Предводительствовал ими высоченный, смахивающий на жердь парень с голодно запавшими щеками и пристальным взглядом горящих черных глаз. Черная копна волос острижена по бокам, производя на голове впечатление шлема. Он оказался единственным, кто был обут в относительно прочные сапоги. Руки – в сплошной татуировке, изображавшей причудливое сплетение демонских физиономий.
Говоря со стариком, парень то и дело бросал косые взгляды на американцев. Ту Хокс жадно ловил каждое произнесенное слово, и временами ему казалось, что он почти понимает ту или иную фразу. Но он все еще сомневался.
Пару раз Джикозес (так звучало имя вожака в устах хуторянина) спрашивал о чем-то девушку, причем на совсем другом языке, странным образом тоже напомнившем Ту Хоксу что-то удивительно знакомое. Этот второй язык был скорее сродни чему-то европейскому, северному! Скандинавия? Пожалуй, грубоват. Немцы? Стоп. Точно. Больше всего похоже на нижненемецкие диалекты…
Внезапно Джикозес шагнул к летчикам, прямо и жестко вглядываясь в их лица, затем, помедлив, осмотрел американцев с головы до ног. Грязный палец коснулся нашивок О’Брайена, прошелся по лейтенантским полоскам на воротнике Ту Хокса. Несколько фраз, непонятных, но явно вопросительных. И – столь же явное недоумение, когда Ту Хокс попытался объясниться на ирокезском и наречии чероки: Джикозес ошеломленно вскинул брови и переключился на язык, на котором недавно говорил с девушкой. Ту Хокс пожал плечами. Джикозес заговорил на каком-то ином языке, еще не слышанном американцами, затем – медленно да с трудом – испробовал два других. Когда Джикозес красноречиво махнул рукой и повернулся к своим людям, Ту Хокс был уверен в одном: парень, знающий столько языков, далеко не прост.
Тем временем сидящие, подчиняясь коротким командам Джикозеса, собирались: мужчины, подтянув ремни, забросили на плечи ружья, девушка, добыв из глубин мешковатой куртки револьвер, пересчитала патроны. Оглядев еще раз американцев, Джикозес вдруг что-то сообразил и потянулся к кобуре Ту Хокса. Лейтенант, дружелюбно улыбаясь, отрицательно покачал головой, осторожно, чтобы никого не испугать, извлек пистолет, вытянул из рукоятки обойму и вбил обратно со щегольским стуком. Затем, щелкнув предохранителем, убрал оружие и выразительно указал поочередно на себя, О’Брайена и Джикозеса. Мы – с вами!
«Повстанцы» взволнованно зашумели, но Джикозес, как и положено вожаку, смирил их любопытство властным взмахом. Старик хозяин задул лампу; люди, вмиг умолкнув, цепочкой направились, к выходу. И вскоре их окружал лес – суровый и неприветливый.
Всю ночь шла заросшими лесными тропами группа Джикозеса, покидая спасительное прикрытие нависших ветвей только для того, чтобы перебежать поляну. В застывшем, мрачно чернеющем лесу раздавался единственный звук – шорох их собственных шагов… Лишь под утро, отыскав неглубокий сухой овраг, надежно скрытый сверху кустарником, Джикозес решился устроить привал.
Уже засыпая на охапке прошлогодней листвы, О’Брайен шепнул Ту Хоксу:
– По-моему, наши бравые ребята держат курс на северо-восток. Может, хотят махнуть через границу, в Россию?
Ту Хокс молча кивнул – он сам подумывал о том же.
О’Брайен вдруг встрепенулся:
– Но эти парни, не румыны и не русские. И не поляки! У нас в Чикаго их всех прорва, но никто не лопочет так, как эти… Кто же они такие, черт бы, их побрал?!
– Наверно, какой-то редкий диалект, – покривил душой Ту Хокс. Смутные догадки его были слишком фантастичны, чтобы делиться с впечатлительным ирландцем.
– А знаешь, что еще мне показалось совсем чудным? – продолжал окончательно раздумавший засыпать О’Брайен. – Лошадей-то нигде нет, даже на хуторе… Не могли же немцы реквизировать коняг подчистую, а?
– Я тоже думал об этом. На снимках нашей авиаразведки, которые я просматривал перед вылетом, они мелькали довольно часто. Возможно, сами жители попрятали их от греха. – Ту Хокс зевнул. – Ну ладно, хватит. Спать пора. Нам предстоит долгая и трудная ночь.
Но сперва им пришлось испытать все прелести дня: комары, зудевшие в темноте, не унялись и с рассветом. Шипя под нос проклятия, летчики пытались зарыться поглубже в листья, но комарье доставало и там. Только теперь Ту Хокс понял, почему, несмотря на отчаянный зной, их спутники преют в своей грубой и тяжелой одежде. Одно из двух: либо плавать в собственном поту от жары, что в общем не так уж и страшно, либо свихнуться от рассвирепевших комаров.
