Слышу — разоряется:
— А…! Бл…! Кого привезли?! Кидай его в реку! Врун, болтун, язва ходячая! Топи его!
Мне интересно, пошёл глянуть.
Аким мужичка какого-то за шкирку ухватил и таскает. Не так, чтобы насмерть. Волю господскую являет. Чтобы помнили — у, собаки дикие, косорылые, сиволапые — кто над ними хозяин.
Пригляделся — Хотен.
Был у меня в Пердуновке такой… собеседник. Сплетник, выдумщик, сказочник… Стишки ругательные про боярина сочинял.
Поганенький, надо сказать, мужикашка. Была пара-тройка эпизодов, в которых он вёл себя… неправильно. Я уж и прирезать его собирался, да вот как-то не сложилось. А так-то нормальный поц. В смысле — уд. Э… русский смерд. «Оторви и выбрось» — в смысле: бобыль. Плотничали они со Звягой.
Звяга его в подмастерья брать не хочет — у них давние счёты. Хотен как-то над ним «восторжествовать» вздумал. В социальном смысле, а не так, как вы подумали. Но я настоял. Хотен, кажется, понял, что «ноныча — не как давеча». Вёл себя тихо, свар не устраивал, к Звяге подлизывался.
Через пару дней, когда «кавказский цирк» удалось-таки в Волгу выпихнуть… — они вдруг все жениться срочно захотели. Понимаю, сочувствую — подарки Урдур получил серьёзные. Но… И куда мне такое… родство? Со всей, извините за выражение, горной и подгорной Царазонтой, — заболтались мы как-то со Звягой. Тут он мне, с глазу на глаз, и выдал:
— Хотен… не… плотник он… так себе… дерево не любит… не… ты б его… эта… кудысь бы…
— Ну, знаешь! На погосты заслать? Хоть какой-то толк от него может быть? «Дерево не любит»… А чего он любит?! Канавы копать?!
— Ты… эта… не злись, не злись… не надо… Ты… эта… воевода… ну… ума у тя палата… вроде… А любит он… врать. Во! Точно! Я дело какое делаю, а этот-то над ухом — бла-бла-бла, бла-бла-бла. Без останову! И складно так! Я, давеча, аж заслушался. Во, руку попортил. Гладко так. Балаболит.
Вот был бы я нормальный святорусский боярин — ободрал бы болтуна плетями для вразумления да загнал бы дерева ронять. А я ж… этот… как же его… гумнонист и либераст. С толеристностью. «Всё что есть — можно есть». В смысле человеческих свойств.
Человек работает хорошо не тогда, когда ему платят, а когда он делает «своё» дело. А какое у Хотена «его» дело? Врать?
Вот был бы я нормальный святорусский… Я это уже говорил? — Так ведь правда же! — Ненормальный. Иггдрасилькнутый.
Знающий по человеческой истории и личному опыту, что враньё — это, конечно, грех тяжкий. Мне лично — вообще — богородицей заборонено.
А другим — нет. Я, конечно, обман, как явление при передаче информации, старательно изживаю. Вплоть до летальности. Но штука эта… эффективна. В некоторых условиях. А также — повсеместна и необходима. Для всякого живого существа. О чём я уже… А раз оно мне лично запрещено, то…
…
— Проходи, Хотен, присаживайся.
Мужичок — в испуге, шапку в руках мнёт, с ноги на ногу переминается, глазками бегает.
Сейчас попукивать начнёт. От полноты чувств и в порядке выражения почтения. Сидеть в присутствии владетеля… ни-ни! Так уж, ежели по особому высочайшему повелению, с третьего раза, на краешке скамейки…
— Сказывай. Как живёшь-можешь? Не обижает ли кто? Может, недостача в чём?
— Не-не-не! Всё хорошо! Твоей милостью-заботой-радением…! Распрекрасно! Благолепно! И… эта вот… душевно! Больше скажу — за. Эта вот… За-душевно. Как сыр в масле!
