Элисон вдруг ощутила чудовищное чувство потери. Закусив нижнюю губу, она едва сдерживала рыдания, глаза ее были полны слез.
Когда слезы отступили, она села на край кровати, согнувшись, словно от приступа боли. Настало время сказать себе ужасную правду. Она влюбилась в Коула. Она сделала чудовищную ошибку, приехав с ним сюда и открыв свое сердце для боли и несчастья.
Затем ее настроение вдруг резко переменилось. Теперь Элисон злилась уже на себя. Дура, дура — и как тебя угораздило, Элисон, влюбиться в мужчину, который ясно дал понять, что ты интересуешь его лишь на время и не должна воспринимать все это серьезно.
Только сейчас она поняла, что ее бьет крупная дрожь. Снова забравшись в постель, она свернулась калачиком. Щеки ее все еще были мокрыми от слез, руки и ноги заледенели, но еще холодней становилось от ужасных мыслей о будущем. Как можно было быть такой самоуверенной? Она ведь не сомневалась, что сможет до конца контролировать свои чувства к Коулу. Ведь еще тогда, во время первого свидания, она почувствовала, что ее тянет к нему, несмотря ни на что. Вот и надо было держаться от Коула подальше. Видит Бог, она прекрасно знала, к чему ведет подобное влечение, знала не понаслышке, что происходит с женщиной, открывшей свое сердце для мужчины. Даже если случится чудо и Коул захочет продолжить их роман, как она перенесет потом неизбежный разрыв? Ведь, когда она успеет привыкнуть к Коулу, будет еще больнее.
Нет, лучше закончить все сразу, сегодня же вечером. Потому что, если он еще хоть раз займется с нею любовью, у Элисон уже не хватит сил порвать с ним. А потом будет мучительная агония — она постепенно будет терять Коула. Несостоявшиеся свидания, пропущенные телефонные звонки — нет, она не способна пройти через все это. Надо покончить с их романом, пока она еще в состоянии это сделать. Иначе она будет всю жизнь вспоминать хриплый голос Коула, произносящего ее имя в порыве страсти.
Коул закрыл окно. Через несколько секунд он уже лежал рядом с ней под одеялом. Казалось, он прислушивался, словно почувствовав, что Элисон проснулась. Но когда он тихо прошептал ее имя, Элисон не ответила. Через несколько минут послышалось ровное дыхание. Коул снова спал.
Элисон не сразу нашла в себе мужество выбраться из постели. В лунном свете, падавшем из окна, она оделась и собрала вещи, просто покидав их в чемодан.
В ванной Элисон зажгла свет ровно настолько, чтобы нацарапать пару слов на бланке рецептов, который нашла у себя в сумке. Сообщив, что оставит машину Коула на стоянке в Санта-Терезе, Элисон вдруг поняла, что должна хоть как-то объяснить свое поведение. Поэтому она приписала в конце: «Ничего у нас не получится. Я не готова к таким тяжелым отношениям. Поэтому давай расстанемся без слов, хорошо?»
Она положила записку на полочку рядом с аптечкой, выключила свет и подождала, пока глаза привыкнут к полумраку. Конечно, Коул будет в ярости — что ж, тем лучше. Потому что Элисон вовсе не была уверена, что сможет придерживаться своего решения, если он попытается удержать ее.
Элисон тихо выскользнула на улицу. Ветер взъерошил ей волосы. Накинув капюшон, она съежилась от пронизывающего холода и охватившего ее отчаяния. Выглянувшая из-за облаков луна освещала дорогу. Элисон быстро шла к стоянке. Звуки музыки, доносившиеся из отеля, заставили ее поморщиться. Это показалось ей неприличным, словно кто-то засмеялся на похоронах. Люди продолжали танцевать и веселиться, в то время как она чувствовала себя почти мертвой.
Она нашла запасной ключ от машины — Коул говорил ей, где держит его. Руки ее тряслись, и Элисон не сразу смогла завести мотор. Через несколько минут она уже ехала по шоссе на предписанной правилами скорости, и если глаза ее плохо видели от застилавших их слез, не страшно — ведь шоссе было практически пустым.
На следующий день Элисон разбудил настойчивый звонок в дверь. Она с трудам заснула накануне ночью и сейчас, взглянув на часы, с удивлением обнаружила, что еще очень рано.
Застонав, она села на постели, не сомневаясь, что это Лори и Лерлин пришли доложить ей о том, как приглядывали в выходные за животными. Черт побери, надо было оставить на двери записку, что она спит и просит ее не беспокоить.
Когда Элисон спускалась по лестнице, снова раздался звонок, на сей раз сопровождавшийся громким стуком в дверь.
— Сейчас, — сердито крикнула Элисон, направляясь сначала в ванную.
