Но если таковые и были, то ей не пришлось с ними познакомиться. Он всего лишь стремительно доставил ее к мраморному балкону, выступавшему высоко над землей из глянцевого бокового фасада «Лоуэлл-Стейн-Хауса», этой потрясающей постройки, представлявшей собой одновременно и административное здание, и особняк, средоточие мощи всемирной промышленной империи «Лоуэлл-Стейн Индастри», хозяин которой лично помог ей выйти из кабины.
— Вы прекрасны, поистине очаровательны, и я счастлив приветствовать вас в своем доме, — сказал он, загорелый, красивый, представительный, одним словом, совершенный образец мужчины. Беатрис решила держаться холодно и отчужденно, надеясь таким образом перехватить инициативу.
— Это очень хороший вертолет, — сказала она холодным, как лед, тоном, — и по крайней мере не превращается в летающий бордель одним нажатием кнопки.
— Да нет, же, превращается, но только не для вас. Для вас сначала предусмотрены обед и театр.
— Как вы смеете!
— Я не смею ничего. Смеете вы, ведь вы решили приехать сюда, чтобы бросить мне вызов. А теперь прошу вас внутрь, — стеклянная стена целиком поднялась, они подошли, и опустилась за их спинами, когда они вошли в дом, — и выпьем по коктейлю. Я старомоден, и мы получим традиционный напиток. Мартини, водка или джин — что вы предпочитаете?
Рон ткнул пальцем в раму «Обнаженной махи» Гойи — конечно, оригинал. Картина отъехала в сторону, открыв окошко, за которым бесконечным, по-видимому, потоком проплывали, бутылка за бутылкой, все сорта водок и джинов, когда-либо сделанные во всех уголках Земли с тех пор, когда мир был еще молод. Беатрис прекрасно, как ей показалось, скрыла свое невежество относительно не только избранных сортов спиртного, но и мартини вообще: она небрежно махнула рукой и проговорила:
— Вы хозяин, так почему бы вам не выбрать для нас обоих?
— Отлично. Мы возьмем бомбейский джин и добавим туда тысячную долю эссенции «Нойли прат»… Да, именно так.
Автоматизированный бар, несомненно, внимательно прислушивался к его словам. Бутылки в окне, чуть заметно вздрогнув, остановились, и на мужчину и женщину хмуро воззрилась королева Виктория. Стеклянная дверца отодвинулась, и хромированная рука ловко ухватила бутылку, вскрыла ее, наклонила и… принялась лить ее содержимое прямо в воздух.
— Ой! — испуганно вскрикнула Беатрис, видя, как прозрачная струйка устремилась вниз, на ковер.
— Немного претенциозно, — сказал хозяин, — но, что поделать, люблю сильные эффекты.
В последний момент из невидимой ниши выскочил большой стакан и поймал все спиртное, до единой капли.
Было необыкновенно забавно наблюдать, как робот подчеркнуто бодрыми движениями извлекает различные предметы и ингредиенты и смешивает заказанный напиток. Магнитное поле подхватило сосуд за серебристую полоску и подняло его на уровень человеческих глаз; он свободно висел в воздухе. Послышался звон колокольчиков, и из бара выскочил манипулятор-рука со множеством шарнирных сочленений и крохотной головкой для распыления аэрозоля на конце. Рон легко дотронулся указательным пальцем до одной из головок, и на поверхность налитого в бокал джина упала тончайшая струйка.
— Люблю сам участвовать в смешивании коктейлей, — пояснил он. — Мне кажется, что так он получается лучше.
После этого в шейкер опустилась и — раз, два, три — поднялась криогенная трубка с жидким гелием, остудив напиток с точностью до сотой доли градуса, затем появился поднос, на котором стояли два изумительного изящества хрустальных бокала, охлажденных до той же температуры. А вслед за этим, под звук другого перезвона, появилась телескопическая позолоченная рука.
— Маринованная луковичка или цукат? — спросил Рон.
— На ваш выбор, — смеясь, ответила очарованная действиями робота девушка.
— Пусть будет и то и другое, — улыбнулся он в ответ. — Позволим себе сегодня посибаритствовать. — Манипулятор поставил блюдце с крохотными луковичками и засахаренными ломтиками прозрачной цедры, а хозяин подал гостье бокал.
— Тост, — провозгласил он, — за нашу любовь.
— Не грубите, — наставительно заметила она, отпивая из бокала. — Мне кажется, что все идет очень хорошо.
— Понимать — значит любить. Я не желал нагрубить вам, а лишь напомнил, что, прежде чем закончится ночь, вы насладитесь экстазом.
— Ничего подобного. — Она поставила бокал на столик и сделала шаг назад. Я голодна и хочу уйти отсюда и отправиться на обед.
— Прошу простить меня: я не предупредил вас, что мы будем обедать дома. Я уверен, что меню вам понравится. Это ваш любимый ристаффель, ведь, насколько мне известно, вы обожаете индонезийскую кухню. — С этими словами он взял ее под локоть и повел в столовую. — Мы начнем с лоемпиа, затем нас ждет назигоренг самбал олек, а вино… вино!.. Мне удалось найти прекрасное вино, изумительно подходящее к этим экзотическим блюдам.
Как только они вошли в двери, заиграл оркестр-гамелан, а по невысокой эстраде плавно заскользили девушки в одеяниях храмовых танцовщиц. Стол был сервирован, на нем стояли дымящиеся блюда с первой переменой, среди которых медленно вращались горки разнообразных сосудов со всевозможными специями и соусами. Беатрис знала, что рис будет приготовлен идеально, а специи будут самыми лучшими. Ей действительно очень нравилась эта кухня, но хозяин желал слишком многого, и его нельзя было поощрять. Она должна быть твердой и при малейшей возможности ставить его в неловкое положение.