— Стало быть, ты житьём у меня доволен? А вот я тобой — нет.
— Как?! Что?! Клевета-поклёп-домыслы! Тую стамеску — не я сломал! Она и прежде сломанная была…!
— Помолчи. Плотник ты… не ахти. Можно, конечно, загнать тебя на Ватому. Руду с болота вынимать.
— Не-не-не! Христом-богом… истинный крест…!
— Помолчи! Однако ж есть у меня забота. К которой ты, может статься, годен.
Мужик вопиёт и стенает, сполз на колени, лупит лбом в мой ковёр (новый! самаркандский!), несёт околёсицу. Но слышит — вполне. Про заботу уловил — заткнулся. Подумал и обратно на лавку взгромоздился. Разместив свою задницу куда более устойчиво. Адаптивен?
— Ты, Хотен, по общему мнению, врун. Балабольщик, выдумщик, небылиц сочинитель.
— Врут они! Поклёп! Лжа!
— Цыц! Запоминай: мне чужая лжа — как дерьмо свежее на тарелке. Блевать тянет. Соврёшь мне — пойдёшь на Сухону комаров добывать. Пока шешнадцать пудов сушёных не добудешь — с тамошних болот не выпущу.
У мужика и рот нараспашку. Как-то идея промышленной заготовки комаров — для «Святой Руси» новизна невиданная. Для чего? — А фиг его знает. Я ещё не придумал.
Тут ему представились подробности реализации моей угрозы. И челюсти захлопнулись со стуком. Аж зубы заскрипели. Пока рот закрыт — врать трудно. Ещё, говорят, помогает натянуть презерватив на голову. Но у меня, пока, с резинотехническими изделиями…
— Забота у меня простая. Люди на Святой Руси про Всеволжск не знают. А то — знают выдумки ложные, кривды-неправды. От чего имею я немалые ущербы и негоразды. Вот задача тебе: придумать рассказ о городе моём. Чтобы человек прохожий мог такое, про между прочим, в кругу людей простых, на торгу ли, на перевозе, на паперти… в ином месте, где люд собирается… отбалаболить. И тем интерес и дружелюбность к Всеволжску — распространить. Понял?
Хотен, плотно сцепив челюсти, глупо лупал глазками.
— Срок — до утра. Ты ж неграмотный? Завтра пришлю к тебе из учеников кого. Пусть запишет. К вечеру приходи — отыграешь. Брехню свою сочинённую. Будто ты — тот прохожий, а вокруг тебя — лодочники-возчики. И как ты им врать будешь.
…
Так начало развиваться ещё одно направление моей деятельности: агитация и пропаганда. Точнее — одна из разновидностей. Ибо уже само моё существование, успехи новизней моих — работали на то. Доказывая преимущество моего образа жизни, моего города. На то же работали и фактории, и бродячие коробейники, и множество людей моих, одним фактом бытия внушавшие аборигенам чувство: Воевода — ого-го-го! Всеволжск — ещё ого-го-истее!
«Всякая война выигрывается прежде в умах людских. А уж потом — на полях сражений».
В той войне, которую я вёл с исконной посконностью, со средневековостью, косностью, «святорусскостью» здешнего общества, появился ещё один вид оружия.
В здешних местах и временах основными источниками знания об окружающем мире являются слухи, сплетни и мифы.
В строгом смысле слухи — коллективные, внеличные новости, сплетни — приватные сообщения, затрагивающие лишь некоторых, избранных. Слухи — актуальная общенародная мифология, сплетни — достояние локального сообщества, социальной или профессиональной группы. В условиях средневековья, где многое персонализируется, где страна — её государь, вера — её пророк, слухи постоянно выражаются сплетнями и наоборот.
Слухи, сплетни, анекдоты — индикаторы целостности общества. Если из каждого водопроводного крана ругают Путина — страна едина. В информационном поле — общий персонаж. Отношение ругани к реальности — не существенно. Если персонажи разные — пошла фрагментация.