Набросав на себя целый ворох листьев, Ту Хокс наконец задремал, но сон был тяжелым и беспокойным. Солнце перевалило за полдень и просачивалось теперь горячими струями сквозь кустарник. Ту Хокс проснулся от удушливой жары. Приоткрыв глаза, он увидел над собой костистое лицо Джикозеса и, хмыкнув, перевернулся на другой бок.
Будь что будет. Убить их с О’Брайеном этим людям ничего не стоит. Если захотят, конечно. Но пока что! Джикозес явно видит в них не врагов, а просто чужаков – непонятных, зато и неопасных. Ну а его любопытство можно понять!
Уже в сумерках всем раздали по полоске вяленого мяса и ломтю черствого темного хлеба; не подавиться ужином помогла вода из ближайшего ручья. А затем началось непонятное: вместо сигнала к выходу Ту Хокс стал свидетелем совершенно неожиданной мистерии. Достав из замшевых мешочков нечто вроде четок или ожерелий из перламутровых горошин и деревянные статуэтки, мужчины дружно повернулись лицом к востоку. Надев на шею ожерелье и перебирая шарики левой рукой, каждый высоко поднял над головой правую, держа на ладони статуэтку. Послышались негромкие голоса, бормотавшие что-то речитативом, причем Ту Хокс заметил, что каждый бормочет свое. Маленькие статуэтки тоже были различны. Мужчина, оказавшийся ближе всех к Ту Хоксу, держал стилизованную фигурку вскинувшего хобот мамонта с острыми бивнями; на месте глаз были вставлены красные камешки… В стороне от всех опустилась на колени светловолосая девушка, повернувшись лицом к западу и поставив перед собой маленького серебряного идола – фигурку повешенного на дереве человека.
Все это было странно и непонятно. О’Брайен, истый, как все ирландцы, католик, чертыхнулся, перекрестился и пробормотал «Отче наш»; затем прошептал, наклонившись к Ту Хоксу:
– Мы что, никак к идолопоклонникам каким попали?!
– Хотел бы я знать… – буркнул Ту Хокс и добавил примирительно: – Ну до их религии нам дела нет. Вывели бы в какую-нибудь нейтральную страну или в Россию – и на том спасибо.
Молитвенное пение продолжалось минуты три. Затем четки и идолы исчезли в кисетах и группа отправилась дальше. Шли долго – первый привал Джикозес сделал только к полуночи. Двое отправились в ближнюю деревню и возвратились вскоре с корзиной вяленого мяса, черным хлебом и шестью бутылками кислого вина. Каждый получил свою порцию, а бутылки просто ходили по кругу. Отдых длился недолго, и они вновь пробирались по узким тропам до самого рассвета. Когда Джикозес нашел наконец подходящее место и позволил своим спутникам отдохнуть, издалека донесся приглушенный гул артиллерийской канонады.
Под вечер Ту Хокса разбудил О’Брайен. Ирландец тряс его за плечо, показывая пальцем на клочок неба меж раскачивающимися вершинами деревьев. Ту Хокс пригляделся: примерно в полумиле над ними медленно плыла большая, серебристо поблескивающая сигара. Глаза ирландца от изумления были совершенно круглыми.
– Смотри, – бормотал О’Брайен. – Это же цеппелин! Вот уж не думал, что немцы их до сих пор используют.
– У немцев их нет, – покачал головой Ту Хокс.
– Так ты думаешь, это русские?
– Может быть. У русских много чего устаревшего…
В глубине души Ту Хокс был уверен, что никакие это не русские, но зачем отнимать у О’Брайена и эту надежду. В конце концов, Ту Хокс сам еще толком ни в чем не разобрался. И кто знает – уж не игра ли воспаленного воображения его невероятные догадки?
Он сел, зевнул и потянулся, демонстрируя полное спокойствие, которого вовсе не испытывал. Начали подниматься другие, только девушка все еще спала. Ту Хокс заметил, что к Илмике Хэскерл, как все ее называли, спутники относились с большим почтением. Однако на этот раз Джикозес растолкал ее довольно невежливым образом, и уже через полчаса люди шагали дальше. Без всякого отдыха. До самого вечера. Шедший впереди Джикозес заметно повеселел, и Ту Хокс почти поверил, что они наконец-то достигли безопасных мест. Хутора стали попадаться реже, едва заметные лесные тропинки часто исчезали совсем, теряясь в густом подлеске, выше и мощнее стали деревья. После нескольких тяжелых дневных переходов они вышли к предгорьям. Посмотрев на карту, Ту Хокс подумал, что это, должно быть, Карпаты. Однако видневшиеся на горизонте горы были значительно выше, чем показывала карта, вершины их скрывали снежные шапки, а по склонам тянулись сверкающие языки мощных ледников.
Запасы вяленого мяса и хлеба скоро кончились, и настал день, когда людям пришлось час за часом одолевать крутой склон, питаясь одними только сорванными по пути омерзительными на вкус ягодами. На следующий день, когда все еще спали, кое-как устроившись на сухой сосновой хвое, Кахни, стрелок из лука, отправился на охоту. Здесь, на высоте, было значительно свежее, чем в долине, а ночи были так холодны, что О’Брайену с Ту Хоксом приходилось целыми охапками наламывать лапник и зарываться в него поглубже, чтобы не закоченеть в своей летной форме.
