Острый подбородок его был задран вверх, как носок старого ботинка. Такие люди вызывают неприязнь с первого взгляда. Однако Либиху очень хотелось помыться. Он улыбнулся.
— Значит, я сейчас погрею свои косточки? А то во мне уже не осталось ни капельки тепла.
Черная трубка, вернулась в сухогубый фельдфебельский рот. Начальник бани уселся на свой железный трон и принял вид императора. Церемониал вежливости по отношению, к старшему по чину выполнен, теперь начальник бани мог заявить о своих прерогативах.
— Ничего не выйдет,— равнодушно процедил он.— Моя баня — только для войск гарнизона.
То, что казалось таким близким и возможным, вдруг стало недосягаемым.
— Послушайте,— пробормотал Либих.— Послушайте, фельдфебель, разве здесь... разве это не часть группенфюрера Кюммеля?
Начальник бани бросил на гауптмана пренебрежительный взгляд:
— Во-первых, это военная тайна. А во-вторых... здесь слишком много шляется разных шпионов, чтобы я... Я просил бы гауптмана показать документы.
При других обстоятельствах Либих непременно возмутился бы. Но сейчас он молча достал из кармана аусвайс. Фельдфебель пробормотал что-то об «изменниках двадцатого июля», переложил трубку из одного уголка рта в другой, развернул удостоверение, медленно пробежал глазами напечатанный готическим шрифтом текст и вдруг вскочил со своего стула. Оказалось, что он умеет лихо стукать каблуками, в один миг прятать трубку в карман шинели, выбрасывать вперед руку, есть глазами начальство. Он все сумел, эта сволочь, самоуверенный санитарный фельдфебель, после то-го как узнал, что перед ним начальник секретного объекта №1.
— Прошу прощенья, герр гауптман! — гавкнул фельдфебель прямо в лицо Либиху.— Я к вашим услугам, герр гауптман!
— Значит, я могу помыться? — все еще несмело спросил гауптман.
— Яволь! Хайль!
— Из вас получится хороший начальник бани, фельдфебель,— похвалил Либих, влезая по лесенке в железный термос.
Фельдфебель полез следом за ним.
— Позвольте помочь, герр гауптман!
— Благодарю, я сам.
Начальник бани не отставал: хотел загладить свою вину.
— Обмундирование прикажете в дезинфекцию? — спросил он, когда гауптман остался в одних подштанниках.
— Ну что же...— важно ответил Либих. Он уже вошел в роль человека, к велениям которого прислушиваются.— Если только шинель высушится...
— О-о, у меня в камере можно цыплят жарить! — захихикал фельдфебель.
Либих сбросил подштанники, достал из ранца кусок зеленого мыла и направился на другую половину бани — в душевую. На пороге душевой стоял здоровенный солдат в рабочем полотняном мундире. В руке у него был помазок, в другой — ведро.
— Подмажемся? — скаля зубы, спросил он.
— Что это там у вас?— растерянно пробормотал Либих.
— Не знаете? Марию Магдалину из себя корчит! Ты что, впервые в бане? Жидкость от всякой нечисти, кройцефикс. Один раз мазнешь — и все исчезнет. Даже кожа слазит! Прима!..
Либих остановился. Хотел сказать, что он не солдат, а офицер, что его не полагается мазать этой гадостью, но смолчал. И солдат, воспользовавшись молчаливым согласием гауптмана, с разгона ткнул ему помазком пониже пупка. По ногам Либиха побежали холодные противные струйки. Кожу его словно бы обожгло. Он рванулся вперед, чтобы поскорее смыть с себя эту гадость, но солдат схватил его за плечо.
— Ты чего выламываешься? А под мышками? У тебя и на груди, как у медведя. Тоже надо бы...
Либих не выдержал. Резким движением плеч сбросил руку солдата, повернул к нему бледное, перекошенное яростью лицо:
— Слушайте, вы, солдат!..
— Прошу прощенья, герр...— забормотал банщик.— Сейчас пущу воду... Один момент... Прима водичка...
Либих вошел в душевую. Здесь окружило его все, что мило немецкому сердцу. Белые стены, еще сухие деревянные решетки под ногами, аккуратно, тепло, тихо.. Где-то щелкнуло, заклокотало, и из душевого ситечка дружно ударили тонкие, щекочущие, теплые струйки воды.
— Мой боже,— прошептал Либих,— как мало надо человеку!..
Погруженный в райское блаженство, Либих не заметил появления еще одной голой фигуры. Но фигура эта сама напомнила о себе, хлопнув гауптмана по спине. Либих вздрогнул, обернулся и увидел долговязого белотелого мужчину с прилизанными волосами.
— Ты как сюда попал? — воскликнул незнакомец.— Это же мошенничество! Фельдфебель говорит, что баня готовится для какого-то начальства, что он не имеет права пускать сюда даже божьего духа, а тут, оказывается, уже сидит субчик...
— А вдруг я и есть тот божий дух! — фыркая, отозвался Либих.
— Может, ты еще назовешься Саваофом? Но у того, насколько мне известно, борода растет на морде, а не на груди, как у тебя. Из какого только зверинца ты выскочил!
— Дурак,— спокойно сказал гауптман.— Волосы на груди — это признак мужества. Японцы, чтобы не быть похожими на женщин, даже делают себе специальные парики на грудь.
— Ты скажи: сколько с тебя взял фельдфебель?
— Ничего.
— Тогда ты, наверно, действительно не такая баба, как я. Я дал ему пачку лучшего табака «Дюбек». Твоя фамилия как?
— Либих.
— А я Финк, Арнульф Мария Финк.
— Откуда у тебя русский табак? — поинтересовался Либих.
— Оттуда, откуда я и сам,— с Восточного фронта.
— Ну, как там, горячо?