Седьмой нажал кнопку переговорного устройства и сказал в микрофон довольно буднично:
— «Глобус». Десятисекундная готовность.
На разных мониторах замелькали цифры — 10... 9... 8...
— 7... 6... 5...
В кабине пилота военного самолета — 4... 3... 2...
В кабинете директора ЦРУ... — 1.. 0...
И сразу забурлила вода под кормой десантного судна. По взлетной дорожке разбежался и поднялся в воздух десантный самолет. За ним выруливал следующий.
Вдоль ребристой стены фюзеляжа сидели рядком парашютисты От каждого тянулся шнур к проволоке под потолком. Судя по лицам, десантники были из местных. Однако они были разбиты на пятерки. Пятеро местных, затем американец, снова пятеро местных и снова американец.
— Минутная готовность, — скомандовал штурман в микрофон.
Игрушечный самолетом, в котором летели журналисты, вдруг затрясло, как таратайку на ухабах.
— Что случилось? — спросил задремавший было Кларк.
— Грозовой фронт,— сказал пилот
— Вам разве не давали погоды? — спросил Кларк.
— Дали,— мрачно усмехнулся пилот. Только метеорологи — народ скрытный. Жене — и то правды не скажут.
Самолетик тряхнуло сильней. За иллюминаторами молния распорола темное небо. Журналисты тревожно прильнули к стеклам. По ним ползли водяные струи.
— Н-да, ничто так не украшает газетную полосу, как хороший некролог,— задумчиво сказал Стэннард.
— Ну, из нас слепят шикарный,— потирая ушибленную голову, отозвался Mopp. — Украшение для всех солидны газет. Интересно, сколько отвалят полос?
— Не обольщайся,— сказала Катлен. — Кларку — полосу. Максвеллу — три колонки, всем остальным — сто строк.
— У русских есть такое понятие — «братская могила»,— сказал Кларк,— это будет братский некролог.
— Жаль, я не оставила в редакции фотографию, где я в зеленой шляпке,— сказала Катлен.
Так они острили, не очень представляя себе размеры опасности, а не на шутку встревоженный пилот твердил в микрофон:
— Я двадцатый... Вызываю триста... Я двадцатый... Вызываю триста... Прием...
— Здесь триста, — раздался в ответ металлический голос, прерываемый разрядами, —вас плохо слышно, вас плохо слышно, здесь триста. Прием.
— Я двадцатый, попал в грозу, попал в грозу!—кричал пилот...
Еще раз ударила молния, самолетик тряхнули сильней, чем прежде, и треск в наушниках прекратился.
— Я двадцатый! Я двадцатый!..
Пилот снял наушники, тряхнул для верности, еще раз приложил к уху и объявил:
— Рации капут. Будем возвращаться.
— Нам нельзя возвращаться, — сказал Кларк.— У нас все расписано по часам.
— Тогда садитесь на мое место и лезьте в тучу.
— А обойти? — предложил Кларк
— Что обойти? — поднял брови пилот.— Без рации? Тут бы обратно в Баланг попасть...
И он заложил крутой вираж.
— Завтра в Нью-Йорке наша пресс-конференция,— неприязненно глядя на пилота, сказал Кларк.
— Лучше отложить пресс-конференцию на послезавтра, чем навсегда, — ответил тот.
— Это, положим, верно,— согласился Mopp.
— Вот вам не надо было считать часы,— проворчал Стэннард.
— Везет мне с этими Гранатовыми! — в сердцах сказал Кларк.— Во время войны еле выбрался отсюда. Через тридцать пять лет попал, и снова...
— Значит, снова выберемся,— сказал Максвелл.
— Должны выбраться,— поправил Стэннард.
Пассажиры с тревогой смотрели то в иллюминаторы, то на пилота. Только Хольц кажется, не обращал внимания на происходящее. Прикрыв глаза, он продолжал дремать или делал вид, что дремал.
Катлен мельком взглянула на побледневшего Moppа.
— Конец света! — покачал головой тот, но все-таки заставил себя улыбнуться.
Штурман десантного самолета нажал кнопку, и в салоне, где сидели парашютисты, замигала синяя лампа. Открылась дверь фюзеляжа, и один за другим солдаты начали вываливаться в ночь.