские и женские голоса, говорившие на разных языках, и музыка, то торжественно-трагическая, то бодрая и веселая. Потом среди этой мешанины звуков выделился женский голос, молодой и звонкий, и Лефевр не сразу понял, что голос обращается к нему:
— …боюсь, вы не понимаете, чего хотите…
Лефевр встряхнул головой и открыл глаза. Осеннее солнце заволокло тучами, и долина утонула в мрачной предгрозовой тишине. Нос пульсировал, наполняясь болью, и, прикоснувшись к нему, Лефевр обнаружил кровь на пальцах.
— Я к вам обращаюсь, Огюст-Эжен, — окликнул его голос. Шум исчез, и теперь слова артефакта звучали без помех. — Вы понимаете, что эти артефакты разрубают пространство и время? Они могут уничтожить не только ваш мир, но и все миры. Их утратили не просто так.
— Понимаю, — кивнул Лефевр. — Да, я понимаю. Но они мне все-таки нужны.
— Зачем? — искренне удивился голос.
— Я должен остановить зло, — просто сказал Лефевр. — Это моя работа.
Голос недоуменно хмыкнул, а потом от души расхохотался. На землю упали первые капли дождя, пока еще осторожные и робкие, но было ясно, что скоро хлынет такой ливень, что в нем потеряются и земля, и небо.
— Сражаться с драконом? — спросил он. — Как мило. Да вы и сами тот еще дракон, Огюст-Эжен. Что, не верите? Ну так посмотрите на себя. Всю свою сознательную жизнь вы пытали тех, кто обладает таким же даром, что и у вас, но оказался по другую сторону баррикад. И кончилось все тем, что три дня назад вы убили несчастного безумца. Зарезали, как свинью. Вся его вина была в том, что его поработило зло, а вы расправились с тем, кто заведомо не мог вам противостоять. Так что кто тут дракон на самом деле? Вы не просто циничный убийца, который любому своему греху найдет оправдание — вы еще трус и лжец. Сказать Алите, что любите ее — это нет, это у вас кишка тонка. А вот переспать с ней и делать вид, что ничего не случилось, а потом топтать ее чувства, ее душу — это всегда пожалуйста. И теперь вам нужны артефакты, которые скрыты ради спасения нашего мира и всех миров — просто ради того, чтобы выкинуть отсюда единственную женщину, которая смотрит на вас без отвращения.
Он выжидательно замолчал. Лефевр смотрел, как долину закутывает тьма, и ни о чем не думал. В голове было пусто и звонко — наступил тот момент, который священники называют предельной ясностью понимания, когда душа открыта, видит себя без прикрас и готова выбрать, кого впустить в себя, Господа или бесов.
Это оказалось не страшно и не больно. Это было никак. Лефевра обняла гулкая пустота, и на какой-то миг он испугался, что теперь так будет всегда. Тьма, и больше ничего.
— Пусть, — сказал он. — Да, все так, как вы и говорите. Я именно такой. Но мне нужно остановить еще большее зло. И я найду эти артефакты. Вы можете помочь мне, а можете и не помогать. Но я найду их, и это не обсуждается. Это факт.
Голос вздохнул. Только теперь Лефевр понял, что ливень давным-давно накрыл холмы и долину, что он промок до нитки, и что артефакт немилосердно жжет его стиснутую руку.
— Хорошо, Огюст-Эжен, — наконец, откликнулся голос. — Будем считать, что мою проверку вы прошли. Закройте глаза и представьте карту Сузы и Медвежегорья. Я размечу маячки, и вы их уже не забудете.
— Спасибо, — произнес Лефевр и послушно представил огромную карту. Вот города, а вот и поселки, вот горы, холмы и болота, вот вены рек, вот россыпи озер, а вот и береговая линия, похожая на обгрызенный кусок лепешки. Карта была яркой, красивой и живой: Лефевр знал, что если склонится над ней, то выбранный кусочек нальется цветом и покажет все, что на нем происходит.
— Отличные способности к визуализации, — похвалил голос. — И кстати, помиритесь с Алитой. Она очень боится окончательно вас потерять.
