Она поспешно натянула его на себя почти до подбородка, отчаянно надеясь, что Витас мог и не заметить, что она раздета.
— Ну разумеется, нет, — холодно ответила она. — Я просто немного расстроена — вот и все, ведь мне пришлось весь день проторчать здесь.
— Я предполагал, что это тебе может не понравиться, — сказал Витас, и в голосе его слышалась насмешка. — Но у меня не было никакой возможности взять тебя с собой, chica. Мне нужно было кое-что сделать.
— Мужские дела, — саркастически заметила она.
— Ты права. Ты так сладко спала, когда я уходил вчера, что у меня не хватило духу разбудить тебя, чтобы все объяснить. Я надеялся, что ты будешь не очень сильно скучать.
— О, нет, мне было очень весело, — яростно заявила она. — Я думаю, ты не собираешься оказать мне честь, объяснив, где именно был. Между прочим, я плачу за твое время, если, конечно, ты не забыл об этом.
— Ты права в своих предположениях, — ласково отвечал он. — Я не собираюсь сообщать тебе, чем занимался. Что касается оплаты — возможно, следует напомнить тебе, что она еще не осуществлена. Пока… — Голос у него погрубел. — Но я собираюсь потребовать кое-что по счету и немедленно.
Одним ловким движением он вырвал из ее рук покрывало и скользнул под него. Руки его мгновенно притянули ее к своему теплому телу, и она была потрясена прикосновением его плоти.
— Тело у тебя, как шелк, — хрипло прошептал он ей в ухо, — такое прохладное и нежное, такое прекрасное. Я хочу тебя видеть, mi amada. Позволь мне зажечь лампу и…
— Нет! — Ее руки поднялись, и она отчаянно заколотила кулаками ему в грудь, изо всех сил стараясь его оттолкнуть и в то же время вертя головой, чтобы избежать его ищущих губ.
— Ты все еще стесняешься меня, — спросил он почти недовольно. — Ну, хорошо, querida, я тебя понял. На этот раз все будет в темноте, как ты хочешь. А теперь перестань сопротивляться. Расслабься, и я покажу тебе рай.
— Пусти меня! Оставь меня! — простонала она.
— Ну, не будь же дурочкой. Рог Dios, Ракиль, что ты делаешь со мной? — заговорил он хрипло. — Ты ведь хочешь меня так же, как я хочу тебя. Почему ты не желаешь в этом признаться? Или ты боишься, что я сделаю тебе больно? Но я этого не сделаю, клянусь, amada. Человек, желающий, чтобы цветок рос в его саду, должен беречь и нежить его, и я буду беречь и нежить тебя каждым дыханием своего тела, каждой частичкой своей души. Как могу я не быть с тобой нежным?
Все еще держа ее кисти в одной руке, он другой начал чувственно ласкать ее, так интимно и страстно, что она почувствовала вспышку странного сладкого огня, охватившего все ее тело расслабляющей истомой. Это чувство будило в ней незнакомое до того желание прижаться к нему теснее, позволить ему ласкать ее рот, груди, все ее тело — и губами, и руками.
Но этого нельзя было допустить. Она должна была как-то его остановить, должна была бороться.
— Скажи же мне, что ты моя, — прошептал Витас, прижимаясь губами к ее губам.
Она отчаянно отдернула голову.
— Но я не могу… Я не твоя, не могу быть твоей. — Ее осенило дикое вдохновение. — Потому, что я принадлежу другому.
Он вдруг застыл, руки у него опустились.
— Тебе лучше все объяснить, — промолвил он после паузы.
— Я тебе солгала, — сказала она почти шепотом. — Я сказала, что Марк мой брат. Ну, так это не так. Он мой любовник. Мы должны пожениться. Мы… мы должны бы были уже пожениться, но ему пришлось ехать на эту практику, а потом… дедушка заболел… и он хочет видеть нас женатыми раньше, чем… раньше, чем он… — она замолчала.
Слова ее, казалось, падали в такое враждебное молчание, что ей хотелось развести его руками. Она почувствовала, как Витас отодвинулся в темноте, потом услышала шуршание зажигающейся спички, и загорелась лампа. Он смотрел на нее, и в глазах его не было ни желания, ни тепла, — только блеклая пустота, от которой ей стало неимоверно больно.
— Солгала? — спросил он очень тихо. — Зачем?
