Девушка соскользнула с кровати, надела кремовые льняные брюки, которые были на ней раньше, шоколадного цвета шелковую рубашку, а сверху — свободный жакет до бедер. Она нашла в чемоданчике черепаховую заколку и, гладко зачесав медового цвета волосы от лица, заплела их во французскую косу и закрепила заколкой. Прическа сделала ее старше, — решила она, — так сказать, придала ей деловой вид.
Через плечо она перекинула темно-коричневую кожаную сумку и направилась вниз. Там было тихо. Слишком тихо, — решила она. Рэчел подошла к комнате, где раньше играли в карты, и приоткрыла дверь. Комната была пуста. Стол уже убрали, стулья аккуратно расставили вдоль стены.
— Проклятье! — разозлилась Рэчел.
Должно быть, он посчитал себя страшно умным, дождавшись, пока она уберется с дороги. Это был его способ сказать “нет” без споров.
Она прикусила губу так, что почувствовала во рту привкус крови. Ну и черт с ним! Он, возможно, и лучший, но не единственный проводник в Асунсьоне. Она не потерпит поражения из-за одной этой неудачи и, если Витас де Мендоса после столь краткого знакомства стал персонажем ее снов, то она рада, что больше его не увидит.
Рэчел развернулась и вышла под послеобеденное солнце. Базар был еще в разгаре, и группа музыкантов что-то играла в дальнем конце площади, собрав смеющуюся толпу.
Она принялась бродить между прилавками. Кроме ручной работы одеял, там были еще и горы шляп с круглой тульей, которые, кажется, любили носить индейцы. Она смутно представляла себе, что для поездки ей понадобится шляпа, но, вероятно, она должна иметь более широкие поля и тулью пониже, чем у тех, что продавались тут. Были там прилавки с фруктами и овощами, вокруг которых деловито летали мухи, и Рэчел с содроганием отвернулась. “Незачем быть такой брезгливой, — сурово одернула она себя. — Вряд ли условия будут менее примитивными на пути в Диабло”.
Кроме того она проголодалась. Вероятно, можно было поесть и в отеле, но сеньор Рамирес ничего не сказал о времени, когда подают еду. Это лишний раз подчеркивало то, что он не ожидал, что она останется. Но откуда-то доносился запах готовившейся пищи. Или это просто было созданием ее голодного воображения? Через несколько минут она получила ответ на этот вопрос. Один угол базара, как оказалось, был целиком отведен под гигантскую кухню под открытым небом. На огне кипели огромные горшки с мясом и овощами, рядом медленно жарились поворачиваемые над огнем на шампурах цыплята.
Все это выглядело устрашающе негигиенично, но пахло так, что слюнки текли. Рэчел больше не могла терпеть. Она продолжала путь, уже обгладывая ножку цыпленка. Казалось, что каждый второй вокруг нее делал то же. И не могли же они все одновременно умереть от сальмонеллы, утешала она себя.
Девушка остановилась у прилавка, где продавали пончо, и принялась разглядывать красивый узор, состоящий из беспорядочных серых, черных и красных зигзагов, когда кто-то позвал ее:
— Сеньорита!
Она повернулась и увидела маленького человечка, одетого в тесный белый костюм. Лицо у него было нездорового желтого цвета, усы опущены. Он отчаянно вытирал платком вспотевший лоб. Платок был страшно ярким.
— Сеньорите нужен проводник, правда? Я хороший проводник. Я провожу сеньориту, куда ей будет угодно. Рэчел удивленно уставилась на него. Для посланца, пришедшего в ответ на ее молитвы, он был слишком уж неказист. Пухлый, какой-то лоснящийся, — слишком значительно было его отличие от Витаса де Мендосы. “Больший контраст просто невозможно вообразить”, — подумала она.
— Мне нужен гид, верно, но как вы об этом узнали? — медленно спросила она.
Человечек сделал какой-то неловкий жест.
— Сеньор Рамирес в отеле, сеньорита. Он сказал, что…
— Ага, понятно, — сказала Рэчел, хотя не очень понимала. Видимо, она была несправедлива к сеньору Рамиресу. Или, может, он просто решил поскорее удалить ее из своих владений, — подумала она.
— Я хочу добраться до места, называемого “Диабло”, — продолжила она, сквозь полуопущенные ресницы разглядывая лицо собеседника и стараясь обнаружить на нем признаки беспокойства или разочарования. Но таковых не увидела.
