— Есть, сэр, — ответил тот.
Он отдал честь, поднялся по ступенькам и осторожно проскользнул в ту черную, мрачную дверь.
Часы над доком Миллуолл пробили одиннадцать, когда мы с полковником сели в автобус, который направлялся в более светлый и радостный район Лондона. Полковник был скуп на слова во время поездки. Повторив свой совет порадовать завтра инспектора Брея, он распрощался со мной на Стрэнде.
И вот, моя леди, я сижу теперь у себя в кабинете в ожидании чрезвычайно важного дня, который уже скоро наступит. Согласитесь, вечер у меня выдался насыщенный. Женщина, окруженная запахом сирени, пригрозила, что если я не солгу, то последствия для меня будут самые неприятные. Симпатичный молодой лейтенант попросил сообщить ту же ложь во имя чести его семьи, хотя это грозило ему арестом и тюрьмой. А еще я спустился этой ночью в ад и встретил там Арчибальда Энрайта, моего знакомца по Интерлакену, который, как видно, оказался подручным дьявола.
Конечно, мне бы надо лечь в постель, однако я знаю, что не сумею уснуть. Завтрашний день, несомненно, окажется памятным в деле об убийстве капитана. И вновь, против моей воли, мне предстоит сыграть в этом главную роль.
Симфония этого огромного, серого, печального города сейчас приглушенно звучит где-то в отдалении, потому что уже почти полночь. Я отправлю вам это письмо и стану у себя в сумрачной квартире коротать время до рассвета. И пока будет тянуться ночь, я буду думать не только о капитане, его брате, Хьюзе, Лаймхаусе и Энрайте, но чаще всего — да-да, чаще всего! — о вас.
В предыдущем письме я с насмешкой отозвался об идее большой войны. Но когда мы возвращались из Лаймхауса, газеты уже сообщили, что кайзер подписал приказ о мобилизации. Кроме Германии, то же сделали Австрия, Сербия, Россия и Франция. Хьюз сказал мне, что их примеру вскоре последует и Англия, так что я в этом не сомневаюсь. Похоже, будущее сулит нам мало хорошего. И я молюсь, чтобы хотя бы вам оно принесло счастье.
Когда я пишу вам „спокойной ночи“, я повторяю эти слова вслух. И в моем голосе звучит то, что высказать вам в словах я не осмеливаюсь.
Последние слова письма, прочитанного девушкой из Техаса в ее номере утром в понедельник, не показались ей неприятными. Но вот предсказание о скором вступлении Англии в войну вызвало у нее неприятные предчувствия. Прошлым вечером, когда газетные шапки подтвердили суждения любимого чистильщика обуви ее отца, всегда спокойный политик проявил явные признаки паники. А ведь он был человеком легким на подъем. И она понимала, что, податливый в тех вопросах, которые не кажутся ему такими уж важными, он способен действовать решительно там, где посчитает это необходимым. Сейчас Америка выглядела в его глазах еще краше, чем обычно, и он твердо решил возвратиться туда немедленно. Спорить с ним было бесполезно.
Как по заказу, раздался стук в дверь и в комнату вошел ее отец. Один взгляд на его лицо — красное, вспотевшее и явно расстроенное — приободрил девушку.
— Сходил в кассы за билетами, — тяжело дыша, проговорил он, вытирая лысину. — Они открыты сегодня, как в обычный день. Но это бесполезно. Все пароходы набиты битком, так что нам удастся уехать отсюда не раньше, чем через две недели.
— Очень жаль, — сказала дочь.
— Неправда! Ты в восторге! Тебе кажется, что это очень романтично — оказаться в такой ловушке. Эх, мне бы этот молодой энтузиазм… — сказал он, обмахиваясь газетой. — Хорошо еще, что вчера я зашел в экспресс-контору и срочно заказал себе золото про запас. Уверен, что когда гром грянет, в этом городе трудновато будет получить наличные по чеку.
— Это ты хорошо придумал.
— Готова на завтрак? — спросил он.
— Почти, — улыбнулась она.
Когда они спускались вниз, она напевала песенку из ревю, а он сердито поглядывал на нее. Он была очень рада, что они задержатся в Лондоне подольше. Ей никак не хотелось уезжать, пока загадка убийства не будет решена.
В отличие от прошедших месяцев, скучных и будничных, последнее мирное воскресенье в Лондоне прошло в напряженном ожидании. Ранним утром в понедельник пришло пятое письмо от мужчины из колонки розыска, и когда девушка из Техаса его прочла, то поняла, что теперь не покинет Лондон ни при каких обстоятельствах.
Вот что там говорилось.
«ДОРОГАЯ ЛЕДИ ИЗ РОДНОГО КРАЯ. Я называю вас так, потому что слова „родной край“ звучат для меня в этот жаркий день в Лондоне самой сладкой музыкой, которую я когда-либо слышал. Закрыв глаза, я вижу Бродвей в полдень, Пятую авеню, веселую и красочную, хотя все лучшие люди еще в отъезде, Вашингтон-сквер, где всегда прохладно в тени деревьев, такой милый и желанный, несмотря на чужаков, понаехавших откуда-то с Юга. Я страстно тоскую по родине, и Лондон еще никогда не выглядел в моих глазах таким жестоким, таким беспросветным и таким скучным. Все это потому, что пока я пишу эти строки, рядом со мною сидит констебль, и вскоре мы с ним отправляемся в Скотланд-Ярд. Я арестован как подозреваемый в убийстве капитана Фрейзер-Фриера!
