В «Вальпургиевой ночи» мать убивает своего сына: «И тогда из поднятой руки графини сверкнула молния: «Вот тебе твоя королевская корона, ублюдок!»… С простреленным лбом Отгокар рухнул с лошади».
Героиня «Белого Доминиканца» Офелия вступает в «Алхимический брак» — топится в реке. Это столкновение со смертью становится для ее возлюбленного — Христофора — этапом алхимической «работы р черном» — поистине диавольской инициации. Именно так, ведь за порогом смерти Офелия становится женской частью единого андрогинного существа Христофора. После этого живой мир открывается ему как царство праха и кладбище душ. Каково?!
С героем «Голема» Пернатом происходит и вообще нечто невообразимое. Ему мерещится, что в пустом доме раввина начинается пожар, он запутывается ногами в канате, повисая вниз головой (в позе 12-го аркана, это очень трогательно для сердца каббалиста), а затем падает вниз. Размозжив голову о камень, он достигает вожделенного состояния Гермафродита.
Романист всеми силами заклинал демона самоубийства. И тот пришел вновь. Явился к его сыну. Как и к отцу — в возрасте двадцати четырех лет. Писатель был потрясен. Воспринять трагедию как акт «алхимического брака» было ему не под силу. Не помог и буддизм, обуявший Майнринка на старости лет. Реинкарнация — разве может она утешить? Писатель умер через пол года после сына. Несчастного самоубийцу звали Харро Фортунат — в его имени родители также зашифровали мечту о «счастье».
«Аналогичной можно считать ситуацию и с Джеком Лондоном, который в возрасте 20 лет, будучи в состоянии депрессии, пытался утопиться в океане, но передумал, выплыл и передал эту роль герою своего автобиографического романа «Мартин Иден», который кончает самоубийством именно таким способом. Этим Джек Лондон продлил свою жизнь и литературную деятельность еще на 20 лет. Но душевное заболевание прогрессировало, к состояниям мании и депрессии добавились бредовые идеи преследования, и в возрасте 40 лет он покончил с собой, приняв смертельную дозу морфия. Кстати, Джек Лондон был читателем и последователем философии Ницше, который (так же, как и Шопенгауэр) признавал законность и обоснованность самоубийства…
В связи с этим уместно процитировать автобиографический рассказ Максима Горького «Случай из жизни Макара», который особенно ценен как самоописание незавершенного самоубийства, написанное пером большого писателя… «Герою рассказа (то есть, по сути, самому Максиму Горькому) 19 лет, он здоров, жизнь кажется ему интересной, он ищет новых впечатлений, общается с людьми, читает много книг. Ни о каких драматических ситуациях в его жизни речь не идет. Но вот… постепенно у него появляется чувство усталости, скуки, острое недовольство собой и людьми. Макар покупает револьвер, изучает анатомический атлас, чтобы не промахнуться, стреляя в сердце, тщательно моется в бане, оставляет предсмертную записку. Выйдя вечером в пустынное место, стреляет себе в грудь. Тяжело раненного, его доставляют в больницу, где его окружает поток ярких зрительных галлюцинаций. Герой рассказа постепенно выздоравливает и возвращается к реальной жизни, навсегда отбросив мысли о самоубийстве. Как известно, Горький расплатился за этот «случай» тяжелым туберкулезом в простреленном легком…» [10].
Существует мнение, что, «убивая себя» в автобиографическом «Театральном романе» (имеющем подзаголовок «Записки сумасшедшего»), Михаил Булгаков также предотвратил самоубийство настоящее. Страшную возможность «откупиться» получают некоторые писатели! Они продляют свое земное существование только за счет того, что навязывают суицид другим. Как идолы современного рока.
«Фаустус» — счастливый — так называли и еще одного известного в истории персонажа. А именно Симона Волхва. Своими чудесами в Риме он произвел невероятный фурор. Чародея приняли за бога и воздвигли в его честь статую.
Помните из деяний Апостолов?
«Находился же в городе некоторый муж, именем Симон, который перед тем волховал и изумлял народ Самарийский, выдавая себя за кого-то великого. Ему внимали все, от малого до большого, говоря: сей есть великая сила Божия… Но, когда поверили Филиппу, благовествующему о Царствии Божием и о имени Иисуса Христа, то крестились и мужчины, и женщины. Уверовал и сам Симон и, крестившись, не отходил от Филиппа; и, видя совершающиеся великие силы и знамения, изумлялся… Симон же, увидев, что через возложение рук Апостольских подается Дух Святой, принес им деньги, говоря: дайте и мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получил Духа Святого.
