— Это невозможно.
— Почему?
— Потому что каждый слепок проходит цензуру ещё до того, как запускается «Хронос». Это сложная и долгая процедура, и инициироваться она может только с подачи высшего руководства. Исключение составляют только калибровочные снимки, но их параметры строго регламентированы.
— Но ведь вы — и есть высшее руководство, — с нажимом произнёс Этингер. — Как мне убедить вас в том, что только новые слепки могут сдвинуть исследование с мёртвой точки?
Флагстад помолчал, раздумывая. Побарабанил пальцами по столешнице. Заговорил:
— Рун, каждый эксперимент — это очень дорогостоящее мероприятие. Меня уволят, если я буду расточать проектные средства попусту. В последнее время мы и так скорее держимся на плаву, чем идём к прорыву. Я не должен этого говорить, но топ-менеджеры «Эйдженс» начинают смотреть на «Миллениум» косо, потому что деньги уходят, а результатов нет.
— Значит, при сохранении текущего курса закрытие проекта — всего лишь вопрос времени? — Рун ухватился за подвернувшуюся соломинку. — Стало быть, нужно этот самый курс менять?
Физик вздохнул, поняв, что сам себя загнал в ловушку.
— Да, и делать это нужно обдуманно, а не цепляясь за любые возможности…
— Бросьте, — прервал его вошедший в раж Этингер. — Я даю вам не любую возможность, а очень даже перспективное направление. Я предлагаю использовать мой потенциал на всю катушку, а не на жалкие десять-пятнадцать процентов, как сейчас. Мне нужно всего несколько снимков, чтобы наши белые пятна стали прозрачнее.
Флагстад смотрел на историка с величайшим скепсисом, какой только могла изобразить скудная мимика нарколептика.
— Я передам вашу инициативу наверх, — проговорил он наконец. — Но отвечать за неё не буду. Если она найдёт какой-либо отклик, отвечать за всё будете сами. Как за успех, так и за провал. Думаю, не нужно говорить, что будет, если ваши начинания не оценят.
— И что же? — спросил Рун, внутренне съёжившись.
— Скорее всего, меня вынудят вас уволить, — пожал плечами Флагстад. — И вычтут часть расходов из вашего оклада. Это обычная…
Он не договорил: дверной коммуникатор миганием разноцветных огоньков и ненавязчивой мелодией оповестил учёных о том, что кто-то ожидает приглашения у порога. Флагстад то ли медленно моргнул, то ли просто закатил глаза, и выговорил отчётливо:
— Войдите.
В кабинет, едва приоткрыв дверь, неловко протиснулся Венсан. Виновато потупившись, он извинился за вторжение и протянул начальству планшет с какими-то срочными документами. Бесстрастное лицо физика вовсе затвердело в камень, степенью безэмоциональности превзойдя даже дверной косяк. В его случае это несомненно означало крайнюю степень раздражения: прежде чем принять устройство из рук подчинённого, он посмотрел на лаборанта так, что даже историк невольно втянул голову в плечи.
Пока Флагстад изучал документы, Венсан повернулся к Этингеру и со слабой улыбкой кивнул в знак приветствия. Рун ответил тем же.
— Эти акты должны были прийти три часа назад, — обронил физик, и добродушное выражение сползло с лица лаборанта, уступив место опаске. — Месье Венсан, не потрудитесь ли объяснить…
Ему снова не дали договорить: замигали лампочки, замурлыкал дверной коммуникатор, из-за чего Флагстад буквально вскочил с места с криком:
— Да вы издеваетесь!
На сей раз никто даже не ждал приглашения. Мелодия замолкла, магнитный замок открылся сам собой; в кабинет шагнули двое в форме службы безопасности, а следом за ними на пороге показался Ноа Валттери собственной персоной.
— Йонас, — произнёс он сухо, и Рун узнал эту интонацию: так же бесцветно военный рассказывал ему об «увольнении».
В запале Флагстад не ощутил температуры голоса Валттери, а потому рявкнул по инерции:
— В чём дело?
Молодцы из службы безопасности тем временем зашли к нему справа и слева, один из них отчеканил:
— Господин Флагстад, — физик посмотрел на него с непониманием — мол, ты-то с чего ко мне обращаешься? — прошу пройти с нами.
Второй амбал зашёл к руководителю проекта за спину и ловко стянул его запястья блокиратором. Венсан охнул. Флагстад медленно повернулся к Валттери.
— Это ещё что значит? — прошипел он, выкатив налившиеся кровью глаза, отчего впервые стал похож на нормального человека.
— Ты арестован, — сказал военный, не сводя взгляда с руководителя «Хроноса». — По подозрению в промышленном шпионаже.
Флагстад скрипнул зубами и дал себя увести, больше не проронив ни слова. У Руна на шее поднялись волоски. Не решаясь покинуть кресло, он продолжал сидеть, чувствуя, как немеет спина.
