– Где я? С кем я? – спросила Амарилла, сомневаясь, не спит ли она.
– Высокородная Рубеллия находится среди самых преданных слуг своих, – ответила льстивая старуха Мелания.
– Что… что случилось? Что было здесь?
– Успокойся, госпожа! Не угодно ли свежей воды?
Амарилла закрыла лицо руками, но через несколько минут отняла их и тихо, в полном отчаянии произнесла:
– Неужели все это правда? Он не вернулся, он убит!
Ее голова тяжело поникла на плечо Мелании; она закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, как будто желая навсегда погрузиться в сон.
– Добрая госпожа не видела супруга мертвым, – громко и отчетливо произнес Луктерий.
Безутешная красавица встрепенулась от звука его голоса и повторила:
– Не видела супруга мертвым…
Она взглянула на галла, но на этот раз не смутилась от взора красавца, который светил ей, точно путеводная звезда во мраке.
– Зачем оплакивать того, кого мы не видели бездыханным!
– Луктерий, что значат твои слова?
Слабо улыбнувшись, Амарилла поманила галла к себе. Он опустился на колени пред нею, поцеловал край ее покрывала и сказал:
– У вестника смерти нет еще уса над губою.
– Ты не веришь словам Церинта?
– Не верю. Не меч, а детская игрушка приличнее руке воина, которого госпожа назвала Церинтом. Мудрый не может принимать без доказательств за правду то, что болтает дитя.
– Публий жив?! Жив?!
– Пусть госпожа спросит свое сердце. Если ты сильно любишь своего супруга, сердце-вещун само отзовется. Само скажет, истину ли возвестил оруженосец.
Амарилла склонила голову на руку в глубокой задумчивости. Луктерий сел у ее ног на нижнюю ступень лестницы.
– Не знаю… сомнение в сердце моем, – сказала Амарилла через несколько минут.
Такой разговор между носильщиком и матроной, принявший характер некоторой интимности, был против инструкций, данных Фульвией ее служанкам, а потому хитрые женщины поспешили перебить его.
– Высокородная Рубеллия, – сказала Мелания, – осмелюсь обратить твое внимание на то, что полдень настал. Сегодня довольно жарко, совсем по-весеннему. Твоя головка очень горяча, ты захвораешь.
– Это правда. Пора домой, – сказала Амарилла.
– А если мой совет будет милостиво выслушан, – вмешалась Марцелина, – то я скажу, что высокородной Рубеллии не следует быть сегодня дома раньше вечера.
– Это почему?
– Ты сильно взволнована, госпожа, тебе надо развлечься.
– И я со своей стороны согласна с этим, – поддакнула Мелания, – не пойти ли тебе в храм? Мы еще успеем прийти к концу жертвоприношения.
– Нет, добрая Мелания, – ответила Амарилла, – я не пойду в храм. Могу ли я благодарить богов, не защитивших моего мужа? Нет, нет! Это было бы профанацией, оскорблением богов, если бы я стала петь вместе со счастливыми гимны благодарения и славословия, имея в сердце печаль.
– Куда же тебе угодно? Тебе не следует сейчас возвращаться домой – пустые огромные комнаты еще сильнее возбудят тоску одиночества.
– И, может быть, ох… может быть, вдовства…
– Ведь у тебя, госпожа, нет дома любимой рабыни.
– Это правда. Сегодня там нет ни любимых, никаких. Я их всех отпустила на триумф. Моя ключница, старая Амиза, как и я, верно, горюет, потому что оруженосец моего мужа – ее муж, а он тоже не вернулся, пропал. Ее ворчание, неумолчная болтовня мне опротивели. Она когда-то была любимицей моей матери. Она все твердит мне одно и то же о почтении к родителям, которых не за что почитать. Нет, не пойду домой к Амизе. Проводите меня в Коринфские ряды, к моей молочной сестре.
– Это, осмелюсь тебе доложить, также не совсем хорошо, госпожа, – возразила Мелания, – у твоей молочной сестры теперь, конечно, идет пированье по случаю возвращения ее брата, а печальная гостья – веселому пиру помеха.
– Кроме того, – перебила Марцелина, – среди купцов водится пьянство без меры. Кто-нибудь там привяжется к тебе, госпожа.
– И это ты дельно сказала, – заметила Мелания, – а ты как полагаешь, госпожа?
Льстивые служанки уже успели до того завладеть Амариллой посредством своей болтовни и ухаживаний, что она их считала добрейшими существами в мире.
– Да, – подтвердила она.
Ее силы теперь совсем ее оставили. Ей было все равно, куда бы ее ни вели и что бы с ней ни делали. Ей хотелось только отдыха, сна, забвения страданий или же утешения, ласкового слова, взгляда…
– Не угодно ли госпоже пройтись за город на Via Appia? – предложила Марцелина.
– Вот что выдумала! – воскликнула Мелания со смехом. – На Via Appia теперь очень многолюдно. Народ бродит, пьянствует с песнями по этому красивому предместью, полному кабаков. Плясуньи кружатся со своими бубнами. Когда же солдаты уйдут из Капитолия после жертвоприношения, на Via Appia начнется сущая вакханалия. Ты, Марцелина, предложила это, полагая, что госпоже хочется уединения среди гор и лесов?
– Да. В минуты грусти, по моему мнению, лучше всего удалиться на лоно матери-природы, но не в свой дом, а в такие места, которые не напоминают ничего.
– Но Via Appia место нынешним днем совсем непригодное. Ты желаешь в леса и горы, в тихое уединение, госпожа?
– Да, Мелания. Это было бы очень хорошо, – отозвалась Амарилла, – но мне очень хочется спать. Я всю ночь не спала. А затем – такая ужасная весть.