— Да, я на самом деле некоторое время с удовольствием ела подобные блюда, — заявила она, усиленно стараясь придать лицу разочарованное выражение; слюна, заполнившая ее рот под влиянием дивных ароматов, мешала ей говорить, — но они мне надоели. Мне нравится… Мне нравится… — Что же сказать? Она попыталась придумать что-нибудь поэкзотичнее. — Я больше всего люблю… датскую кухню, эти восхитительные сандвичи.
— Подумать только, какую ужасную ошибку я чуть не совершил, — спокойно откликнулся Рон. — Уберите все это.
Беатрис отскочила в сторону, так как пол, чуть ли не у нее под ногами, раскрылся, и стол со стоявшей на ней едой, блюда и бокалы, даже стулья, провалились в отверстие. Перед тем как пол сомкнулся вновь, она успела услышать снизу ужасный грохот. Помилуй бог, он, же выбросил все это: серебро, хрусталь и все остальное. Оркестр и балерины исчезли со своих эстрад, и на какое-то мгновение она всерьез испугалась, что они тоже отправятся в мусоросжигательные печи вместе с шедеврами индонезийской кухни.
— Вы любите Рембрандта? — спросил хозяин, указывая на огромную картину, внезапно появившуюся на задней стене. Беатрис повернулась, чтобы посмотреть. «Ночной дозор», одна из моих любимых картин.
— Я думала, что это было в Голландии… — начала она, но повернула голову, услышав звук за спиной, и не смогла договорить.
Посреди столовой появился длинный дубовый стол, сплошь уставленный блюдами, а рядом с ним два тяжелых кресла с высокими резными спинками.
— Если быть точным, то мы будем есть сморреброд, — сказал Рон, — так как это не совсем то, что мы привыкли называть сандвичами. Их здесь пятьсот, так что я уверен, что вы найдете свои любимые. И пиво, естественно, «Туборг П-П». Ведь это прекрасная пища, которую следует есть с пивом и «аквавита», этим изумительным датским шнапсом, который подается замороженным, в виде кусочков льда. Вы же знаете, что у каждой кухни есть свои правила.
Она этого не знала, но умела учиться. Она пробовала блюда, ела, но все это заслоняла одна и та же мысль, мерцавшая перед ее мысленным взором в такт пламени свечей на столе, чуть заметно колебавшегося от неощутимого ветерка, и не успела эта мысль оформиться, как девушка вновь вернулась в состояние непреклонной твердости, так как прекрасно понимала, что происходит.
— Вы думаете, что можете купить меня за свои деньги, — заявила она, проглотив последний кусок рогерброд мед флоде. — Вы предполагаете, что я буду изумлена и благодарна за все это, настолько благодарна, что позволю вам сделать… сделать то, что вы хотите.
— Ни в коей мере. — Он улыбнулся, и его улыбка была поистине чарующей. Не стану отрицать, что существуют девушки, которых можно купить всякими безделушками и угощением, — но не вас. Все это, как вы очаровательно выразились, сделано лишь для нашего удовольствия, а я тем временем стараюсь найти для вас подходящее оправдание.
— Я не понимаю.
— Скоро поймете. В более примитивных обществах любовники сходятся по взаимному соглашению. В этом случае не имеется ни агрессора, ни побежденного. Мы утратили эту простоту и заменили ее ритуализированной игрой, именуемой соблазнением. Женщины совращаются мужчинами и поэтому сами остаются чистыми. Тогда как в действительности оба наслаждаются любовным союзом, величайшим счастьем и удовольствием, известным человечеству, а слово «соблазнение» — это лишь оправдание, которым женщины пользуются для того, чтобы допустить это. Каждая женщина имеет какое-то свое тайное оправдание для того, что она называет соблазнением, и искусство мужчины состоит в умении отыскать это оправдание.
— Ко мне это не относится!
— Конечно же, относится. Но для вас не подходит одна из распространенных тривиальных причин. Вы не удовлетворитесь таким простым оправданием, как излишне выпитое, или необходимость уступить грубой силе, или простая благодарность, или что-нибудь еще столь же плебейское. Но мы найдем его; задолго до рассвета мы будем знать все, что нужно.
— Я не желаю слушать ничего подобного, — заявила Беатрис, отложила ложку и встала. — Я хочу ехать в театр. — Она знала, что, покинув этот дом, она будет в безопасности, ну а возвращаться сюда она не намеревалась ни в коем случае.
— Ну конечно же. Позвольте, — он предложил ей руку, она оперлась на нее, и они подошли к стене столовой. Стена беззвучно поднялась, открыв театральный зал, в котором было всего лишь два кресла. — Я ангажировал на этот вечер всю югославскую труппу, и они готовы начать в любой момент.
Пока тянулось представление, она сидела безмолвно, и когда сцена опустела, в ее сознании царил тот же сумбур, что и в тот момент, когда занавес открылся. Автоматически аплодируя артистам, она напряженно ожидала от него какого-нибудь действия. Она была настолько обеспокоена, что отдернула руку, когда он прикоснулся к ней.
— Вам совершенно не нужно, — мягко сказал он, — опасаться меня или насилия с моей стороны. Это не для вас, моя прелесть. Вас — нас — сейчас ожидает всего-навсего немного простого коньяка, за которым мы сможем обсудить восхитительное сербско-хорватское представление, которое только что имели удовольствие видеть.
Они вышли через единственную дверь и оказались в отделанной парчой комнате, где венгерский скрипач наигрывал что-то в цыганском духе. Они сели за стол, и тут же появился официант во фраке; он нес на бархатной подушке бутылку, которую с великой осторожностью поставил точно в центр стола и сразу же вышел.