— Ю Шань, что ли, прозывается. Да тот самый малышка, что к тебе в шалаш прибежал. Недостреленный-то.
— Скоро они там начнут, что ли? Жалуется народ; японцы, мол, сильно притесняют.
— К осени, надо думать, ударят, — задумчиво сказал Тарасюк.
Десять самолетов шли из Москвы на Восток.
В июле Ольга пошла с экспедицией Звягина.
Темой работ было изучение видового состава флоры дальневосточных морей и составление водорослевых карт.
В начале июля вовсю — и не надолго — развернулись сухие дни лета. Над жизнью встали две тени — золотисто-голубая и золотисто-синяя: тени неба и моря.
Сопровождаемые птицами, проходили на север ивасевые косяка. Трепеща парусами, за ними летели рыбачьи флотилии. За рыбаками двигалась экспедиция. Впрочем, они шли не только с юга на север, но спускались и с севера или пробирались с запада на восток, исследуя море, горы, тайгу, рыб и редкие стойбища здешних народов.
Ольга оказалась в экипаже маленькой парусной «Чайки». Работ была романтична до глупости. Вставали до солнца, как птицы, и ка каре занимались гимнастикой, распевая на все голоса.
Утренний костер никогда не хотел разгораться с первого раза, его не жгли, а топили керосином, и он, фыркнув, взрывался так, что кувырком разлетались все чайники и кастрюли.
С утра на шлюпках уходили в море и до темноты ковыряли дно, ловили и записывали течения, добывали водоросли, измеряли глубины. Подводные луга тянулись почти беспрерывно вдоль берегов.
Жизнь шла, как бы повторяя детство. Труд был игрой или, скорее всего, увлечением — ему отдавали себя целиком. В приступе делового энтузиазма пробовали даже варить щи из морской капусты, но есть их было почти немыслимо.
— Однакож, прекрасная витаминозность, — разочарованно говорил Звягин, откладывая ложку, — но безусловно страшновато на вкус.
Дел было множество. Оказалось, что океанография — очень боевая наука и емкость ее почти безгранична. Ребята делали доклады на рыбалках о водорослях, о витаминах, о пище вообще, ревизовали столовки я втолковывали директорам промыслов законы течений и ветров.
В одном месте открыли клуб, в другом помогли составить отчет, в третьем создали краеведческое бюро, в четвертом прибежал к ним председатель совета, бывший красноармеец, с просьбой сообщить Академии наук, что он нашел нефть. Он передал им письмо:
«Председателю Академии наук. Копия в райком.
В ответ на ваш научный вопрос прилагаю литр найденной мною нефти. Словами объяснить, какая она из себя, не могу».
В бухте Терней Ольга вспомнила о Зарецких и забежала к ним в день прибытия.
У них сидел Шлегель, худой, небритый, сгорбленный. С ним — незнакомый, с маленьким орлиным лицом человечек. Он все время улыбался и глядел насмешливо; ел осторожно и как бы нехотя, пряча под скатерть тонкие грязноватые руки. Летние красноармейские штаны его лоснились, как кожаные, но тужурка была аккуратна, хоть и явно узка.
— Строили мы и не такие вещи, гражданин Зарецкий, — говорил он, когда Ольга вошла в комнату и, поцеловав Зарецкого, протянула руку и ему. Он быстро и ловко вскочил, коротко взглянул на Шлегеля и, не называя своего имени, почтительно пожал Ольгину руку, низко поклонившись.
— Не ждали меня увидеть? — спросил Шлегель. — Кажется, я некоторое время буду жив.
Зарецкий, усадив Ольгу за стол, запоздало отвечал худощавому:
— Мало что вы там строили… разное ведь валяли…
— Так точно, и всегда хорошо.
— Проверь вас! — засмеялся Зарецкий. — Вы не обижайтесь, я человек откровенный. Сами понимаете…
— Нет, гражданин Зарецкий, не понимаю…
Шлегель налил всем по рюмке водки, чокнулся. Старик прикусил губу и, поклонившись, выпил.
— Ну, что ж, я вас оформлю у себя, — вяло и нехотя сказал Зарецкий. — Посмотрим.
— А как ваше мнение на этот счет? — спросил Шлегель худощавого старика. Тот встал и, аккуратно складывая салфетку, произнес, ни на кого не глядя:
— Я прошу оставить меня в прежнем состоянии. Здесь работать я не хотел бы, меня некому здесь проверить. Можно идти?
— Пожалуйста, — сказал Шлегель.
Старик поклонился всем сразу и, не подавая никому руки, вышел, осторожно ступая на носки больших, не по ноге, сапог.
— Кто это? — спросила Ольга.
— A-а, интересный тип! Десять лет взамен высшей меры наказания. Ахтырский.
— Исправляется?
— Может.
— Но сволочь, — заметил Зарецкий, поглядев на Шлегеля многозначительно.
— Зато работник. А у тебя лентяй на лентяе.
— Условия, условия! — громко произнес Зарецкий. — Мне создали такие условия, дорогой мой, что работать хорошо невозможно. Сам удивляюсь, как в этих условиях у меня не все еще разбежались…
— Выгодно, потому и не разбежались, — прервал его Шлегель. — Ты думаешь, раз беспорядок — так он всем должен не нравиться. У тебя сидят любители беспорядка.
— Это у вас профессиональная подозрительность, — заметная Ольга.
— Ерунда! Нет больших оптимистов, чем мы, чекисты. Мы все, я, очень веселый народ. Иначе не выживешь, поверьте мне. Только величайший оптимизм держит нас на ногах.
После обеда жена Зарецкого мигнула Ольге и увела ее в свою спальню.
— Ты Шлегеля хорошо знаешь, Оля, — сказала она. — Поговори с ним, душка: чего он от моего старика хочет?