– Его – моего господина.
– Какого господина? Твой господин – мой отец, фараон Рамзес.
– Мой бывший господин – Абана, что купил меня на рынке в Цоан-Танисе и от которого мы бежали вместе с Херсе. Я его увидела вон там, среди носителей опахала фараона.
– Чего ж тебе его бояться?
– Он узнал меня, он возьмет меня к себе. О боги!
– Он не посмеет взять! – гордо сказала юная дочь Рамзеса. – Ты моя сестра.
– Да хранят тебя боги, милая Снат! – с чувством сказала Лаодика, пожимая руку Нитокрис. – У тебя доброе сердце; а доброе сердце – лучший дар богов.
– А покажи мне, где он? Видно его теперь? – спросила Нитокрис.
– Видно; но я боюсь взглянуть на него… Вон он – около седого воина в панцире.
– А! Это Таинахтта, вождь гарнизона, отец нашей Аталы – ты ее знаешь?
– Знаю, милая Снат… Я ее боюсь…
– Почему? – удивилась Нитокрис.
– Не знаю. Она меня, кажется, не любит.
– О! Понимаю: она ревнует тебя к брату, к Пентауру. Да и я тебя к нему ревную, – наивно говорила хорошенькая царевна. – Так который же Абана?
– Тот, что с золотой цепью на груди и с тремя кольцами у предплечья.
– А! Какие злые у него глаза! Какой нехороший! Он что-то говорит Таинахтте и показывает сюда.
– Он показывает на меня.
– Ничего – не бойся.
– Милая Снат! Как же мне не бояться? Я так виновата перед ним.
– Чем, дорогая?
– А как же! Ведь я – воровка.
– Что ты! Как?
– Я же бежала от него и увела с собой свою старушку Херсе. А ведь он нас купил: значит, я украла у него цену двух рабынь.
– А сколько он заплатил за вас?
– За меня десять мна, а за Херсе пять кити серебра.
– Пустяки, милая Лаодика: мы ему заплатим вдвое.
Лаодика недаром опасалась: Абана действительно узнал ее сразу.
Когда, проснувшись утром на корабле «Восход в Мемфисе», он узнал, что за ночь исчезли и Лаодика, и старая Херсе, он пришел в ужасную ярость. Никто на корабле не мог сказать ему, что с ними сталось: никто не видел их бегства, потому что все спали. Рабы, которым поручено было стеречь их, также ничего не могли сказать о беглянках, и на них обрушился весь гнев молодого египтянина. Несчастные рабы подверглись жестоким истязаниям, но и истязания их ни к чему не привели: они говорили только, что злые духи нагнали на них мертвый сон и они ничего не слыхали, что делалось ночью.
Естественно, что в исчезновении Лаодики Абана должен был подозревать Адирому; но последний отрицал свое участие в их бегстве; в противном случае он не оставил бы их одних, беззащитных женщин. Адирома, напротив, высказал предположение, что Лаодика и Херсе, не желая оставаться в рабстве, бросились в Нил и погибли в его волнах. Он считал это тем более правдоподобным, что гордая дочь троянского царя ни в каком случае не могла помириться с участью рабыни, и сама прекратила свое горькое и унизительное существование: дочь Приама, богоравная Лаодика, не могла быть рабынею сына Аамеса!
И вдруг Абана видит ее среди дочерей фараона! Она не утонула в Ниле – она сбежала.
– Это она, клянусь Озирисом! – невольно воскликнул он.
– Кто она? – удивился стоявший около него Таинахтта, вождь гарнизона в Фивах.
– Моя рабыня, дочь троянского царя Приама.
– Где? Которая?
– Та, что идет рядом с царевною Снат. Я купил ее на рынке в Цоан-Танисе, и по дороге от Цоана, выше Мемфиса, она ночью сбежала с корабля, воспользовавшись оплошностью моей стражи.
– Так это Лаодика? – в раздумье заметил Таинахтта. – Мне о ней много говорила дочь моя, Атала, которая состоит при женском доме его святейшества, фараона Рамзеса: эта белокурая троянка всем там головы вскружила; и неудивительно – она так прекрасна.
– Но она моя рабыня! – с негодованием сказал Абана. – Она беглянка – я должен взять ее к себе как собственность.
– Ну! – заметил Таинахтта с улыбкой. – Львы не уступают никому своей добычи.
– Но как она попала ко двору его святейшества?
– Ее представил ко двору Ири, верховный жрец богини Сохет.
Известие это еще более поразило Абану.
– Но откуда он ее достал? – спросил он.
– Ее прислал к нему Имери, верховный жрец великого бога Хормаху.
– А! Имери! – воскликнул сын Аамеса. – Теперь я понимаю – это старая лиса…