– Я что-то не улавливаю, – с явным напряжением в голосе произнес после паузы господин Седельников. Карниз, по которому он шел навстречу собеседнику, сузился еще больше. Дмитрию Олеговичу показалось, будто шеф «Мементо» в любую секунду может повесить трубку.
– Тут и улавливать нечего, – внятно сказал Курочкин и для убедительности еще раз повторил: – Нечего. – Дмитрий Олегович никак не мог разобраться, отчего его поступок вызывает такое недоверие. – Говорю же вам, я – случайный прохожий. Я не нарочно оказался в этой подворотне, так вышло… А телефон ваш я нашел на бланке, в самом дипломате…
Теперь шуршание в трубке продолжалось минуты две. Напрягая слух, Дмитрий Олегович мог услышать только интонацию потусторонних голосов в седельниковском кабинете. Кто-то убеждал кого-то в чем-то. «Не похоже на ментов, гадом буду…» – выплыло из всеобщей тихой сумятицы, и трубка снова очутилась в руках господина Седельникова.
– Значит, вы нам ПРОСТО возвращаете чемодан в целости и сохранности? – на этот раз в басе Михаила Викторовича Курочкину почудился оттенок какой-то истеричной веселости. Очень легкий оттенок. – И не требуете ответных услуг, да?
– Да! – подтвердил Дмитрий Олегович.
– Прекрасно! – быстро сказал господин Седельников. – Тогда оставьте дипломат в боксе камеры хранения и сообщите код. Наш человек заберет… Годится?
– Не годится, – с сожалением в голосе ответил Курочкин. – Я могу только передать из рук в руки…
На самом деле идея с камерой хранения была превосходна. Но не мог ведь Дмитрий Олегович объяснять, что все его наличные деньги ограничиваются гривенником? Собеседник бы все равно не поверил, а только решил бы, что Курочкин таким способом вымогает у него деньги в качестве оплаты за любезность.
– О'кей, – немедленно согласился господин Седельников. Похоже, после очередного тура переговоров с потусторонними голосами шеф фирмы «Мементо» благополучно спустился с карниза на твердую почву. – Можно и из рук в руки… Как вы это себе представляете технически?
На несколько мгновений Курочкин задумался.
– Сделаем таким образом, – произнес он. – Минут через пятнадцать…
Что именно нужно сделать минут через пятнадцать, Курочкину объяснить так и не удалось.
Чьи-то узловатые пальцы опустились на рычаг. Чье-то крепкое плечо бесцеремонно отпихнуло Дмитрия Олеговича от телефона-автомата.
– Ах ты, жук навозный! – злобно сказал чей-то голос.
В школе Диму Курочкина учили, что старость надо уважать и что каждый человек имеет право на отдых. Позже Дмитрий Олегович догадался: пенсионная граница для женщин в его родной стране чересчур занижена. Между отметками 55 и 65 наступает никакой не спад, а, напротив, бурный подъем духовной – или, по крайней мере, физической – активности. Фигура тещи становится социально опасной, в первую очередь по этой самой причине. Вместо того чтобы отдавать свои силы и реализовывать себя у станка, в лаборатории или на кафедре, женщина в расцвете сил внезапно оказывается сосланной на кухню, к орущим детям и малахольному зятю (у которого расцвет – еще впереди). Здесь-то и кроются причины стрессов, скандалов и конфликтов, доходящих иногда до рукоприкладства…
Неизвестно, чьей тещей была угрюмая бабка с узлом, но зятю ее трудно было бы позавидовать. От резкого толчка Дмитрий Олегович отлетел метра на три в сторону и врезался в одну из оставшихся очередей к таксофонам, чуть не выронив при этом дипломат с долларами.
– Ах ты, хомяк с портфелем! Телефон, говорит, не рабо-о-о-тает! А сам присосался к нему, как пьявка, болтает и болтает…
Совершив акт справедливости, энергичная бабка пристроила свой узел поближе к ноге (чтобы не уперли) и завладела отвоеванной трубкой. Дмитрий Олегович затравленно огляделся вокруг. Люди из обеих очередей глядели на него с неодобрением, нечего было и пытаться как-нибудь попасть к автоматам раньше чем через полчаса. Курочкин попробовал было пристроиться сразу за бабкой, но та, кажется, оккупировала таксофон всерьез и надолго. Она высыпала на пластмассовую полочку под аппаратом чертову уйму жетонов, разложила множество бумажонок с номерами и, видимо, не собиралась уходить, пока не реализует свою программу-максимум. Занимать за ней было глупо.
Частым посетителем Павелецкого вокзала Дмитрий Олегович не был, однако догадывался о наличии здесь, по меньшей мере, еще одной грибницы телефонов-автоматов. Крепко сжимая в кулаке единственный жетон, Дмитрий Олегович последовательно обежал весь первый этаж, потом второй и третий, однако все без толку. Видимо, госпожа Фортуна всерьез обиделась на слово гадина, мысленно произнесенное Курочкиным в сердцах, и решила не давать тому никакой поблажки. Жиденькие поросли таксофонов из одного-двух кустиков можно было встретить еще в трех-четырех местах, но всякий раз аппараты либо были уже захвачены деловитыми гражданами и гражданками, либо демонстративно молчали, как Валентина перед крупным скандалом. В одном месте на втором этаже, рядом с киоском «Транспортной книги», Дмитрий Олегович уже решил, что ему все-таки повезло: новенький с виду телефон был свободен и исправно гудел. Курочкин поспешно поставил злосчастный долларовый дипломат на пол, обтер об рукав пропотевший жетон и опустил его в прорезь. Точнее, вознамерился опустить, потому как щель для жетона в корпусе отсутствовала. Напрочь.
Дмитрий Олегович сморгнул, протер глаза – прорезь не появилась. Тут он, наконец, заметил табличку с надписью на двух языках. Месье Курочкину любезно сообщали, что из этого таксофона он может позвонить не только в Москву, но даже в Париж или Нью-Йорк. Если, конечно, воспользуется специальной магнитной карточкой. Дмитрий Олегович скрипнул зубами от такого утонченного издевательства со стороны богини неудачи и господина мэра, вместе взятых. Телефон-автомат оказался родным братом турникета из метро. Лишь сейчас Курочкин припомнил кадры телевизионной хроники, в которой московский градоначальник торжественно перерезал алую ленточку, благословляя открытие в Москве новой сети замечательных французских телефонов-автоматов. На несколько секунд Курочкин разом возненавидел страну Францию, ее инженеров, сотворивших чудо-технику, и саму эту бессмысленную идею с карточками, уже погубившую метрополитен. Однако быстро понял, что от ударов локтем по блестящему корпусу щель для жетона все равно не возникнет, и постарался взять себя в руки. Надо было спешить. Где-то в центре Москвы некий господин Седельников сейчас сидит у своего телефона и наверняка не может понять, отчего его собеседник так неожиданно прервал разговор. Не передумал ли он? – возможно, размышляет шеф фирмы «Мементо». – Не решил ли он все-таки присвоить чужой дипломат вместе с чужими деньгами?
Мысль о том, что его, Дмитрия Олеговича Курочкина, будут считать обычным загребущим ворюгой, была непереносима. На прощание пнув красивую французскую игрушку, Курочкин бросился к выходу. Покидать свое павелецкое убежище не очень хотелось, но свободный телефон мог отыскаться лишь за пределами этого заколдованного места.
У турникета внизу дежурил все тот же охранник и все так же он любезничал с девицей, хотя теперь и с другой.
– Я вернусь еще! – на бегу пробормотал Дмитрий Олегович охраннику и, размахивая дипломатом, вылетел из дверей.
Таксофон нашелся сразу, в каких-то пятнадцати метрах от вокзала. Подтянутый матросик как раз закончил разговор с неведомой Анютой, сказал в трубку «И тебе того же!», после чего уступил место Дмитрию Олеговичу.
Курочкин еще раз сверился с бумажкой и лишь затем опустил в щель драгоценный жетон. Трубку сняли сразу же после первого гудка.
– Фирма «Мементо», – отозвался нетерпеливый бас господина Седельникова, который, по всей видимости, решил теперь обойтись без секретарши.
– Это я… – еще толком не отдышавшись, сообщил Дмитрий Олегович. – Насчет вашей… капусты…
– Да-да! – быстро сказал шеф «Мементо». – Вы так неожиданно пропали…
– Извините, – проговорил Курочкин, радуясь, что его пока не принимают за жулика. – Пришлось перейти к другому телефону.
В трубке вновь зашуршали бестелесные голоса. Потом опять возник господин Седельников.
– Ваши меры предосторожности излишни, – непонятным тоном сообщил он. – Мы ведь не собирались фиксировать ваш телефон-автомат…
«Что значит „фиксировать“, – с недоумением подумал Курочкин. – И как он, кстати, догадался, что я говорю из автомата?» Наверное, этот Седельников и его команда голосов все же не вполне доверяли искренности Дмитрия Олеговича. Очевидно, они опасались, будто Курочкин в последний момент может как-нибудь перерешить и не отдать доллары.
– Вы не сомневайтесь, – заверил Дмитрий Олегович. – Ваши деньги попали ко мне случайно, по ошибке, и я на них не посягаю…
– Что вы, что вы! – немедленно ответил господин Седельников. – Мы и не сомневаемся. Вы нам все превосходно объяснили… Шли по улице, увидели доллары, решили нам вернуть…
Голос шефа «Мементо» звучал вежливо, даже предупредительно. Слова он произносил правильные, аккуратные. Немного странной казалась лишь интонация: примерно в таком же тоне продавщицы из магазина «Буратино» общались со своим капризным маленьким покупателем. Тем самым, кому предназначался огромный электрический танк.
– Не совсем так, – на всякий случай уточнил Курочкин. – Деньги я нашел, естественно, не на улице, а в подворотне… И сначала я, честное слово, не знал, что в чемоданчике доллары…
– Конечно-конечно! – бас господина Седельникова растекся приторным сахарным сиропом. – Доллары в подворотне, а вы не знали… Значит, вы по-прежнему хотите их нам вернуть?
– О чем я и толкую! – обрадовался Дмитрий Олегович, решив не обращать внимания на странную интонацию в голосе собеседника. – У меня есть план…
Разномастные конторы и офисы расползлись по Москве, как тараканы. Они влезли в цоколи, заполонили первые этажи и начали потихоньку вытеснять даже магазины – те, что не могли сопротивляться. Тихая позиционная война вывесок особенно была заметна в центре столицы, на больших улицах, близ транспортных артерий. Конторы отвоевывали здесь места, наиболее удобные для подъезда автотранспорта, а магазины бились за площадь, где бы циркулировало побольше праздной публики. Иногда магазинам удавалось переходить в контрнаступление, и тогда вместо окон, забранных тяжелыми решетками, вновь появлялись витрины с продовольственно-промышленным импортным изобилием. Чаще, однако, побеждали конторы с крепкими тылами и большим запасом прочности. Одна из них и победила старую булочную на углу Новокузнецкой и Зацепского вала, оттеснив ее куда-то в сторону Монетчиковских переулков. В прежние времена Курочкин любил заглядывать в эту булочную и даже специально делал ради нее крюк, возвращаясь домой из своего НИИ. Подольский хлеб и тминные рогалики были здесь, без сомнения, лучшими в Москве. Обычно Валентина терпеть не могла, когда Дмитрий Олегович проявлял самодеятельность и делал покупки без ее указаний, но зацепские рогалики были тем исключением, которое супруга снисходительно терпела и даже одно время закладывала их в свой тщательно выверенный семейный бюджет.
Теперь на месте угловой булочной располагался чей-то солидный офис. Изредка проходя мимо, Дмитрий Олегович с грустью наблюдал, как к боковому подъезду бывшего хлебного причаливают презрительные иномарки, как из них выходят хорошо одетые джентльмены и исчезают за дверьми. У входа в бывшую булочную всегда было довольно оживленно: деловитые граждане с портфелями сновали туда-сюда – входили, выходили, курили у входа, бросали окурки в беломраморную урну (раньше ее не было) и снова скрывались за дверью.
Здесь Курочкин и назначил свидание посланцам господина Седельникова, рассудив, что в этом месте человек с дипломатом ни у кого не вызовет вопросов. Встреча должна была состояться через четверть часа, а идти от телефона-автомата до здания бывшей булочной было всего минуты три – через Павелецкую площадь по подземному переходу. Или пять минут, если двигаться совсем уж черепашьим шагом, еле-еле волочить ноги.
Дмитрий Олегович позволил себе немного расслабиться. Очень скоро главная проблема будет разрешена, и Курочкину останется лишь придумать, как ему выкручиваться без денег и без яблок. Но это после, после… Мимо Дмитрия Олеговича шли озабоченные мужчины и женщины, нагруженные покупками. Каждого мужчину ожидала дома своя Валентина, каждую женщину ждал свой Курочкин. Во всем этом – как в хорошей формуле органического синтеза – была здоровая симметрия, четкое расположение реагентов, правильность и определенность. Улыбнувшись про себя, Дмитрий Олегович подумал, что у него с Валентиной – типичная экзотермическая семья: любой их контакт не обходится без повышения температуры окружающей среды. Курочкин знавал и спокойные, эндотермические, семейные пары, и их ласковая умиротворенность Дмитрию Олеговичу нравилась. Увы: когда человек вступает в брак, на нем не написан тип реакции – аналогов в справочнике не найдешь, в вытяжном шкафчике не проверишь… Дмитрий Олегович моментально испугался своего даже мысленного «увы» по отношению к Валентине и решил не продолжать своих сомнительных семейно-химических аналогий! Эдак можно дорассуждаться черт знает до какой ереси.
Курочкин поежился и шагнул в подземный переход – затхлый и почему-то очень тихий. Раньше здесь было множество прохожих в любое время дня, а теперь царило безлюдье. Кстати, с чего бы это? Дмитрий Олегович внезапно забеспокоился и, перепрыгивая через ступеньки, поскорее рванулся вглубь.
Рванулся – и был остановлен металлической решеткой с кое-как приляпанной свежей биркой «Входа нет». Закрыто. Заперто на висячий замок. Сегодня Фортуна решила-таки взяться за Курочкина по полной программе и доконать его вконец. Подземный переход был наглухо перекрыт, и это сразу поставило Дмитрия Олеговича перед трудноразрешимой проблемой. Некоторое время он стоял у решетки, тупо прикидывая, нельзя ли будет каким-либо образом пролезть между прутьев, но потом словно очнулся. Выбежал наружу, глянул направо, налево и завертелся на месте.