— Может, еще найдутся? — Но я и сам не верил в это.
— Две лампы уже нашлись. В конце снегового туннеля. Разбиты вдребезги.
— Наши друзья везде успевают. — Я негромко выругался. — Это решает вопрос, Джекстроу. Больше ждать нельзя, надо трогаться в путь как можно скорей. Но эту ночь... Эту ночь надо использовать для сна. Мы должны выспаться.
— В Аплавник? — Это была база нашей экспедиции неподалеку от устья ледника Стрёмсунд. — Думаете, мы доберемся туда?
Так же как и я, он имел в виду не трудности и опасности зимнего путешествия в Арктике, хотя, имея только устаревший тягач, даже думать об этом было страшно, а людей, которые должны были стать нашими спутниками. Среди всех сомнений и опасений одно было ясно как день: кто бы ни были убийцы, они могли избежать правосудия лишь одним способом — стать единственными, кто вернется из Гренландии живыми.
— Я бы не поручился за счастливый исход нашего путешествия, — сухо сказал я, — но у нас будет еще меньше шансов, если мы останемся здесь. Голодная смерть нам обеспечена.
— Да, несомненно. — С минуту он молчал, потом его осенила неожиданная мысль. — Вы сказали, что сегодня они пытались убить вас. А вам не кажется это странным? Казалось бы, вы и я должны быть в полной безопасности. Во всяком случае, на несколько дней.
Я понял ход его мыслей. Не считая Джекстроу и меня, едва ли нашелся бы десяток людей во всей Гренландии, которые смогли бы завести этот проклятый тягач и тем более управлять им. С собаками справиться мог только Джекстроу, и сомнительно, что кто-либо из пассажиров умеет ориентироваться по звездам и ходить по компасу. И тот факт, что мы с Джекстроу все это знали и умели, мог на некоторое время гарантировать нам жизнь.
— Вы совершенно правы, — сказал я ему. — Но мне кажется, что они об этом не думают просто потому, что еще не осознали, как это важно. Нам будет лучше просветить их на этот счет. Тогда мы оба будем застрахованы. Это, конечно, не придаст нам популярности в их глазах, но тут уж ничего не поделаешь.
Я объяснил Джекстроу замысел, который уже сложился у меня в голове, и тот глубокомысленно закивал в знак согласия.
Через две-три минуты после того, как он сошел вниз, я тоже спустился в домик. Все девять пассажиров были в сборе. Восемь из них внимательно следили за Мари Ле Гард, восседающей за кастрюлей с супом, и я мог рассмотреть их самым пристальным образом. Первый раз я разглядывал группу людей с целью решить, кто же из них убийца, и обнаружил, что испытываю при этом странное и беспокойное чувство.
Начать с того, что в первую минуту каждый из пассажиров представлялся мне потенциальным преступником, но я рассматривал всю цепочку убийств как ненормальность. А в этой крайне необычной обстановке, в этой совершенно немыслимой, многослойной одежде каждый из них казался отклонением от нормы. Но при более близком рассмотрении передо мной была группа дрожащих от холода, притоптывающих, чтобы согреться, несчастных и весьма заурядных людей.
Впрочем, так ли уж они заурядны? Например, Веджеро, зауряден ли он? Он обладает отличным телосложением, силой и, несомненно, быстротой и темпераментом первоклассного борца тяжелого веса, но я бы никогда не принял его за боксера. И дело не в том, что он очевидно образованный и культурный человек, такие боксеры бывали и раньше, а дело в том, что на его лице не было никаких признаков, вернее, следов его профессии. Кроме того, я никогда о нем не слышал, хотя, с другой стороны, это мало что доказывает, как врач, я всегда был низкого мнения о homo sapiens, который ни за что наносит телесные повреждения другому homo sapiens. Я не особенно интересовался этим видом спорта.
Или взять, например, его менеджера Солли Ливина или даже преподобного Джозефа Смолвуда. Солли ничуть не похож на нью-йоркского менеджера, каких я видел и о которых слышал. Он до того хорош, что в него не веришь. Или преподобный отец Смолвуд, который выглядит так, как обычно изображают проповедников и какими они почти никогда не бывают: смиренным, кротким, немного нервным. Все его движения, реакция, комментарии и реплики предсказуемы. Против этого, однако, можно было бы возразить, что наши убийцы — умные, расчетливые люди, которые ни за что не стали бы подделываться под столь явно искусственные типы. А с другой стороны, если они отличаются изощренной хитростью, они, возможно, так и поступили.
Коразини. На нем тоже можно поставить большой вопросительный знак. Америка специализируется на создании ловких, умных, крепких руководителей и служащих бизнеса, и Коразини, несомненно, один из таких людей. Но обычный бизнесмен тверд главным образом в умственном отношении, а Коразини крепок и физически, к тому же в нем чувствуется какая-то беспощадность, которую он не поколебался бы применить и в делах, выходящих за пределы бизнеса.
Придя к этой мысли, я тут же подумал, что готов заподозрить Коразини по соображениям, диаметрально противоположным тем, которые вызвали во мне подозрение относительно Ливина и преподобного отца Смолвуда. Коразини не подходил ни под один шаблон и совершенно не соответствовал традиционному представлению об американских бизнесменах.
