— Письмо в похвалу австрийца, — фыркнул Киприан, возвращая послание барону. — Сын ваш говорит о нем в таких выражениях…
— Да погодите! — воскликнул барон. — Неужели вы думаете, что в наши смутные времена не нужны некоторые предосторожности при переписке? Родольф и я кое о чем условились, и мы увидим сейчас, такое ли значение заключено в письме.
Барон разложил письмо на столе, чистой стороной вверх, потом обмакнул палец в вино и намазал ее. Закончив свои странные действия, он взял бумагу и наскоро прочел то, что получилось. Бенедиктинец смотрел на него с удивлением, смешанным с любопытством.
— Ага! Вот это другое дело! — обрадовался барон. — Посмотрите теперь, и вы увидите настоящее послание.
Киприан взял письмо и, быстро пробежав его глазами, заметил, что оно претерпело некоторые перемены и заключало сейчас следующее:
— Теперь мы, конечно, имеем основательные причины не доверять презренному и вероломному австрийцу, — заметил Киприан. — Очевидно, ваш Родольф не только узнал вещи, невыгодные для Кольмара, но и стал свидетелем его подозрительных поступков. Какую цель преследует коварная политика рыцаря? Пока мы не можем этого угадать, но, согласитесь, что, обращаясь с рыцарем вежливо, мы сумеем втайне наблюдать за ним.
— Безусловно, — согласился барон. — Когда вы намерены представить его принцессе?
— Завтра утром, — ответил бенедиктинец, вставая и опуская капюшон на лицо.
— Где вы собираетесь провести ночь? — спросил барон Альтендорф. — Не лучше ли вам остановиться здесь и отдохнуть до завтра?
— Нет, — покачал головой Киприан. — Мне совершенно необходимо отправиться в замок Гамелен. — После чего простился с бароном и ушел.
На следующее утро солнце сияло на безоблачном небе. Цветы в саду, куда выходили окна рыцаря Кольмара, наполняли воздух своим благоуханием, далеко разносимым легким зефиром.
Было около девяти часов. Лионель и Конрад получили позволение погулять и воспользовались этим, чтобы обойти город, осмотреть монументы, дворцы и музеи. Эрнест Кольмар заканчивал депеши, начатые накануне, после разговора с хозяином «Золотого Сокола».
Вдруг дверь комнаты отворилась, и на пороге появился Киприан.
Монах был одет точно так же, как и в их первую встречу: грубая ряса бенедиктинца полностью скрывала величественный стан, четки висели на веревке, служившей ему поясом, а капюшон был опущен ровно настолько, чтобы закрывать лоб.
Войдя в комнату, он бросил быстрый и зоркий взгляд на Эрнеста Кольмара, чтобы понять, подозревает лн рыцарь, с каким противником боролся, спасая Этну.
Но рыцарь принял его так чистосердечно и вежливо, что бенедиктинец отбросил все сомнения: очевидно, Кольмар не узнал его и не помышлял о том, что монах участвовал в неудавшемся похищении.
— Вы обдумали то, о чем мы недавно беседовали? — спросил Киприан после обычных приветствий.
— Я считал, что мы уже обо всем условились, — заметил Кольмар. — Вам остается только выполнить одно обещание.
— Именно для того я и пришел, — перебил его монах. — Принцесса Елисавета уже знает о нашем разговоре, и она назначила вам на сегодня аудиенцию. Я готов отвезти вас к ее королевскому высочеству.
— Судя по вашим словам, принцесса живет недалеко, — сказал рыцарь, пряча недописанные депеши в комод и убирая ключ от ящика к себе в карман.
— Следуйте за мною, — молвил Киприан, не отвечая на вопрос, скрытый в последней фразе Кольмара.
Они вместе вышли из гостиницы, и бенедиктинец направился к южным воротам города. Именно через них Эрнест въехал в Прагу: они сообщались с той самой дорогой, по которой он сюда добирался.
Но вместо того, чтобы идти прямо, бенедиктинец внезапно повернул налево и с четверть часа шагал вдоль укреплений.
Они прошли так с полмили — монах впереди, Кольмар сзади — и не перебросились ни словом до тех пор, пока не очутились в небольшом густом леске с извилистой и узкой тропинкой между деревьями.
— Отдохнем здесь несколько минут, рыцарь, — внезапно сказал монах, остановившись на тропе. — Нужно, прежде чем мы пойдем дальше, условиться об одной вещи, о которой я не хотел упоминать в гостинице, ибо там наверняка есть любители подслушивать.
— Говорите откровенно, — попросил Эрнест Кольмар.