В зеркале над раковиной она изучила свое изможденное лицо, припухшие веки и всклокоченные волосы. Не стоило показываться детям в таком виде. Элисон плеснула в лицо водой, потерла щеки, чтобы они не выглядели такими бледными, и провела ладонью по волосам.
Выйдя из ванной, она снова услышала стук. Петр Великий зловеще зарычал, и тут до Элисон дошло вдруг, что это никак не могут быть близнецы. Во-первых, они не ждали ее раньше следующего утра. А во-вторых, она дала девочкам ключ.
Заперев Петра Великого, Элисон подошла к двери.
— Кто там? — спросила она.
— Коул. Впусти меня.
Тон его был почти зловещим. Элисон инстинктивно отшатнулась от двери.
— Уходи, — отчетливо произнесла она. — Нам нечего сказать друг другу.
— Мне многое надо сказать тебе. Или ты открываешь дверь, или я ее вышибу. Выбирай сама.
Элисон привалилась к двери, охваченная неожиданной слабостью. Как он добрался сюда так быстро и почему непременно хочет устроить сцену? Только потому, что на этот раз не он положил конец своему очередному роману?
Решившись, она распахнула дверь. Не ожидая приглашения, Коул ворвался внутрь и только потом повернулся к ней лицом.
— Так, значит, ты все время играла со мной? — голос его был каким-то безжизненным, а глаза холодными, словно каменными. — Или этот сценарий разработан, чтобы услышать от меня предложение руки и сердца?
Элисон была вне себя от гнева.
— Я не обязана отвечать на твои дурацкие вопросы. И лучше тебе убраться, пока я не сказала всю…
— Правду? Это будет что-то новенькое — услышать от тебя правду. Да, мне очень хотелось бы услышать твою версию правды.
— Мне стало скучно — это понятно? — Элисон знала, что поступает жестоко.
— То есть, ты хочешь сказать… нет, я не верю в это!
— Лучше поверь. О, не сомневаюсь, большинство твоих женщин считают тебя неотразимым любовником, но именно это отвратило меня от тебя. Ты был хорош слишком для многих. Я не хочу быть одной из толпы. Поэтому — прощайте, мистер Гамильтон. Приятно было с вами познакомиться.
Элисон указала Коулу на дверь. Глаза его сверкнули гневом и яростью, губы сжались в тонкую линию. В один прыжок он оказался у двери и резко захлопнул ее. В задней части дома заливался лаем Петр Великий, и когда Коул сжал запястье Элисон, она пожалела, что заперла собаку.
— Пусти меня, Коул, — процедила она сквозь плотно сжатые зубы.
— Я сделал ошибку, — он резко встряхнул ее. — Я был к тебе слишком внимателен. А на самом деле тебе хотелось вот этого!
Прежде чем Элисон успела понять, что происходит, сильные руки Коула уже прижимали ее к груди. Она попыталась уклониться от поцелуя, отвернув голову, но Коул погрузил пальцы в ее волосы. В поцелуе его не было ни капли нежности. Он впился в губы Элисон властно и жестоко, держа ее при этом за волосы, чтобы она не могла увернуться.
Когда Коул наконец отпустил Элисон, она провела тыльной стороной ладони по припухшим губам.
— Ну хорошо, ты проявил свой мужской шовинизм. А теперь убирайся отсюда, пока я не закричала.
— А кто услышит тебя? У этого сарая толстые стены. А дом твоих хозяев в двухстах ярдах, не меньше. К тому же ты ведь не хочешь, чтобы я ушел. Ты хочешь, чтобы с тобой обращались грубо и решительно.
Коул легко оторвал Элисон от пола и понес по лестнице наверх. Она слишком поздно осознала истинные масштабы его гнева. Элисон пыталась вырваться, царапалась и кусалась, но державший ее мужчина был слишком силен, и она не могла с ним справиться. Коул швырнул Элисон на постель, и, когда она попыталась подняться, придавил ее, не переставая при этом срывать с себя одежду и распахивая ее халат. Затем он оказался сверху, придавив ее всей своей тяжестью к матрацу, и на этот раз его губы и руки не ласкали, а подчиняли себе тело Элисон.
Она не могла потом вспомнить, в какой момент перестала сопротивляться, но тело ее сначала сделалось покорным, а потом зажглось ответной страстью. Но даже отвечая поцелуем на поцелуй, отдаваясь ему всем телом, Элисон чувствовала болезненный стыд за свою слабость, за то, что не могла перестать любить этого мужчину.
Утолив страсть, Коул встал и начал одеваться. Элисон была вне себя от унижения. Она накинула одеяло на свое обнаженное тело, словно желая спрятать его от презрительного взгляда Коула.
— Уходи, — прошептала Элисон. — Если ты еще раз приблизишься ко мне, помоги мне, Господи, я убью тебя!
— Не беспокойся. С этого момента ты перестала для меня существовать. Я не играю в игры с непрофессионалами. Только если сам устанавливаю правила.