Она вздохнула с облегчением:
— Я так и знала, что ты это скажешь. Могу я помочь тебе?
— Можешь соскоблить клей с поврежденных труб.
Некоторое время она делала свое дело молча.
— Я хочу, чтобы когда-нибудь ты построил мне настоящий дом, — вдруг сказала она.
Он посмотрел на нее и улыбнулся:
— Ты говорила мне, что не собираешься покидать Сазерлей.
— Я тогда была еще слишком молода и не понимала, что Сазерлей мне не принадлежит. Отец передаст его Майклу, а тот своему сыну.
Она говорила так, будто все это мало ее волнует, но он понял, что осознание этого факта причинило ей немало боли.
— Я сделаю этот домик, но это еще не значит, что я собираюсь стать архитектором. Вовсе нет! Если бы я хотел заняться архитектурой, то стал бы учиться этому делу в Лондоне. Но я решил посвятить себя математике.
Она недоверчиво сморщила нос:
— Как ты можешь любить математику?
Он усмехнулся, вставляя в домик маленькие дверцы.
— Тут дело не в одной любви. Получше занимайся арифметикой, и тогда, возможно, ты поймешь меня.
— Никогда! — заявила она решительно. Однако про себя решила все же подзаняться арифметикой как следует. Тем более что она ей легко давалась. Она уважала Кристофера и прислушивалась к его советам.
Маленьким молоточком он прибил дверцы. Он любил подобный кропотливый труд.
— Если ты закончила с трубами, то можешь начинать чистить стекла.
Она не сразу взяла в руки крохотные окна домика, лежащие на столе.
— Если ты не хочешь построить мне дом, — сказала она серьезным тоном, возвращаясь к их разговору, — то хотя бы спроектируй его мне.
Его удивила ее настойчивость.
— Почему ты считаешь, что я спроектирую его лучше, чем кто-либо другой?
— Не только потому, что мне очень нравится этот кукольный домик, — она пристально посмотрела на Кристофера. — Просто я хорошо тебя знаю.
Она не могла выразить всех своих переживаний, хотя ее словарный запас был достаточно велик для ее возраста. Она знала лишь то, что Кристофер был таким добрым, как ее мать. Кроме того, он был очень рассудительным человеком. Исходя из этого, она полагала, будто все, что бы он ни сделал, должно быть красивым точно так же, как цветы, вышитые на ленточках ее матерью.
— Мне кажется, — сказал он с улыбкой, — ты оказала мне большую честь. Я спланирую дом для тебя, когда ты попросишь меня об этом.
— Хорошо!
Он плюнул на свою ладонь. Джулия сделала то же. Затем они прижали ладони одну к другой. Он не рассмеялся, так как видел, что она относится к этому ритуалу вполне серьезно.
Затем она опять положила локти на стол и подперла руками подбородок.
— Я уже знаю, где буду жить. Не очень далеко от Сазерлея, но и не слишком близко к нему. Не думаю, чтобы Майкл захотел видеть меня каждый день. А именно это я и стала бы делать, если бы жила слишком близко.
— Ты умна не по годам, — заметил он сухо. — Но ты слишком рано принимаешь решение о том, где тебе жить. У твоего мужа могут быть совсем другие мысли по этому поводу, и тебе придется подчиниться ему.
— Вот поэтому я и не собираюсь выходить замуж. Я не хочу, чтобы мной всю жизнь помыкали. И мне не нравится быть чьей-то женой. Моя бабушка уже давно вдова, а моих родителей разлучила война. Я думаю, что стану жить отдельно, как только Майкл женится. Возможно, я перееду в Лондон. Буду жить где-нибудь вблизи Уайтхолла, так что из своего окна смогу видеть короля, совершающего верховую прогулку. К этому времени он уже вернется во дворец.
Патриотические рассуждения ребенка тронули юношу. Он был убежденным роялистом, хотя и ненавидел войну. Тем не менее он горько переживал то, что из-за плохого здоровья не может послужить своему королю.
— Я думаю, королю приятно было бы узнать, что ты веришь в его победу, — сказал он тихим голосом.
Она поблагодарила его за эти слова, а потом продолжала прозаическим тоном, как будто они заключили между собой какую-то сделку:
— Значит, мы договорились, что мой дом будет в Лондоне.
— Давай не будем спешить с выбором места жительства.
— Мне казалось, что тебе нравится Лондон.
— Да, нравится. Это замечательный город, центр торговой жизни Европы.
Она развела руками:
— Тогда он мне подходит.
Утром все обитатели дома собрались на крыльце, чтобы проводить Майкла. В его седельном вьюке было много всякой еды, а в кошельке лежало золото, которое дала ему Кэтрин. В последнюю очередь он попрощался с матерью. Анна держалась молодцом, не плакала и, улыбнувшись, оттолкнула его от себя. Но после его отъезда она так и не перестала улыбаться. Эта странная улыбка сохранялась на ее лице в течение дня.
Кристофер изо всех сил старался развеять мрак, который окутал Сазерлей. Он уговорил Джулию и Анну пойти с ним на рыбалку, а на следующий день они втроем взобрались на высокий холм и устроили там пикник. С вершины холма был виден Пролив, похожий на полоску голубого стекла, и город Чичестер, обнесенный римскими стенами, с возвышающимся в центре собором. Джулия сплела венки из маргариток для матери и Кристофера. Ее собственный венок, который она надела себе на голову, походил на гирлянду.
Желая развлечь также и Кэтрин, Кристофер нанял экипаж, чтобы отвезти ее в Чичестер. Пока что было еще слишком рискованно пользоваться лошадьми из конюшни Сазерлея. В городе они пообедали в таверне «Пингвин», возле рынка. Все лавки находились поблизости, так что Кэтрин не пришлось далеко ходить. Она сделала много покупок, которые погрузили в экипаж, после чего обитатели Сазерлея и их гость вернулись домой.
Анна устроила вечеринку в честь Кристофера, на которую пригласила роялистские семьи, живущие поблизости. Среди гостей была симпатичная девушка, с которой он познакомился еще в прошлом году. В течение вечера ему удалось несколько раз поцеловать ее.
Дни пролетели очень быстро. Когда Кристофер уезжал, его, как и Майкла, провожали все обитатели усадьбы.