Но Петр сказал ему: серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги. Нет тебе в сем части и жребия, ибо сердце твое неправо перед Богом. Итак, покайся в сем грехе твоем и молись Богу: может быть, отпустится тебе помысел сердца твоего; ибо вижу тебя исполненного горькой желчи и в узах неправды».
(Деян. 8:9-10, 12–13, 18–23).
Заключить сделку с Богом невозможно. А с демоном — не так уж и сложно. Это и роднит Фауста с Симоном Магом, который, по словам св. Иустина, несомненно, был обуян бесами.
Известный психиатр Ломброзо в своем исследовании «гениальность и помешательство» отмечал, что гении наподобие Фауста обычно склонны к пьянству и разврату. Сподвижник Лютера Филипп Меланхтон, университетский однокашник Фауста, вспоминал: «Нужно сказать, что Фауст этот был, помимо всего прочего, негоднейшим вертопрахом и вел столь непристойный образ жизни, что не раз его пытались убить за распутство».
Это и есть «счастье», которого алчет Фауст? А начиналось-то все с гордого стремления к истине. Да, стоит только одному греху зацепиться за душу человека, он тянет за собой другие. Так за тайным следует явное падение. Книги о Фаусте свидетельствуют: после прогулки в ад первоначальная жажда знания сменяется примитивной похотью и жаждой власти. Для удовлетворения вожделения он вызывает даже дух Елены Троянской, который, естественно, оказывается суккубом.
То же и у Симона Волхва, называвшего себя Верховным Богом. Он водил с собой некую Елену, блудницу. Чародей утверждал, будто она — его первая мысль, мать всех вещей и что через нее Симон замыслил и создал мир. Св. Ириней Лионский так пересказывает бредни волхва: «Эта мысль, выходя из него и зная волю своего Отца, низошла в нижние области и породила ангелов и власти, которыми, по его словам, и сотворен этот мир. После того как Елена их произвела, она была задержана ими из зависти, так как они не хотели считаться порождением какого-либо другого существа… (она) терпела от них всякое бесчестье… и даже была заключена в человеческое тело и, время от времени, как бы из сосуда в сосуд переходила из одного женского тела в другое. Она была в той Елене, из-за которой произошла троянская война… Странствуя из тела в тело, она, наконец, отдалась в развратный дом; она-то и есть погибшая овца. Поэтому он (Симон) пришел сам, чтобы опять взять ее к себе и разрешить ее от уз, а людям доставить спасение через познание его… Те, которые верили в него и в его Елену, как свободные, делали, что хотели, потому что люди спасаются его благодатью, а не за дела праведные. Ибо дела праведные не по природе, а случайно, так как ангелы, создавшие мир, установили это, имея в виду посредством таких заповедей поработить людей… Поэтому мистические жрецы этой секты живут сладострастно и занимаются делами волхования».
Смерть Симона Мага. Старинная гравюра.
Симон Волхв, по определению Учителей Церкви, — отец всех ересей. Действительно, в его мировоззрении просматривается главная, гордостная мысль гностицизма: мир плох, а я хорош. У кого она заимствована? У самого падшего ангела.
«Гордыня заставила Сатану предпочесть роль первого злодея роли второго благодетеля. И на этом пути своего отпадения ему прежде всего следовало:
1) заявить о своей исключительности, основанной на некоем особом «знании» путей Господних…
2) отвратиться от окружающего мира, субъективно считая его «злом» (ведь мир этот его обидел — Богом не признал)». [17].
Однако… Сатана пал, изгнанный с неба архангелом Михаилом. Взлетевший в воздух Симон Маг пал по молитве апостола Петра, дабы не искушал народ. Доктор Фауст, согласно народным преданиям, летал совсем уж анекдотично — на бочке с вином. Но далеко ли на ней улетишь?!
А ведь как хвастал чародей несчастный! «Как-то приехал он (Фауст) в Вюрцбург и будто бы похвалялся там в присутствии многих людей, что в чудесах Спасителя нашего Христа нет ничего удивительного, что, дескать, он, Фауст, может сделать все, что делал Христос, когда и где угодно»… Аббат Тритемий не без ревности описывал Фауста именно как нового Симона Мага.
Вот он изображен на старинной гравюре. Стоит, опираясь о рукоять любимого меча. Под изображением надпись: «Кто принадлежит самому себе, тот не раб никому». Но был ли знаменитый Парацельс себе хозяином?