Он просто сказал:
— Да, сеньорита. Как сеньорита захочет. А когда она собирается выехать?
— Я надеялась выехать завтра, — сказала она, искренне удивившись.
Он кивнул:
— Я все организую. Сеньорита может ездить верхом?
— Да, — сказала она, — но я подумала, что, может быть, я смогу взять напрокат лендровер и…
Он прервал ее, покачав головой:
— Лендровер не подойдет, сеньорита. Дороги плохие, а иногда и вовсе нет дороги. Лошади лучше. Я, Карлос Арнальдес, говорю вам это.
— Ну, хорошо, Карлос. — Она не собиралась с ним спорить. Он лучше знает условия. Она была рада, что взяла с собой несколько хлопчатобумажных джинсов. И где-то на прилавках она видела мягкие кожаные сапожки, которые идеально подойдут для верховой езды.
Речел возвращалась в отель очень довольная. Прошло несколько часов, и у нее в руках были новенькие сапожки. Внешность Карлоса, может, и непрезентабельна, но Речел должна признать, что он достаточно умел и деловит. Он привел ее в местное кафе-магазин, где они договорились о плате за поездку и о том, сколько он потратит на лошадей и на другое снаряжение. Она несколько опасалась после его упоминания о деньгах, что он возьмет их и исчезнет — только она его и видела. Но, очевидно, он не имел подобных намерений, потому что сказал, что купит все сам и отдаст ей на все квитанции прежде, чем она ему заплатит перед их выходом, если это, конечно, устроит сеньориту.
Потом он выпил за ее здоровье и успех их путешествия рюмку, в то время как Рэчел удовольствовалась более скромным бокалом кока-колы.
Она ничего не сказала ему о цели своей поездки. Пусть себе думает, что она просто упрямая туристка, — решила она. Для правды еще будет время в пути, если окажется, что ему можно доверять.
Приемная снова была пуста, когда она вошла в отель и, хотя она громко стучала по стойке, никто не вышел.
— Отличный хозяин, — пробормотала Рэчел, потом нырнула под стойку и сняла с крюка на стене ключ от своей комнаты.
“Поразительно, как здесь быстро темнеет”, — подумала она, поднимаясь по лестнице. Снаружи, на площади зажглись фонари у прилавков, звуки музыки слабо разносились в вечернем воздухе — преобладали чистые голоса флейт. Небо казалось бархатным, а вокруг музыкантов уже начали танцевать. Рэчел постояла у окна несколько минут, наблюдая за танцующими, но скоро обнаружила, что одной ей стало как-то неуютно. Она почувствовала себя чужой в толпе, где все, казалось, — знали друг друга.
Да еще ее светлые волосы и белая кожа действительно слишком привлекали внимание, и поневоле она вспомнила о предупреждениях, полученных в отеле в Боготе, в частности о карманниках, которые грабят невнимательных туристов.
Она отперла свою комнату, вошла в нее, закрыла за собой дверь.
Рэчел моментально почувствовала, что в комнате что-то не так, Вернее, в комнате был кто-то еще — слабое движение в темноте, чуть слышный запах сигарного дыма. Руки ее крепко сжали сапоги — это было не самое лучшее оружие, но другого у нее не было. А если она завизжит, нет гарантии, что кто-нибудь ее услышит.
Снова послышалось движение, затем донесся другой звук — скрип пружин кровати.
Боже, а может, она ошиблась? Не заблудилась ли она в темном коридоре и не вошла ли в чужой номер? Если так, ей остается только надеяться, что постояльцы спят, и она сумеет уйти прежде, чем будет обнаружена. Она вспомнила замечание Рамиреса об одиноких женщинах. Поверят ли ей, что это была на самом деле ошибка?
Рука ее потянулась назад, к ручке двери, и тут голос из темноты произнес насмешливо, заставив ее замереть в тревожном недоумении:
— Вы собираетесь стоять там в темноте всю ночь?
Последовал щелчок выключателя, и в свете вспыхнувшей на прикроватной тумбочке лампы Рэчел увидела перед собой лицо Витаса де Мендосы.
Он лежал, спокойно вытянувшись на ее кровати, и чувствовал себя, очевидно, как дома. Наполовину выкуренная сигара дымилась в пепельнице рядом.
— Какого черта вы тут делаете?! — возмутилась Рэчел.
Он причмокнул: