Она неистово затрясла головой, так что слезы брызнули из глаз, и, закрыв лицо руками, бросилась боком на кровать. Всю ее, подобно электрическому току, сотрясал неудержимый страх, который она больше не могла скрывать. Внутри у меня зашевелилось что-то похожее на жалость. А жалость обычно переходит либо в отвращение, либо в сочувствие.
Немного успокоившись, девушка посмотрела на меня, приподнявшись на локте и круто изогнув бедро.
— Так вы расскажете мне о Габриэль?
— Я не знаю ничего такого, что могло бы вас заинтересовать, — произнесла она слабым приглушенным голосом.
— Вам известно, кто застрелил Ланса?
— Нет. Оставьте меня в покое.
— Что сказал вам Карл Стерн?
— Ничего, У нас с ним была назначена встреча, и он просто хотел перенести ее, вот к все.
— Какая встреча?
— Это не ваше дело.
— Он намерен взять вас с собой на прогулку?
— Возможно.
— На прогулку в одну сторону?
Она, разумеется, поняла, что я имею в виду, и, вскочив, закричала срывающимся голосом: — Убирайся отсюда, садист проклятый! Я знаю таких, как ты! Я видела много раз, как сыщики из полиции мучают беспомощных людей! Если в вас есть хоть капля порядочности, уходите отсюда!
Она раскачивалась из стороны в сторону, ее груди напряглись под белой кофточкой, алые губы скривились, а глаза метали голубые молнии. Она была особенно хороша в этот момент, но кроме красоты в ней было еще кое-что, не менее привлекательное, — неподдельная искренность, которой дышал весь ее облик.
Я поймал себя на том, что утратил уверенность в правильности своих умозаключений. Девушка оказалась совсем не такой, как я ожидал. Кроме того, в обвинении, брошенном мне, была доля правды. Пожалуй, стремясь немедленно покарать зло, я сам стал слишком жесток, а к жалости, которую во мне вызывала Эстер, подмешивалось достаточно сильное влечение. Размышляя таким образом, я почувствовал себя крайне неловко. Самое лучшее было пожелать девушке доброй ночи и удалиться.
Не так-то просто любить людей и пытаться спасать их, ничего не желая взамен. Во всяком случае, у меня это не очень-то получалось.
Подъехав к клубу «Чэннел», я увидел, что ворота открыты настежь. Никто не вышел мне навстречу, будка охранника пустовала.
Празднество, затеянное Симоном Граффом, было в самом разгаре. Музыка и яркий свет выплескивались наружу из распахнутых окон. На площадке перед зданием стояло несколько десятков машин. Я припарковался между черным «порше» и «кадиллаком» цвета лаванды с откидным верхом и светлыми кожаными чехлами с золотой бахромой и снова прошел под перевернутой рождественской елкой красного цвета. Елка, по-видимому, что-то символизировала, но я не мог понять, что именно.
Подойдя к кабинету Бассетта, я постучал в дверь, но не получил ответа. Бассейн, освещенный сверху и снизу прожекторами, казался плитой из огромного сияющего изумруда. Гости собрались в дальнем конце, под ажурной алюминиевой вышкой для прыжков в воду. Спустившись по ступенькам, я направился туда вдоль выложенной кафелем кромки бассейна.
В основном здесь собрались молоденькие голливудские девицы, холеные и самоуверенные, в открытых вечерних платьях или купальниках, явно не предназначенных для воды. Среди мужчин я узнал Симона Граффа и Сэмми Свифта, а также спасателя-негра, с которым разговаривал сегодня утром. Все они, закинув головы, смотрели на девушку, неподвижно стоявшую на площадке десятиметровой вышки.
Спустя несколько секунд она разбежалась и взлетела в воздух, пересеченный лучами прожекторов. Ее тело согнулось, она плавно выполнила сальто в полтора оборота и, прежде чем войти в воду, превратилась из птички в рыбку. Зрители бурно зааплодировали. Один из них, проворный человек лет сорока, в смокинге, щелкнул фотоаппаратом с лампой-вспышкой, когда она поднималась по лесенке и с нее каплями стекала вода. Девушка надменно стряхнула воду с коротких черных волос и отошла в угол вытереться. Я подошел к ней.
— Прекрасный прыжок.
— Вы так думаете? — Она повернула ко мне свое загорелое лицо, и я увидел, что девушкой она была давным-давно. — Сама бы я себе дала от силы три балла. Координация была не на высоте. Когда я в форме, я делаю это сальто с винтом, но все равно, спасибо.
Она вытерла махровым полотенцем сначала одну ногу, потом другую. В ее обращении с собственным телом чувствовалась искренняя и бескорыстная привязанность, как будто она ухаживала, к примеру, за любимой лошадью.
— Вы участвуете в соревнованиях по прыжкам в воду?
— Одно время участвовала. А почему вы спрашиваете?
— Меня просто интересует, что заставляет женщин проделывать все эти штучки. Ведь вышка такая высокая.
— Человек должен в чем-то проявить себя. Я не красавица. — Она грустно улыбнулась. — Доктор Фрей, мой друг, психиатр, утверждает, что вышка — это фаллический символ. А знаете, что говорят пловцы? Прыгун в воду— это тот же пловец, но с мозгами набекрень.
— А я-то думал, что прыгун в воду — это пловец с сильной волей.
— Так говорят сами прыгуны. А вы много знаете прыгунов в воду?
— Нет, но хотел бы. Скажите, Эстер Кэмпбелл, случайно, не ваша подруга?
Ее лицо стало замкнутым.
— Я знаю Эстер, — сказала она осторожно. — Но вряд ли могу назвать ее подругой.
— А почему?
— Это длинная история, а я замерзла.
И, резко отвернувшись, она быстрым шагом направилась к раздевалке. Ее мускулистые бедра при ходьбе оставались почти неподвижными.
Откуда-то сверху раздался громкий мужской голос:
— Прошу внимания! — Он легко перекрыл шум. — Вам предстоит стать свидетелями чуда нашего века.
Голос принадлежал седовласому пожилому человеку, стоявшему на площадке пятиметровой вышки. У него были костлявые ноги, дряблая кожа на груди, а живот, как коричневый тугой мяч, растягивал светлые шорты. Присмотревшись, я узнал Симона Граффа.
— Леди и джентльмены! — Графф приставил ко лбу ладонь и игриво огляделся. — А вообще-то, присутствуют здесь какие-нибудь леди? А джентльмены?
Женщины захихикали. Мужчины загоготали.
— Смотрите, девочки и мальчики! — прокричал Графф резким неестественным голосом. — Великий Граф-фиссимо совершает уникальный прыжок и бросает вызов смерти!
Он решительно сделал несколько шагов и прыгнул вниз, вытянув руки по швам, «солдатиком», как обычно прыгают мальчишки. Его гости дождались, пока он появится на поверхности, и лишь затем начали аплодировать, изо всех сил хлопая и свистя.