— Возможно ли, — промолвил он наконец, — чтоб мы действительно увидались, что вы вспомнили свое обещание и пришли сюда в назначенный день и час?
— Рыцарь, вы уверяли, что желаете встретиться со мной опять, — ответила Этна, потупив глаза, — и я не нарушила слово, сдержать которое считала своим долгом.
— Да, я знаю, что сам вырвал у вас это обещание, — сказал рыцарь, внезапно сделавшись грустным. — И я почти раскаиваюсь в своем безумстве.
— В ваших словах скрыта горечь, рыцарь, — перебила его Этна таким кротким голосом, что Кольмар не мог не ответить ей нежным взглядом, — Почему вы сожалеете об этом? — продолжала она. — Разве дружеские чувства, которые вы испытали ко мне тогда, должны были исчезнуть вместе с необыкновенными обстоятельствами, породившими их?
— Нет! Нет! Вы ошибаетесь, Этна! — вскричал Кольмар, пожимая руку молодой женщины. Потом, выпустив ее, хотя она и не отнимала, несмотря на то что ее щеки покрылись яркой краской, он прибавил с живостью: — Мне очень жаль, что я увидел вас опять, Этна, потому что наше свидание заставит меня пожелать следующего, и только Бог знает, к вашему ли счастью и к моему ли кончится это.
— Разве вы хотите расстаться со мною так скоро? — тихо спросила Этна таким тоном, который сразу выдал все ее волнение.
— Нет! — воскликнул Кольмар. — Не прошло еще и пяти минут, а вы говорите о разлуке!
— Мне показалось, что вы раскаиваетесь в своем приходе, — промолвила Этна, обратив на рыцаря глаза, способные зажечь в его душе пламя, которым сами горели.
— Это правда, я раскаивался, а между тем был счастлив! Я все еще раскаиваюсь, а между тем остаюсь здесь против воли, — сказал Кольмар. — О! Вы, наверное, более чем женщина, вы — ангел, если обладаете таким могущественным влиянием, таким непреодолимым очарованием для тех, кто любуется вами.
— Разве вы не знаете, что я дочь Неба? — произнесла Этна.
Говорила она с видом, в котором лукавство настолько странно смешивалось с таинственностью, что сердце рыцаря так и запрыгало.
Он посмотрел на Этну с восторгом: то ли солнечные лучи вдруг запутались в волосах девушки и отразились в ее глазах, то ли пылкое воображение рыцаря разгорелось до крайней степени, но только Кольмару показалось, что Этна вся сияет сверхъестественным светом, и он опять решил, что перед ним ангел.
Обожание, восторг, пылавшие в его мозгу, дошли почти до безумия; голова его горела, смутная, но сильная надежда заставляла биться его сердце. В глазах потемнело, он был вынужден прислониться к парапету, а когда, опомнившись, поднял глаза, он остался один. Этна исчезла.
Вечер был великолепный, чудная луна серебрила башни, возвышавшиеся над Прагой, и на вершине каждой точно сияла звезда.
Один, в тишине прекрасной ночи, Эрнест Кольмар вошел в обширный сад пустого дворца. Огромные башни, длинные и узкие окна, белые мраморные лестницы составляли странный контраст с темной зеленью листвы и отчасти терялись в темноте, присутствующей всегда, даже в самую светлую ночь.
Увы! Все было пусто. Не слышались звуки музыки, не прохаживались блестящие посетители, не танцевали и не развлекались. Пышность, роскошь, великолепие исчезли как сон.
Эрнест Кольмар вздохнул, глядя на пустынный дворец, но в ту же минуту нежная рука слегка коснулась его плеча и отвлекла от размышлений. Это была Сатанаиса, богато одетая, но уже более по моде, чем тогда, в лесу. Волосы, черные как агат, распадались шелковистыми локонами по плечам, и красота ее была до того чудесна, что Кольмара, забывшего совершенно об Этне, на минуту ослепил вид этого восхитительного существа.
— Вы желали увидеть меня опять, — молвила она, первая прервав молчание, — и вот я выполняю свое обещание.
— Вы здесь! — вскричал Кольмар.
— Уезжая из лагеря таборитов, вы просили у меня дружбы, и я отдала вам ее. Вы забыли? — продолжала Сатанаиса.
— Забыл! — воскликнул Кольмар, взяв ее руку. — Подобный поступок был бы недостоин рыцаря.
— Значит, я могу положиться на вас?
— Ах! — вздохнул Кольмар. — Возможно, уже скоро я смогу доказать вам свою преданность. Вы теперь дружны с таборитами, но случайности войны могут обратиться против них. Каким ни смиренным кажется мое настоящее положение, я сумею помочь вам.