Остаются двое: Теодор Малер и сенатор Брустер. Из них я бы, скорее, заподозрил первого, чем второго... Но когда я спросил себя, почему, то не смог привести никаких убедительных доказательств, кроме того, что он тощий, смуглый, несколько мрачный на вид и абсолютно ничего не рассказал о себе. Что касается сенатора Брустера, то он, конечно же, вне всякого подозрения. Но тут же меня сразила внезапная мысль: если кто-то хочет избежать подозрений, то нет ничего лучше, как назваться человеком, который действительно стоит вне подозрений! Откуда я знаю, что он действительно сенатор Брустер? Подложные документы, белые усы и белые волосы, венчающие багрово-красное от природы лицо, вот вам и сенатор Брустер. Правда, такой обман скоро раскрылся бы, но кто говорит, что он рассчитан на долгое время?
Я видел, что ничего не достиг. И чувство замешательства и неопределенности стало еще сильнее, чем прежде.
Я подозревал даже женщин. Вот, например, Елена, девушка из Германии. Ее родной город Мюнхен почти в центре Европы, а чего только не бывает в той сложной обстановке, какая создалась в этих местах. Но с другой стороны, предположение, что семнадцатилетняя девушка может быть главарем шайки, специалистом по части преступлений, а мы явно имеем дело с опытными преступниками, нелепо и притянуто за уши. К тому же, сломанная ключица почти неопровержимо доказывает, что авария была для нее неожиданной.
Мисс Денсби-Грегг? Она плоть от плоти того мира, о котором я знаю очень мало, не считая того немногого, что мне довелось слышать от моих собратьев-психиатров, с успехом запускающих свой невод в мутные воды так называемого младшего поколения лондонского светского общества. Однако моральная неустойчивость и неврозы, не говоря уже о частых финансовых затруднениях, сами по себе не порождают преступлений, а главное, в этих кругах не найдешь того, чем в полной мере обладают люди, подобные Веджеро и Коразини, — физической и умственной жестокости и устойчивости, необходимых для преступника и убийцы. Но идти от общего к частному так же опасно и ошибочно, как и обобщать частности: ведь я ничего не знал о мисс Денсби-Грегг как о человеке.
Остается только Мари Ле Гард. Она мой пробный камень, единственная скала, за которую я могу держаться в этом мире неопределенности и неизвестности, и если я ошибся в ней, то так же ошибаются и миллионы людей. Существуют в жизни такие ситуации, которые просто нельзя себе представить, и Мари Ле Гард именно этот случай. Она выше подозрений.
Постепенно до моего сознания дошли глухое дребезжание чашек анемометра на затихающем ветру и шипение нашей лампы, показавшиеся мне вдруг ненормально громкими: я понял, что в помещении воцарилось молчание, и увидел, что все смотрят на меня с недоумением и любопытством. Мои неподвижные черты и кажущееся спокойствие никого не обманули. Напротив, они слишком явно показывали, что что-то неладно, и это заметили все девять человек. Но то, что я стал центром всеобщего внимания, было мне даже на руку: это позволило Джекстроу незаметно вооружиться, и сейчас он появился, держа под мышкой винчестер.
— Прошу прощения! — сказал я. — Я знаю, что глядеть на человека в упор невежливо. Однако сейчас ваша очередь. — Я кивнул в сторону Джекстроу. — В каждой экспедиции есть одна-две винтовки, чтобы отстреливаться от бродящих по побережью медведей и волков и добывать тюленей на корм собакам. Я никогда не думал, что они так пригодятся нам в сердце ледового плато против гораздо более опасной дичи. Мистер Нильсен — необычайно меткий стрелок, так что не думайте выкинуть какой-нибудь трюк: просто сцепите руки над головой. Все до одного!
Как по сигналу, все глаза теперь устремились на меня. Я успел вынуть из кармана автоматический пистолет, который нашел у полковника Гаррисона. На этот раз я уже не забыл снять предохранитель, и в застывшем молчании щелчок прозвучал необычно громко. Но молчание длилось недолго.
— Что за безобразие! — сенатор Брустер выкрикнул эти слова, багровея от ярости. Он вскочил и шагнул было ко мне, но в то же мгновение остановился, словно наткнувшись на каменную стену: выстрел из винчестера Джекстроу прозвучал словно оглушительный удар грома, и, когда замерли его последние отголоски и дым рассеялся, сенатор Брустер с побелевшим лицом уставился на дырку в треснувшей доске пола возле своей ноги. Должно быть, Джекстроу не рассчитал быстроты, с которой Брустер шагнул вперед, и пуля прошла даже по ребру подошвы сенатора. Как бы то ни было, большего эффекта трудно было ожидать: сенатор судорожно отпрянул назад и опустился на ящик, служивший ему стулом, забыв от страха сцепить руки над головой. Но меня это не беспокоило: я знал, что сенатор больше не доставит мне неприятностей.
