Причём и сознание, и полное понимание всего случившегося, и то, почему он был не в себе. Кирилл вскочил на ноги и громко выругался:
— Сволочная звезда меня загипнотизировала! Снесла мне крышу! — он помнил, как, не отрываясь, смотрел на живое чёрное пятно, и изначальная неприязнь постепенно превращалась в преданность. В желание доказать верность любым способом. Он смотрел на Звезду и понимал, что должен кого-то убить ради неё. А поскольку рядом никого не оказалось, Кирилл принял решение убить себя.
— Проклятая Звезда!
Спасение же пришло весьма необычным способом: то ли он сам, инстинктивно, то ли сидящий внутри зверь заставил правую руку прикоснуться к шее и пережать сонную артерию, лишив его сознания.
— Ты кто? — угрюмо спросил Кирилл у зверя.
Тот столь же угрюмо сообщил, что у них общая база памяти.
— А ты кто? — спросил Кирилл у себя.
Ответа привычно не последовало.
Кирилл помолчал, после чего отошёл за ближайший стеллаж, встав так, чтобы не видеть Звезду, и продолжил разглядывать клетку. Он чувствовал, что она имеет важное значение и достойна изучения, невзирая на опасность вновь попасть под воздействие Звезды.
Итак, клетка…
Прутья и символы, как у решётки в коридоре. При этом их густой узор покрывает не только решётку, но все прилегающие стены сверху донизу, пол и потолок. Узор казался единым ковром, но Кирилл обратил внимание на изрядный пролом в стене и вывалившиеся из неё кирпичи, и прищурился, пытаясь представить, что здесь произошло. Кто-то разрушил стену? Взорвал, если конкретно. Кто-то сознательно заложил заряд, а поскольку дело происходит в подвале и за стеной земля, подрывник планировал не устроить пролом, а повредить узор символов. И ему удалось. Более того — в месте взрыва знаки начали отливать красным. Сначала Кирилл подумал, что это обман зрения или на стену падает какой-нибудь отблеск, но вскоре понял, что ошибся: сами символы вокруг повреждённого места меняли цвет от ярко-алого до глубокого бордо. А остальные, не затронутые взрывом, оставались мертвенно-чёрными.
Сделать следующий вывод не составляло труда: подрывник повредил символы, защита рухнула, прутья стали терять плотность, и на волю вырвался когтистый. Тот, который оставил следы на мраморных плитах гостиной и рыкнул на весь особняк. И оторвал голову шофёру.
«Шаб?»
По всему выходило — да. Во всяком случае, это объясняло приказ на уничтожение — что ещё делать со смертельно опасной тварью?
«Кто он? Тигр? Медведь? Но если он просто зверь, то к чему эти символы?»
Размышляя, Кирилл подошёл к двери лифта, оказавшейся точно такой же, как и на площадке первого этажа: старой, металлической, отделанной медью.
И запертой.
И только тут до Кирилла дошло: костюм дворецкого! Если у кого-то и могли быть ключи, то у него — у дворецкого!
— Я не обыскал костюм!
Всё верно — не обыскал, потому что в тот момент был слишком растерян и ещё не чувствовал сидящего внутри зверя.
Кирилл обругал себя, бросился на лестницу, быстро, но соблюдая осторожность, вернулся в гостиную, вошёл, предварительно убедившись, что в ней никого нет, ощупал карманы пиджака и завладел связкой из трёх ключей — больше в одежде ничего не нашлось. Выпрямился, собравшись уходить, но замер, устремив взор на «младшую» картину. Она по-прежнему стояла на треноге, только вместо карлика Кирилл увидел на холсте крепкого, нестарого мужчину в чёрной рясе с откинутым капюшоном. Мужчина явно позировал, небрежно облокотившись на могильный крест, а за его левым плечом поднималась башня с длиннющим шпилем, показавшаяся Кириллу отдалённо знакомой. Шпиль венчал золотой кораблик.
— Что за фокусы? — Кирилл обошёл картину, убедился, что надпись «Шаб должен сдохнуть!» с оборота не исчезла, равно как и подпись Elle, и вновь уставился на монаха. — Кто заменил картину?