Во время его путешествий по Востоку константинопольский маг и алхимик Соломон Тризмозис подарил Парацельсу «философский камень», называемый Азот. Ему приписывались магические силы. Поразительно: столетия спустя после того, как было сказано о «камне веры», некие «мудрецы» все еще язычески связывали камни с духами. А «философский камень» и подавно: «исцеляет», «дарит молодость», «превращает металлы в золото»… То есть делает все то, чем соблазняют бесы. Во многих свидетельствах о знаменитом врачевателе написано прямо: в рукоять его меча был заключен демон по имени Азот.
По-гречески Азот значит «неживой». По-русски можно сказать — нежить. Не он ли подсказал последователю Асклепия использовать человеческую кровь и плесень с черепа покойника? Не он ли продиктовал состав мази, позволяющей впасть в транс и общаться с духами: детский жир, мак, бешеный паслен, цикорий? Да-да, детский жир, тут нет ошибки. Догадываетесь, как его добывали?
Главной целью алхимии Парацельс считал получение не золота, а «арканумов» — бесчисленных химических соединений, каждое из которых способно исцелить ту или иную часть организма. Во времена недавнего бума химии об идее Парацельса стали с благодарностью вспоминать все чаще. Однако «арканумы» оказались бомбой с часовым механизмом. Она уже взорвалась и сеет смерть, сколько бы наука ни пыталась «подобное лечить подобным».
«Премудрые соломоны» веками снабжали европейскую науку своим убийственным наследием. Впрочем, Парацельс считал, что врачу «следует учиться также у старых бабок, крестьян, чернокнижников, цыган, у странствующего и бродячего люда — ибо они знают больше, чем все университеты!» Не случайно в русский язык вошло слово «врач» — от «врать», то есть заговаривать.
Парацельс сторонился женщин, но почему-то очень тепло относился к суккубам, демонам, которые в женском обличье вступают в связь с мужчинами.
«Вот, скажем, водолеи или водяные, они выходят к нам из воды, знакомятся с нами, потом вновь опускаются в воду, потом снова поднимаются. Да они те же люди, только на звериный манер, без души. Отсюда мы видим, что они могут жениться на людях, так что нимфа может взять себе мужчину из Адамова колена, и она будет жить с ним в доме и рожать детей. А как родится ребенок, то отец-то из корня Адамова, он вольет душу в ребенка, и тот будет в точности как человек, и с душой. Но дальше и женщина может получить душу, если она замужем, и она будет как и другие женщины, и Господь снизойдет к ней…»
Вся эта тарабарщина — словно горячечный бред. Здесь и оккультная вера, что у человека и бесплодного демона может родиться ребенок; и неожиданная симпатия к бесам — стоит им только распустить зеленые космы; и каббалистические представления об искуплении демонов. Какой только ереси нет в этой возбужденной скороговорке! Кстати, Парацельс большую часть своих сочинений диктовал по утрам после пирушек. При этом он тараторил невероятно быстро. «Точно дьявол из него говорил». [40].(14). Сам знаменитый врач однажды написал: «Явился мне Меркурий и научил великому искусству, но я все забыл».
Опять, как и в случае с Гете, возникает мысль: все это писал словно демонический «агент влияния» в мире людей. Но «агенты влияния» что-то получают за свои услуги. Что получал Парацельс? Инфернальные ласки? Золото? Один из учеников сообщает о такой странности: «Он тратил очень много денег, так много, что порой у него не оставалось ни гроша, а на другой день снова был полный кошель золота…»
«Не раб никому», Парацельс был в плену у пьяного беса. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. «Его манеры были вызывающими и вульгарными, одежда — всегда мятой и неряшливой, он был толстым, лысым и вспыльчивым человеком… Основными недостатками Парацельса были его тщеславие и злобный характер». [31].
Его ученик Иоганн Опоринус писал: «Почти два года я общался с Парацельсом и жил у него, и за это время видел, что он пьет и днем и ночью, и вряд ли хоть час или два в сутки бывает трезвым…» И еще: «На ночь, сколько я помню, он никогда не раздевался, что я приписал его опьянению, а он очень часто приходил домой к полуночи не вяжущий лыка и заваливался в постель, не снимая ни одежды, ни меча, который ему якобы подарил какой-то палач; нередко он, едва улегшись в кровать, с шумом вскакивал с обнаженным мечом и вонзал его в стену, я боялся, как бы он ненароком не отрубил мне голову». С кем невидимым пытался сражаться ученый? Стальным мечом… Тогда, как дан меч духовный, который есть Слово Божие?!