— О’кей! Значит, вы всерьез. Теперь вы нас убедили. — Это сказал Веджеро, как обычно растягивая слова: руки его были крепко сцеплены над головой. — Мы знаем, что вы ничего не делаете зря, док. Так в чем же дело?
— Дело вот в чем, — жестко ответил я. — Двое из вас убийцы. Двое мужчин, а возможно, мужчина и женщина. Оба, конечно, вооружены. Вот мне и нужно это оружие.
— Коротко и ясно, мой мальчик, — неторопливо произнесла Мари Ле Гард. — Очень лаконично. Вы что, свихнулись?
— Опустите руки, мисс Ле Гард, вы не включены в эту маленькую компанию. Нет, я не свихнулся. Я в таком же здравом уме, как и вы, а если вам нужны доказательства, вы можете найти их в самолете или в ледяной могиле на плато: пилота с пробитым пулей позвоночником, пассажира в последнем ряду с пробитым пулей сердцем и второго пилота, задушенного здесь, в этом помещении. Да-да, задушенного! Я сказал тогда, что он умер от кровоизлияния в мозг, но на самом деле его задушили, когда он спал. Ну как, верите вы мне, мисс Ле Гард? Или нужна экспедиция в самолет? Так сказать, для полной убедительности?
Она медлила с ответом. Все молчали. Каждый был слишком ошеломлен, слишком поглощен тем, чтобы преодолеть недоверие и понять смысл страшного сообщения, которое они услышали, точнее, каждый, кроме двоих. Но хотя я вглядывался во все восемь лиц так пристально, как никогда раньше не вглядывался в человеческие лица, я не заметил ни малейшего движения или дрожи, ни тончайшего признака виновности. Кто бы ни были эти убийцы, они в совершенстве владели собой. Во мне шевельнулось чувство отчаяния, наверное, я проиграл.
— Я должна вам поверить. — Мари Ле Гард говорила все так же неторопливо, как и раньше, но теперь голос ее дрожал, и от лица отхлынула вся краска. Она взглянула на Маргарет Росс. — Вы знали об этом, дорогая?
— Узнала полчаса назад, мисс Ле Гард. Доктор Мейсон думал, что это я.
— Боже милосердный! Как... как это ужасно. Просто чудовищно! Двое из нас убийцы! — Со своего места у плиты она оглядела всех восьмерых и быстро отвела глаза. — Может быть... может быть, вы расскажете нам все, доктор Мейсон?
Я рассказал им все. Я уже думал о том, хранить ли все это в тайне или нет, когда возвращался с мисс Росс от самолета, и решился на последнее. Мое молчание все равно не обмануло бы убийц, они ведь знали, что я обо всем догадываюсь, а пассажиры, узнав истину, наверное, станут следить друг за другом, как ястребы, облегчая мне задачу.
— Вставайте по одному, — сказал я, закончив свой рассказ. — Мистер Лондон обыщет вас. Нужно найти оружие. И не забывайте, пожалуйста: имея дело с отчаянными людьми, я готов действовать соответствующим образом. Когда подойдет очередь, стойте спокойно и не позволяйте себе ни одного подозрительного движения. Я с пистолетом не очень-то в ладах, поэтому буду направлять его прямо в живот, чтобы не промахнуться.
— Думаю, все равно промахнетесь, — задумчиво бросил Коразини.
— Меня мало интересует, что вы там думаете, — холодно отпарировал я. — И не советую проверять это на себе.
Джесс начал с Веджеро. Он тщательно обыскал его. Я видел, как лицо Веджеро вспыхнуло от гнева, но глаза его не отрывались от моего пистолета. Джесс ничего у него не нашел. Следующим был Солли Ливии.
— Могу я поинтересоваться, почему для меня сделано исключение? — вдруг спросила Мари Ле Гард.
— Для вас?-— переспросил я, не спуская глаз с Солли.— Для Мари Ле Гард? Не задавайте дурацких вопросов.
— Выбор слов и тон оставляют желать лучшего. — Голос ее звучал мягко и тепло, но все еще дрожал. — Но я еще никогда не получала лучшего комплимента. И все равно, я настаиваю на том, чтобы обыскали и меня: не хочу, чтобы на меня падала малейшая тень, если ни у кого не найдут оружия.
А оружия действительно не было. Джесс осмотрел всех мужчин, Маргарет Росс — женщин. Мисс Денсби-Грегг высказала при этом ледяным тоном свой протест, но ничего не было обнаружено. Джесс бесстрастно посмотрел на меня.
— Обыщите их чемоданы, — резко сказал я. — Те небольшие чемоданчики, что они забрали с собой. Посмотрим, что в них.
— Зря теряете время, доктор Мейсон, — спокойно заметил Ник Коразини. — Любой, кто бы ожидал обыска, предусмотрел бы и обыск вещей. Ребенок и тот бы догадался. Пистолеты, которые вы ищете, убийцы наверняка спрятали где-нибудь в тягаче или санях, а то и зарыли в снегу, дюйма на два-три, чтобы их легко было вытащить в случае необходимости. В вещах вы их не найдете, ставлю сто долларов против одного.