Я предвидел прошлым вечером, что сегодняшний день станет знаменательным в расследовании этого дела, и понимал, что являюсь невольным участником этой пьесы. Но даже не подозревал, какая цепь потрясающих событий произойдет этим утром. Я и подумать не мог, что сегодня все-таки попаду в ту ловушку, которой так опасался. Вряд ли стоит обвинять инспектора Брея за то, что он меня арестовал. Я только не могу понять, почему полковник Хьюз…
Но вы, конечно, ждете, что я расскажу все с самого начала. Что ж, читайте.
В одиннадцать часов утра в мою квартиру явился констебль, который сообщил, что, как требует инспектор Брей, мне следует немедленно явиться в Ярд.
Мы с констеблем поднялись по узкой лестнице где-то с тыльной стороны Нового Скотланд-Ярда и оказались в кабинете инспектора. Там уже ждал нас уверенный, улыбающийся Брей. Как это ни глупо, но мне запомнилась маленькая деталь: у него в петлице была белая роза. Меня он приветствовал более сердечно, чем раньше. Он начал с того, что сообщил мне о задержании человека, который, как полагала полиция, был убийцей капитана.
— Надо только уточнить одну деталь, — сказал он. — Вы сообщили мне раньше, что услышали звуки борьбы в комнате над головой вскоре после семи часов. Вы были тогда слишком взволнованы, а в этом случае человеку свойственно совершать ошибки. Вы думали над этим позже? Может, вы все же ошиблись в определении времени?
Я вспомнил совет Хьюза порадовать инспектора и сказал, что, после некоторого размышления, уже не так уверен в своей точности. Все могло случиться и до семи часов… Скажем, в половине седьмого.
— Верно, — сказал Брей. Видно, что он был доволен. — Естественный стресс — я понимаю. Уилкинсон, приведите арестованного.
Констебль вышел из кабинета и через минуту вернулся с лейтенантом Норманом Фрейзер-Фриером. Парень был бледен. По его глазам я понял, что он не спал пару ночей.
— Лейтенант, — резко обратился к нему Брей, — будьте так добры сообщить мне: это правда, что ваш брат, покойный капитан, одолжил вам около года назад крупную сумму денег?
— Да, это чистая правда, — тихим голосом ответил лейтенант.
— Вы с ним ссорились относительно суммы растраченных вами денег?
— Да.
— После его смерти вы стали единственным наследником генерала, вашего отца. И ваши отношения с кредиторами резко изменились. Верно?
— Полагаю, да.
— В прошлый четверг вы отправились в магазин военной и военно-морской торговли и купили револьвер. У вас уже есть служебное оружие. Но если бы вы застрелили человека из него, то для полиции не составило бы никакого труда определить убийцу.
Парень промолчал.
— Давайте предположим, — продолжал Брей, — что в прошлый четверг вечером в половине седьмого вы пришли к своему брату в Адельфи-Террас. Вы поспорили о деньгах. Вы пришли в ярость. Вы поняли, что он и только он стоит между вами и богатством, в котором вы так нуждались. И тут — это лишь мое предположение — вы заметили у него на столе диковинный нож, который он привез из Индии… Это безопаснее, чем револьвер. Никакого шума. Вы схватили его и…
— А зачем предполагать? — прервал его парень. — Я не собираюсь ничего скрыть. Вы правы — я сделал это! Я убил своего брата! А теперь давайте покончим с этим делом как можно скорее.
На лице у инспектора Брея в этот момент появилось выражение, которое я до сих пор не могу понять и которое снова и снова встает у меня перед глазами в бурях и передрягах полного событий дня. Как ни странно, но это признание, очевидно, стало для него полной неожиданностью. Возможно, его не устраивала так легко добытая победа, он предпочел бы, чтобы парень вступил с ним в схватку. Вероятно, все полицейские таковы.
— Мальчик мой, мне жаль вас, — сказал он. — Мне все ясно. Прошу вас пройти с одним из моих людей…
В этот миг дверь кабинета инспектора отворилась, и вошел полковник Хьюз, спокойный и улыбающийся. При виде него Брей тоже усмехнулся.
— Вы как раз вовремя, полковник! — воскликнул он. — Утром, когда я узнал, что вы оказали мне честь сотрудничать в розыске убийцы капитана, вы, не подумавши, заключили пари…
— Помню, помню, — откликнулся Хьюз. — Булавка со скарабеем или гамбургская шляпа.
— Точно, — подтвердил Брей. — Вы заявили, что вы, а не я, обнаружите виновного. Что ж, полковник, вы должны мне скарабея. Лейтенант Норман Фрейзер-Фриер только что сообщил, что убил своего брата, и я как раз собирался выслушать его полное признание.