Прижизненное изображение Парацельса. В кристалле рукояти его меча заключен демон Азот
Сидевший в ручке меча Азот не уберег своего «повелителя» от насильственной смерти. А, может быть, эта нежить сама прикончила «мудреца»?
Парацельс знал о своей скорой смерти заранее. Сорокавосьмилетний целитель написал завещание за три дня до гибели. До истечения срока договора?
Об этом, демоническом, типе творцов и прорицателей Цвейг писал возвышенно, но не без медицинских симптомов: «Ибо там, где самовластно царит демон, создается особенный пламенно-порывный повышенный тип искусства: опьяненное искусство, экзальтированное, лихорадочное, избыточное творчество, судорожные полеты духа, спазмы и взрывы, вакханалии и самозабвение, «мания» греков, священное, пророческое, пифическое исступление. Чрезмерность и преувеличенность всегда служат первым, непреложным признаком этого искусства…»
Ученые и писатели стали пифиями, голоса которых ждут миллионы. А ведь пифии корчились и кричали вещие слова в состоянии одержимости. Обуяны они были огненным духом Пифона — древнего змея, поверженного под землю… Что было потом? «Сообщения жрицы передавались философам, которые жили при оракуле и чьим долгом было интерпретировать предсказания и правильно применять их. Затем сообщения передавались поэтам, которые перелагали их в оды и лирические стихи… придавая им изысканную форму и делая их доступными для публики». Культура Древней Греции была одержима демонами.
Свт. Иоанн Златоуст объяснял разницу между языческим прорицанием и ветхозаветным пророчеством: «В капищах идольских, когда кто бывает одержим нечистым духом и прорицал, то, как бы ведомый и связанный, был увлекаем духом и нисколько не сознавая того, что говорил. Гадателю свойственно быть в исступлении, терпеть принуждение и насилие, увлекаться и неистовствовать, как бесноватому. А пророк же не таков, он говорит все с трезвою душею и здравым рассудком, зная, что он говорит… Послушай Платона, который в апологии Сократа говорит так: «прорицатели и гадатели говорят много и хорошо, но сами вовсе не знают того, о чем говорят»… Все это доказывает и принуждение, с каким бесы удерживаются и служат, и насилие, какое люди терпят, однажды предавшие себя им и лишающиеся в это время здравого смысла. Но у нас не так. Пророки пророчествовали с рассудком и совершенно свободно. Они властны были говорить и не говорить: они не были принуждаемы, но вместе с честию сохраняли и волю. Поэтому и Иона убегал, поэтому и Иезекииль уклонялся, поэтому и Иеремия отрицался. Бог же не принуждал их насильно, не помрачая рассудка».
Итак, разница между пророком и пифией такова, как между святым духоносным старцем и пациентом доктора Кандинского. В последнем случае злыми санитарами «прорицателя» являются бесы — окрутили по рукам и ногам смирительной рубашкой собственной, подавляющей воли и ведут душу в пылающую палату для буйных.
С давних пор рогатые подселенцы создавали в мире людей своих «предвещателей». Навязчиво нашептывали им слова, в которых зерна истины замешивались на «олимпийской амброзии» лжи. Сократу, например, его личный демон не только подсказывал «мысли, достойные потомства», он вел философа по жизни, как бы предохраняя от злого. В диалоге «Феаг» Платон передает слова своего учителя: «…дело в том, что, начиная с детства, что-то сопровождает меня… нечто демоническое. Это какой-то голос, когда он является, всегда дает мне знак удержаться от того, что я хочу делать, но никогда ни к чему меня не побуждает. И то же самое, когда кто-нибудь из моих друзей мне что-нибудь сообщает, и я слышу голос, он отклоняет от предприятия и не позволяет делать». Просто ангел-хранитель! Однако почему же он тащил Сократа по дороге пьянства? Почему заставил принять яд?
Стоит ли удивляться и следующим сюжетам! В «Слове против эллинистов» Татиан пишет, что Диоген хвалился своею жизнью в бочке, а умер от переедания. Аристип вел себя распутно. Гераклит гордился знанием и мистифицировал происхождение своих произведений, а умер, обложенный навозом, веря, что так он вылечится». [55]. Таким же был и поэт V века до Р.Х. Эмпедокл:
Татиан продолжает: «Эмпедокл поскакал в вулкан Этну, думая, что он бог, который вознесется. Конечно, он сгорел».