Через несколько часов Кахни возвратился, сгибаясь под тяжестью туши дикого кабана. Довольно ухмыляясь, охотник выслушал радостные восклицания спутников и завалился спать, предоставив остальным заниматься принесенной им добычей. Ту Хокс тоже старался помочь, чем мог. Кажется, размышлял он, Джикозес считает эту местность достаточно безопасной для дневных переходов, но опасается все же позволить людям стрелять. Может, лук и стрелы были запасены именно на такой случай? Или тут каждый вооружался кто чем мог? Во всяком случае ружья достались спутникам Джикозеса не иначе как от убитых врагов…
Ноздри вдруг защекотал умопомрачительный аромат, вмиг разогнавший досужие мысли. Мясо было жестковатым и не совсем прожаренным, но душистым и сочным. Подсев к людям Джикозеса, Ту Хокс и О’Брайен уплетали за обе щеки. Ту Хокс не без удовольствия глянул на порозовевшего сержанта. Истинный горожанин, тот не привык к тяжелым и долгим переходам на голодный желудок и вымотался за последние дни так, что еще час назад на него было больно смотреть.
Проглотив последний кусок и облизав пальцы, О’Брайен довольно похлопал себя по животу, икнул и, привалясь спиной к стволу сосны, мечтательно протянул:
– Ну, дружище, вот теперь и жить можно! Залечь бы еще в спячку этак на недельку, я бы совсем другим человеком стал.
Увы, об отдыхе оставалось лишь мечтать. День, и еще день, и еще. Ущелья, каменные осыпи, бурные ручьи. Едва заметные тропы, петляя, уводили их все дальше на восток. Иногда они поднимались высоко-высоко, и тогда в туманной дали расстилалось голубоватое одеяло леса, иссеченное складками скалистых отрогов; потом тропа снова уводила вниз, и люди шли, не видя вокруг ничего, кроме мшистых валунов и уходящих к небу каменных стен. Но однажды, когда, наскоро поев, они собирались продолжить свой путь, случилось так, что им пришлось пустить в ход оружие.
В этот день они оказались в глубоком ущелье. Справа и слева поднимался лес, под ногами хлюпала жижа, сквозь тростниковые заросли впереди проглядывали мелкие зеленоватые озерца. Местность была на редкость богата живностью. Где-то невдалеке слышалось курлыканье журавлей, чуть не из-под самых ног взлетали, суматошно хлопая крыльями, потревоженные гуси и дикие утки, опасливо вытянув морду перебежала дорогу лиса; из-за валуна, мокрого от брызг прыгавшего с камня на камень ручья, высунулась голова любопытного медведя. С минуту он пристально глядел на людей, беспокойно принюхиваясь, затем шарахнулся назад и с треском исчез в кустах. Миновав болотистую низину, люди Джикозеса шагали уже по обозначившейся среди кустарника тропе, когда откуда-то сзади послышался грубый и низкий рев. Головы как по команде повернулись, и люди застыли, сбившись в тесную кучку.
Метрах в пятидесяти от них темной глыбой возвышалась над кустарником воинственно поднятая голова исполинского быка с налитыми кровью глазами и мощными, изогнутыми полумесяцем рогами-ятаганами.
– О Господи! – О’Брайен попятился. – Это еще что?
– Тур… да это же тур! – Пальцы Ту Хокса инстинктивно сжали пистолет, словно это была единственная реальная вещь в окружающем его непонятном и чужом мире. И вовсе не страх заставил дрогнуть его сердце, он понимал, что вооруженные люди смогут справиться и не с таким колоссом, а пронзительное, щемящее чувство безвозвратной потери своего мира и стремительного полета назад, сквозь века…
Тур снова заревел, наклонив голову и угрожающе поводя ею из стороны в сторону, двинулся было вперед, остановился, и было непонятно, простое любопытство движет им или желание защитить свою территорию. Позади зверя спокойно паслись несколько самок, которых, похоже, нисколько не волновал воинственный пыл их повелителя.
Джикозес, перекинувшись несколькими короткими фразами со своими товарищами, внезапно выступил вперед, и с его губ сорвалась резкая, пронзительная трель. Бык переступил с ноги на ногу, моргнул. Джикозес крикнул снова, и тот, вздернув голову, потрусил прочь. Ту Хокс облегченно вздохнул. Но словно почуяв что-то или передумав, тур одним мощным движением снова повернулся к людям, ударяя передними копытами в землю и низко опустив увенчанную ятаганами рогов голову. Секунда, и задрав, как штандарт, хвост, зверь ринулся вперед. Дробные удары копыт сотрясли землю.
Джикозес выкрикнул что-то, и люди бросились врассыпную, пытаясь окружить зверя. Только оба американца продолжали стоять на тропе. Краем глаза Ту Хокс заметил, как девушка, выхватив из кармана револьвер, скользнула за дерево.
– Бежим! – выдохнул О’Брайен. – Ты налево, я направо!