Большие, слегка навыкате, глаза монаха смотрели весело, но ответа не давали. Да и не монах был изображён на полотне: присмотревшись, Кирилл понял, что лупоглазый позирует у осквернённой могилы.
И не удивился.
Вышел из гостиной, с первого раза угадал ключ от двери лифта, открыл её, заглянул в шахту и поморщился: кабина стояла в подвале и двигаться никуда не собиралась. Возможно, потому что кто-то отключил питание лифта, а возможно, потому что крыша кабины была буквально «взорвана», выломана изнутри, и все механические устройства сиротливо валялись на полу.
— Всё равно в подвале я уже был.
Кирилл посмотрел наверх.
Дом старый, с высокими потолками, до следующей двери не менее пяти метров, но их можно преодолеть по металлическому тросу. Кирилл схватился за него, но тут же отдёрнул руку — трос оказался колючим из-за множества острых металлических волосков. Пришлось вернуться в гостиную, порвать сорочку дворецкого и обмотать руки тканью. На «маленькую» картину Кирилл смотреть избегал, но, выходя из зала, не удержался, бросил взгляд и громко выругался: «монах» уступил место широкоплечему русоволосому мужчине с тёмными глазами и лицом воина: твёрдым, жёстким, уверенным. Но при этом — приятным. С лицом рыцаря, а не мародёра. Мужчина стоял на арене, скрестив на груди руки и небрежно наступив на отрубленную голову врага.
«Это Шаб?»
Всё может быть.
Но уточнять Кирилл не стал — вышел из гостиной и вернулся к лифту.
Подниматься по металлическому канату оказалось не так уж и трудно, и это упражнение с лазерной точностью показало, что Кирилл находится в превосходной физической форме. Он уверенно поднялся на уровень второго этажа, попутно отмечая на стенах шахты знакомые следы когтей, обнаружил лифтовую дверь второго этажа проломленной и опять не удивился. Но насторожился, услышав подозрительные звуки с площадки, зацепился поудобнее и осторожно заглянул в пролом.
И едва не вскрикнул, увидев лежащих на полу мужчин. Тех самых: лакея и садовника.
Только сейчас они не разговаривали.
«Они больны… Нет! Они ранены… Или умирают… Как же они кричат! Они не видят и не слышат ничего вокруг. Им больно!»
Мужчины катались по полу, рычали, стонали, рвали на себе одежду… Ругались… Проклинали мир и каких-то Древних… Бились о камень пола и стен, царапали себя ногтями, а на их губах пузырилась алая пена.
Мужчины терзали себя с таким неистовством, словно пытались выпустить кого-то, сидящего внутри. Терзали так яростно, что не могли не добиться успеха. В какой-то момент им удалось порвать кожу, и она лопнула, разошлась, сползла, словно змеиная, но не естественно, а с болью. С дикой болью, которая заставила мужчин ещё сильнее кричать, рыдать и ругаться. И сходить с ума.
А из-под кожи полезло нечто чёрное…
Нет! Не полезло, а стало поглощать их! Оно рвалось изнутри, но несчастные не выпускали нечто из себя — они превращались.
Кожа сползла — с кровью, болью и стонами. И тела мужчин преобразились, стали новыми: гибкими, чёрными… Телами зверей. И рычание постепенно перестало быть признаком боли — в нём появилась спокойная, животная злоба. На глазах Кирилла лакей и садовник обратились в чёрных шакалов.
«Стали защитниками?»
Вытянутые морды, острые уши и мускулистые, сильные лапы. Глаза запылали зловещим алым — горящей кровью. А другая кровь, неяркая, неброская, запачкала их клыки. Кровь лакея и садовника, пожравших себя, чтобы стать тем, кто они есть.
Шакалы огляделись, проскользнули сквозь прутья решётки и побежали вниз, к подвалу.
Кирилл же выбрался на площадку, потянулся, разминаясь, подошёл к ближайшей двери, мягко нажал на ручку и замер, почувствовав на себе пристальный взгляд. Медленно повернул голову, опасаясь увидеть вернувшихся шакалов, но то были не звери.