— Благодарю! Благодарю, — сказала Сатанаиса, и ее черные глаза, устремившись на рыцаря, лучше слов выразили пылкость ее чувств.
— Да, — продолжал рыцарь, — может статься, что моя партия объявит войну вашей секте, но мы навсегда останемся друзьями, милая Сатанаиса, и, даже враждуя с вашими таборитами, я сумею позаботиться о вашей безопасности Будьте уверены, что в угрожающую минуту вы найдете во мне верного и мужественного защитника. Горе тому, кто попытается вредить вам; месть цастигнет его, где бы он ни спрятался.
— Милый и храбрый друг, — вздохнула Сатанаиса, — почему не могу я предложить взамен вашей преданности дружбу сестры, способной ухаживать за вами, перевязывать раны, если вы попадете на одро болезней? Ах, так определила судьба!
— Какую тайну вы скрываете? — произнес рыцарь. — Кто назвал вас, кроткую, великодушную, именем дочери сатаны?
— О, это ужасная история! Страшная легенда! — воскликнула Сатанаиса, судорожно сжимая руку рыцаря и бросая вокруг испуганные взоры, точно боясь, что привидение появится из густой тени, падавшей от зданий, или белые статуи оживут и пойдут ей навстречу. — Да,— продолжала она тихим голосом, — это страшная тайна, но я не стану отвечать оскорбительным недоверием на ваши уверения в преданности. Может быть, вы поможете мне советами. Знайте же…
Но едва произнесла она эти слова, как мрачный и звучный голос, точно выходящий из недр земли, закричал:
— Дочь сатаны, горе тебе! Ты принадлежишь нам! Твой час настал!
— Прочь, прочь, демон! — возопила девушка в смертельном испуге и, сделав несколько шагов наудачу, упала бы, если б Эрнест Кольмар не подхватил ее.
Демонический хохот, словно смех сумасшедшего, загремел в воздухе, и молодая девушка, лишившись чувств, упала на несколько минут на грудь рыцаря. Тот, испуганный на мгновение этим голосом и смехом, будто доносящимися из ада, прогнал с усилием суеверное чувство и, прошептав молитвы своему святому покровителю, отнес девушку к мраморной лестнице и положил на скамейку в цветочной беседке. Там, когда взгляды их встретились, глаза девушки выразили любовь, доверие, признательность.
— Благодарю, тысячу раз благодарю за вашу доброту ко мне, — пролепетала она. — Но какой ужасный голос, я до сих пор дрожу.
— Объясните мне, милая Сатанаиса, что значат эти
страшные слова? Я не суеверен, но тот голос показался мне сверхъестественным. Какие опасности угрожают вам? Я сумею их предотвратить.
— О, не спрашивайте у меня объяснения теперь! — воскликнула Сатанаиса, по-прежнему дрожа и бросая на него умоляющие взоры. — Я не чувствую, что в состоянии сейчас растолковать слова, слышанные вами, и предостережение, заключавшееся в них, а также свой испуг. Пощадите меня, умоляю, и не принуждайте начинать рассказ, который пробудит во мне воспоминания об ужасах, которые мне пришлось пережить.
Сатанаиса встала и хотела удалиться, но рыцарь остановил ее.
— Когда мы увидимся? — спросил он, тронутый ее печалью и слезами.
— Скоро, — ответила она. — Я не могу пока назначить дня и часа, но не сомневайтесь, я обязательно расскажу вам страшную историю моего рождения. Прощайте теперь, прощайте, не следуйте за мною.
Пока происходили описываемые нами события, пажи Лионель и Конрад вышли из гостиницы и отправились погулять по городским бульварам. Близ южных ворот они встретили женщину, уже пожилую, любезного вида. Посмотрев на них с вниманием, она заговорила.
— Вы приезжие, красавчики? И долго останетесь в Праге?
— Мы приехали несколько дней назад, — ответил Конрад, — и вряд ли долго пробудем. Но я не думаю, что это вам интересно; уже поздно, и мы пойдем домой.
— Поздно? — удивилась старуха. — Стало быть, вы служите очень строгому господину, если он требует, чтобы вы ложились спать в такой час, когда развлечения только начинаются в знатных домах. Я отправляюсь отсюда в настоящий рай земной. Там блестящие залы наполнены щеголями и щеголихами замечательной красоты, музыка играет, столы уставлены самыми изысканными кушаньями и самыми лучшими винами. Я могу проводить вас в это восхитительное место. Хотите, или мне уйти одной?
Пажи были свободны, господин отпустил их на целый вечер.