— Вы меня извините, — продолжал Киприан с легким оттенком замешательства, — если я напомню слова, которые сказал вам при встрече у часовни на перекрестке дорог. Я вас уверял тогда, что без меня ваш государь ничего не сумеет сделать в Богемии: ни отыскать убежища принцессы Елисаветы, ни обнаружить места, где скрыто ее огромное богатство.
— Я все это отлично помню, — кивнул рыцарь.
— Может, тогда вы сами понимаете, о чем я хочу сказать? — спросил монах.
— Вы, конечно, желаете, чтобы я торжественно поклялся ни при каких обстоятельствах не открывать убежище ее королевского высочества? — улыбнулся Кольмар. — Подобное уверение я могу дать вам без малейшей нерешимости.
— Стрела, пущенная вами, пролетела довольно близко к цели, — покачал головой Киприан, — но она воткнулась не в самый центр моих замечаний. Говоря обыкновенным языком, — прибавил он твердым и решительным тоном человека, отбрасывающего всякие колебания, — бывают случаи, где необходимы самые мельчайшие предосторожности и предельное благоразумие. Мы не только должны понять, кому доверяемся, но обязаны также получить все возможные гарантии того, что наше доверие не употребят во зло. Теперь вы согласитесь, что я совершаю ответственный поступок, провожая вас в убежище, и убежище тайное, — подчеркнул он, — в коем несчастье принудило скрыться злополучную принцессу.
— Объяснитесь просто, свободно, — сказал Эрнест Кольмар. — Я вижу, что вы хотите взять с меня ручательство сильнее обычного обещания. Хорошо, я вам не знаком… и смуты, волнующие вашу страну, естественно, сделали вас подозрительным. Чем я могу поклясться, что навсегда сохраню самую ненарушимую тайну об убежище ее королевского высочества?
— Ручательство, о котором я собираюсь вас просить, состоит в том, чтобы вы согласились позволить завязать себе глаза, пока мы будем идти туда и обратно.
— Клянусь небом! — вскричал покрасневший рыцарь, сверкая глазами. — При других обстоятельствах я бы счел подобное требование оскорблением.
— В таком случае пусть между нами будет все кончено, — холодно произнес монах.
— Нет! — сказал Эрнест Кольмар уже более спокойно. — Я принимаю ваше предложение, потому что решил принести любые жертвы для моего государя и желаю доказать вам своими поступками искренность обещания верно хранить тайну. Но если вы столь строго относитесь к нашим переговорам и считаете, что ручательство в таком деле значит все, а слова — ничего, тогда мы должны оговорить одно условие.
— Начинайте! — промолвил монах с нетерпением.
— Я полагаю, — продолжал рыцарь, — что во время свидания между ее королевским высочеством и мною вы должны показать мне те самые сокровища, которые станут собственностью принцессы в день ее брака, ибо принцесса без состояния и без приданого — партия неприличная для моего государя, Альбрехта Австрийского.
— Это условие я исполню, рыцарь, — вымолвил Киприан после нескольких секунд глубокого размышления. — Теперь мы пришли к соглашению во всех пунктах и можем приступить к занимающему нас делу. Следуйте за мною. — Киприан зашагал по маленькой тропинке, и шагов через двести они очутились у небольшого кладбища.
Ничего не могло быть живописнее этого кладбища, спрятанного в глубине восхитительного боскета. Кресты и могильные камни — безмолвные, но красноречивые воспоминания о путешественниках по жизни — возвышались между кипарисами и под меланхоличными ветвями плакучих ив. Свет и тени играли на могилах, точно символы радостей и горестей, составлявших существование тех, кто теперь покоился под мрамором или простым камнем.
Киприан прошел через кладбище, перекрестившись несколько раз с набожным видом, и на противоположном его краю внезапно повернул за угол одного памятника.
Там стоял человек лет сорока, видимо, слуга, он держал под уздцы двух оседланных лошадей и, под мышкой, сверток, который он подал монаху, не произнеся ни слова, потом так же молча удалился в чащу.
Киприан, не теряя времени, развязал узел, который оказался монашеской рясой, и попросил Эрнеста Кольмара надеть ее. Когда рыцарь исполнил его желание, он заставил его снять шляпу и спрятал ее под складками своей рясы.
Затем Киприан опустил на лицо Эрнеста Кольмара капюшон и завязал его таким образом, чтобы он мог дышать, но вокруг ничего не видел. Закончив приготовления, бенедиктинец помог Эрнесту Кольмару сесть на одну из лошадей, а сам сел на другую. Лошадь рыцаря, кроме обыкновенного повода, имела другой, довольно длинный, взяв его в руку, Киприан двинулся вперед.