Я так и замер…
— Ты не выдал их?
— Леша, Леша! — сказал он укоризненно и взлохматил мои волосы. — Не в том дело, но им, — он кивнул головой в сторону двери, — известно, что я бывал у железнодорожников.
Я плохо слушал, что отец говорил дальше. Я стоял перед ним с пылающими щеками. Ведь и о железнодорожниках выпытывал у меня Юнус.
За мной пришел Сахбо. Его сопровождал джигит с винтовкой за плечами.
— Мы за Умаром, — сказал он по-узбекски. — Как его живот, доктор? Можно ли ему давать плов, или он будет опять выбрасывать все обратно?
Я и забыл о своем недомогании и о том, что я Умар. С испугом я смотрел на Сахбо: неужели я должен расстаться с отцом?
— Он болен, — сказал отец, оказавшись более сообразительным, чем я. — Распорядись оставить его здесь.
Чужой джигит вышел вслед за Сахбо. Я остался с отцом.
Потянулись томительные дни нашего плена. Около дверей стояла стража. С моим появлением она усилилась и положение отца ухудшилось. Раненых привозили в отцовскую халупу, и он делал тут перевязки и несложные операции. Я числился больным и поэтому днем валялся на кошме. Однако скоро эта комедия кончилась.
Вечером нас навестил Курбан Вахидов, человек с длинным шафрановым лицом. Он был одет все в тот же стеганый халат и так же туго затянут офицерским ремнем. Он был очень вежлив с отцом. Справился о его здоровье, не скучает ли он без русской пищи.
— Мы можем прислать вам русского повара, — любезно предложил он. — Человек этот взят в плен. Завтра в числе других большевиков он будет зарезан, но если он сумеет доказать, что знает, как готовят любимые блюда доктора, мы с удовольствием подарим вам этого пленного.
Отец долго молчал, и я напряженно, с ужасом ждал его ответа. Мне хотелось соскочить со своей кошмы и броситься на желтолицего, но я, как и отец, сдержал себя.
— Вы, конечно, не сомневаетесь в том, что я попрошу вас прислать ко мне этого несчастного, даже если он и не умеет варить щи, — сказал отец.
Человек с шафрановым лицом расхохотался.
— Не сомневаюсь! Вы, доктор, гуманист. Вы лечите наших раненых, вы делите свою кошму с узбекским мальчиком, — он приложил руки к сердцу. — Поистине, аллах вложил в вашу грудь доброе сердце. Мы хотим облегчить ваше положение и дать вам в товарищи русского, а мальчишка пойдет со мной. Его место в отряде воинов пророка, он ведь мусульманин.
Я вскочил на ноги, но отец движением руки остановил меня.
— Это мой сын. Вы оставите его мне.
Ответ отца не удивил Курбана Вахидова. Он снова приложил руки к сердцу.
— Простите меня за беспокойство. Значит, вам не нужен этот русский? Он будет лишним между отцом и сыном; мало ли какие разговоры захотите вы вести, какие планы обсуждать… — Он хитро подмигнул отцу. — А тут всегда третий…
Отец ответил:
— Я не отказываюсь от третьего.
Курбан встал и, обойдя стул, подошел ко мне.
— Ты видал меня раньше? — спросил он.
— Видел.
— Вот как! — Он усмехнулся. — Как же ты в таком случае решился прийти сюда и назваться вымышленным именем? Ведь если один человек знает другого, то и тот, другой, знает его.
Я молчал.
Я так привык к двум языкам — узбекскому и русскому, — что не сразу сообразил, что со мной говорят по-русски.
Вахидов сел на кошму. Мы с отцом стояли.
— Ах, Петербург! — сказал он. — Александринка! Буфф! Цыгане! И вы, Михаил Алексеевич, все променяли это! И на что? На эту войну чужого вам народа?
Он первый раз назвал отца по имени и отчеству.
Отец спросил:
— Вы бывали в Петербурге?
— Да! Я дрался на германском фронте. Я офицер, хотя и узбек.
— Для узбека вы хорошо говорите по-русски, — сказал мой отец.
— А для русского, доктор, вы слишком хорошо говорите по-узбекски. Кончим любезности!
Он тоже встал с кошмы.
— Надеюсь, вы поняли: разговор о поваре был шуткой. Теперь не время для гастрономий… Этого пленного джигиты, верно, уже прикончили. А теперь к делу. Назначено наступление на Ташкент. На рассвете мы выступаем. Предполагается серьезная операция. С нашей стороны могут быть большие потери. Вы нам нужны, доктор, и поедете с нами. Я гарантирую безопасность вашему сыну. Он должен вернуться в Коканд. Наш джигит едет туда. Сын ваш поедет с ним.
Отец ответил твердо:
— Хорошо, он поедет в Коканд.
Вахидов поклонился отцу:
— Ваше решение, доктор, очень разумно.
И, усмехнувшись в мою сторону, сказал:
— Ну, Умар, через час будь готов.