Лефевр кивнул и подумал, что для артефакта этот гвоздь слишком разговорчив. Впрочем, он, конечно, прав. Лефевр и сам боялся, что Алита потеряна навсегда — не хотел об этом думать, но снова и снова возвращался мыслями к их последнему разговору.
— Сосредоточьтесь на карте! — звонко потребовал голос, и Лефевр увидел первый маячок, красно-золотой факел, вспыхнувший над Марагульскими болотами. Голос оценил его изумление и сказал: — Ну я же говорил, что их утратили не просто так. Придется попотеть.
— Я только этого и жду, — сухо сказал Лефевр, и перед ним сразу же загорелись новые маячки: на Сепетском перевале, в степи Горхо, среди глухих дебрей Полесья, в развалинах заброшенного города Куатто… Лефевр вскоре перестал отмечать места, где артефакт обозначал все новые и новые метки, но прекрасно знал, что как только понадобится, все эти трепетные живые огоньки послушно всплывут в его памяти. Наконец, когда карта стала похожа на пожарище, голос вздохнул с видимым облегчением и сказал:
— Вот и все. Пожелал бы я вам удачи, но это дело безнадежное. Отвезите меня владельцу, я очень устал.
— Поверьте, — произнес Лефевр. — Я настоящий специалист по безнадежным делам.
«В чем же все-таки ваш план, ваше высочество?» — думал Лефевр. По традиции в обязанности шафера входило привести невесту в дворцовую церковь, и сейчас, отправляясь за Алитой в особые покои, Лефевр старался отвлечься от мыслей о том, насколько велика эта потеря. Он слишком боялся признаться самому себе в том, что полюбил эту девушку с карими глазами и не знает, что же делать дальше с этой любовью.
Алита, маленькая, хрупкая, казавшаяся фарфоровой куклой в этом пышном белом платье, сидела на диванчике в комнате, отведенной для подготовки к свадьбе, и вид у нее был одновременно счастливый и испуганный. Должно быть, все невесты выглядят именно так. И, что бы ни задумал Рекиген, это все-таки был счастливый день, а жизнь не слишком баловала Алиту счастьем.
— Изумительно, ваше высочество! — щебетали служанки, крутясь вокруг Алиты и что-то подвязывая и подкалывая на ее платье. Куафер, вплетавший в рыжие косы нитки жемчуга, даже высунул язык от старания. Лефевр положил букет от принца на ближайший стул и сказал по-русски:
— Ты очень красивая. Просто неописуемо.
Сквозь пудру на набеленных по моде щеках девушки проступил румянец. Лефевр подумал, что, может быть, она больше на него не сердится. Хотя какое это теперь имеет значение? Совсем скоро Алита станет женой другого человека, и между ней и Лефевром уже ничего и никогда не случится.
— Спасибо, — ответила Алита. — Как-то жутко. Радостно и жутко.
— Бояться не стоит, — произнес Лефевр. На горло давил белый бальный галстук, и его постоянно хотелось подхватить и оттянуть в сторону. Лефевр чувствовал себя ужасно неловко и неуютно в торжественном одеянии, и ему казалось, что все замечают его неловкость. — Это же хороший день.
Алита смущенно улыбнулась. Лефевр вдруг подумал, что она действительно счастлива, и ему лучше держать язык за зубами и не говорить ничего, кроме хороших вещей. К тому же он все равно не знает, что можно сказать чужой невесте.
В конце концов, милая и добрая девушка имеет право выйти замуж за принца. Почему бы и нет?
— Да, — откликнулась Алита, похоже, также испытывая неловкость и смущение. — Да, это хороший день.
Потом, когда они шли к экипажу — белые лошади с пышными султанчиками на головах приплясывали от нетерпения — Лефевр все-таки не вытерпел и сказал:
— Его величество тебе титул подарил?
Вопрос прозвучал как упрек. О том, что Алита стала баронессой Ковенской, Лефевр с удивлением узнал нынешним утром. Пальца Алиты, державшей его под руку, дрогнули и сжались.
— Да, подарил. Ты что-то имеешь против?
В вопросе прозвучал отчетливый вызов и одновременно предупреждение: лучше промолчи, иначе дело кончится плохо. Лефевр почувствовал, как дергается левое нижнее веко: верный знак того, что сейчас его понесет.