— Доктор Этингер.
Историк, вздрогнув, повернулся. Финн смотрел на него с очень неприятным выражением — всего пару секунд — но у Руна уже закололо в пятках.
— Хорошего дня, — отрывисто бросил Валттери и вышел вслед за подчинёнными, небрежным жестом оттеснив с дороги остолбеневшего лаборанта.
Дверь закрылась, и в кабинете повисла свинцовая тишина.
— Да что же это? — потрясённо пробормотал Венсан. — Что же это творится?
Этингер промолчал. Даже если бы захотел, он не знал, что ответить.
Вернувшись в смотровую — свою надёжную одиночную камеру с замком изнутри — Рун как в тумане провёл час, оставшийся до конца рабочего дня, и поспешил в отель. Выходя из здания фермы, он всё ещё ощущал холод между лопаток, будто в спину ему продолжал ввинчиваться взгляд проклятого финна. Этингер не представлял, как заставит себя прийти сюда завтра.
Прилив поднял яхты, пришвартованные у берега, и Рун немного отвлёкся, рассматривая цветные флажки с именными знаками владельцев — некоторые даже были нарисованы вручную старинными красками. В любой стране найдётся немало любителей архаики и рафинированного экстрима вроде морских прогулок на открытом всем ветрам деревянном корабле, но Руну казалось, что здесь, в Пенмарше, этих чудаков собралось в разы больше. Бухта между двумя рукавами пирсов была просто усеяна разномастными яхтами и лодками, которые, покачиваясь на волнах, дважды в сутки садились на мель и вновь поднимались вместе с приливами. Напротив башни старого маяка вытянулось современное здание береговой охраны с тремя арками небольших эллингов, откуда выглядывали оранжевые носы служебных катеров. По берегу прогуливались люди, в открытом кафе звучала музыка; ветер разносил вокруг обрывки разговоров, тихое жужжание проезжающих по набережной электромобилей и крики вездесущих чаек. Жизнь здесь текла совершенно обыденно, даже с некоторой ленцой и негой — а ведь всего в миле отсюда в подводном комплексе велись совсем не банальные разработки и далеко не безопасные игры. Этингер пожалел, что знает об этом.
Смеркалось. Над водой зажглась световая маркировка путей, в городе включились фонари. Рун как раз подошёл к отелю и отыскал взглядом окна Амины, подумав, что это действие скоро войдёт в привычку. Канзи была дома. Проглотив странную смесь досады и облегчения, историк направился к себе.
Уже в лифте он мрачно проследил, как съехались дверцы, и вспомнил утреннюю сцену на ферме. Лучше бы не вспоминал — от неё внутри заколобродило чувство вины, предвещавшее долгие часы бессонницы. Под влиянием мгновения он набрал этаж Амины и, сам себе поражаясь, пришёл к её номеру. Датчик на двери светился зелёным. Рун потянулся к звонку, но огонёк тут же мигнул и стал тусклым синим — в апартаментах выключили свет. Вздохнув, Этингер отступил. Может быть, это и к лучшему. Он представления не имел, о чём стал бы говорить.
Раздосадованный больше прежнего, Рун двинулся по коридору обратно. Чтобы не ждать лифт, решил воспользоваться лестницей, но не успел пройти и половины пролёта, как на площадку второго этажа, где находился его номер, из-за угла выехал, чуть слышно жужжа, коридорный домРоботник. Этингер едва не попятился, но вовремя спохватился. Камера «жужжалки» уже запечатлела его, и пытаться скрыться было бы крайне неумно. Сохраняя невозмутимый вид, историк спустился, прошёл мимо робота и неторопливым шагом достиг своих апартаментов. Оказавшись внутри, Рун отыскал взглядом мелкого комнатного уборщика — тот неподвижно стоял в углу на поле зарядки — и с минуту хмуро рассматривал его. В голове всё вертелась какая-то неоконченная мысль, но из-за утомления историк никак не мог на ней сосредоточиться, поэтому лишь озадаченно моргал, позабыв даже о том, где находится.
Очнувшись, он вяло отметил про себя, что это уже не первый мозговой сбой за сегодня. Рун вдруг вспомнил, что в последние дни практически не отдыхал — не мог отдохнуть. Подойдя к зеркалу, он столкнулся со стеклянным взглядом покрасневших глаз. Собственный измождённый вид воскресил в его памяти историческую статью о второй половине XXI века и синдроме нервного истощения, очень распространённого в то время.
Переживая за свою нервную систему, Рун поспешил лечь в постель, но, вопреки жгучему желанию забыться, снова не смог заснуть. Он долго бултыхался в беспокойной душной дрёме, то ныряя в вязкое онемение, то всплывая к волнам гротескных образов, исторгнутых его воспалённым разумом.