Рэчел пожала плечами, чувствуя, что она вся дрожит.
— Я подумала: если скажу тебе правду, ты не захочешь быть моим проводником. — Она с трудом глотнула воздух. — Я… я видела, что нравлюсь тебе, и решила, что этим надо воспользоваться, чтобы быстрее добраться до Марка.
Последовало новое долгое молчание, потом он сказал безо всякого выражения:
— Понятно.
— Ей захотелось закричать: “Нет, ничего тебе не понятно! Совсем ничего! Я не могу позволить себе полюбить тебя потому, что, если это случиться, я буду привязана к тебе навсегда, а тебе это совсем не нужно…” — Но она ничего не сказала. Она не могла и шевельнуться, даже натянуть на себя покрывало, чтобы укрыться от презрения, явно читавшегося на его лице.
Чуть позже он сказал почти приветливо:
— Для таких женщин, как ты, querida, есть название, но я не собираюсь пачкать им свой язык.
— Он швырнул ей покрывало и поднялся с кровати. Сквозь пелену слез она видела, как он отворачивался от нее. Потом погасла лампа, и его голос снова донесся из темноты:
— Я желаю твоему novio радости от тебя.
До Диабло они добрались на другой день, когда уже солнце клонилось к закату.
Рэчел недоуменно оглядывалась вокруг — ее охватило странное чувство нереальности. Место это нисколько не напоминало ей созданный ее воображением городок изыскателей, похожих на тех, что изображали голливудские кинокартины о временах золотой лихорадки. Она ожидала увидеть грязноватые бары и салуны, лачуги искателей драгоценностей, полупьяную вооруженную пистолетами толпу. Ничем не напоминала эту картину узкая долина, окруженная высокими крутыми скалами. “Все выглядит невообразимо мирно”, — недоумевала девушка. — Почему же Витас так неохотно согласился привести ее сюда, да ведь и Карлос тоже боялся этого места?
И еще она вспомнила, как, прощаясь с ней перед их выездом ранним утром, Мария вдруг заплакала и поспешно перекрестила лоб Рэчел. Тогда все это согрело девушке душу и тронуло ее. Теперь же по спине Рэчел пробежал холодок дурного предчувствия.
Она взглянула на Витаса и удивилась, увидев, что он уже спешился, стоит на коленях на краю обрыва над долиной и осторожно вглядывается вниз. Через некоторое время он достал из седельной сумки полевой бинокль и, тщательно наведя его, снова стал внимательно разглядывать пустынную долину.
Рэчел хотела спросить у него, почему он принимает все эти предосторожности, когда долина явно безлюдна, но не решилась. Ей почему-то показалось, что в подобном месте надо говорить только шепотом.
“И правда, очень уж тут тихо, — подумала она, и волосы у нее на затылке чуть зашевелились. — Не слишком ли тут тихо?” По дороге к долине воздух был наполнен самыми разными лесными звуками — болтовней попугаев, криками других птиц, жужжанием насекомых. Однажды она даже услышала пугающий крик обезьяны-ревуна. Но здесь не было ничего, кроме тишины, которая начала ее уже угнетать.
Речел прикусила губу, обвиняя себя в чрезмерно развитом воображении, потом вытащила из кармана носовой платок и отерла пот со лба. Внизу в долине текла речка. Ее вода поблескивала между деревьями. И еще она видела водопад, питающий ее, — темную стену воды, бесшумно падающую вниз со скалы.
“Бесшумно!” — Она заставила себя встряхнуться. — “Что за мысли достойные параноика!”
Тень в долине под раскидистыми деревьями манила ее. Ей так хотелось снять сапоги и опустить в воду ступни и кисти рук — в прохладную струящуюся воду.
Речел снова искоса посмотрела на Витаса. Чего он ждет? Ей хотелось спросить его об этом, но слова застревали у нее в горле. С прошлой ночи после последней фразы, брошенной им в темноту, он едва ли выговорил десяток слов. Да и то он говорил резко, отрывисто и только по делу.
Она старалась убедить себя, что довольна, что все идет так, как она запланировала, что именно этого она и добивалась, но все эти доводы ей самой казались фальшивыми.
Витас поднялся на ноги и пошел в ее сторону. Лицо у него было мрачным и упрямым, рот твердо сжат, когда он смотрел в ее сторону.