— Не хочу, не хочу! Мама! Мама! Спаси меня! — закричала я на всю улицу.
Меня стали возить к доктору в карете с опущенными шторами.
Я была в полном отчаянии.
Я видела, что мама и Шура, хотя скрывают и стараются быть веселыми, страдают и живут в постоянном страхе за меня.
Я так измучилась.
Костя был мрачен и, казалось, избегал меня.
Я не видела «того» уже целую неделю. Я страшно боялась и в то же время мучительно хотела видеть его.
Вот тогда-то и начались мои сны.
Первый раз это был настоящий сон. Что-то несуразное. Я читала на ночь историю французской революции и вспоминала с Шурой о гимназии, в которой мы учились.
И я видела во сне, что спасаюсь с начальницей гимназии от Марата. Начальницу поймали, а я укрылась в какой-то погреб…
«Он» вошел в этот погреб, и я отдалась ему…
Я не проснулась, и сон продолжался, глупый и путаный.
Второй сон тоже был сон. Я очутилась с ним в какой-то комнате, низкой, темной, освещенной оплывшим огарком, с убогой мебелью и жесткой широкой кроватью, покрытой каким-то тряпьем, но… но «он» был со мной, и я была так счастлива!
Я вышла утром на улицу и… «не встретила» его.
У нас был словно праздник.
Мама ожила. Шура несколько раз принималась танцевать.
Я легла с надеждой, что я «поправлюсь».
Во сне я чистила какие-то ягоды, беспокоилась о филипповских калачах… и вдруг меня что-то встряхнуло, кто-то громко и властно позвал меня, и я проснулась.
Уверяю вас, доктор, что я проснулась.
Я стояла на каменной лестнице и отворяла двери в какую-то квартиру.
Я прошла две или три темные комнаты и вошла в ярко освещенную богатую спальню.
Я вам подробно описывала эту комнату, вы еще все хотели меня поймать и подробно расспрашивали о сюжетах гобеленов на стенах, о форме мебели, одним словом — о всех мелочах обстановки.
«Он» встретил меня словами:
— Наконец! Право, у тебя огромная сила воли. Как долго ты мне противилась — я уже начинал терять надежду.
Я стояла как потерянная и молчала.
— Иди же, иди ко мне, милая! — заговорил он, протягивая ко мне руку. — Ну, чего ты боишься? Я пугал тебя, когда хотел просто видеть тебя или говорить с тобою, а теперь вообрази, что это сон, — и он обнял меня.
— Ведь это — сон? — произнесла я, обвивая его шею руками и смотря в эти светлые, чудные глаза. «Странный, реальный сон!»
— Думай, что это сон, пока ты не привыкнешь ко мне, пока всецело не доверишься мне. Ты иначе слишком пугаешься меня, а вот теперь ты не бежишь, не сопротивляешься, — я нахожу, что так лучше. Ты любишь меня?
Любила ли я его?!
Теперь, во сне, я безумно, бешено целовала его и твердила: «Это сон, сон, сон».
Потом спустился какой-то туман, началась опять путаница обыкновенного сна, и я искала какие-то галоши, чтобы ехать на аэроплане.
Я теперь уже не встречала его больше. Все мы ликовали.
Я сказала, что вижу его во сне, но, конечно, снов моих никому не рассказывала.
А сны эти были моим счастьем! Я торопилась лечь вечером спать, а днем я была весела и спокойна, потому что я вспоминала.
Одно смущало меня — удивительная реальность этих снов и то, что он всегда уверял меня, что это не сон, а «он» вызывает меня к себе силою какой-то тайной науки.
— Все это глупости, моя фантазия, мои больные нервы и больше ничего. Сон! Сон! Оттого-то я так и смела, оттого так и ласкаю и целую тебя! — говорила я, прижимаясь к нему. — Ну, а скажи, отчего первые два сна были — сны?
— Я ехал из Петербурга сюда, в Неаполь, и мне было неудобно в дороге серьезно заняться вызовом тебя: я просто вошел в твой сон.
— А, значит, мы в Неаполе? — смеюсь я.
— Да, в Неаполе.
— Вот ты и попался! Мама вчера входила в мою комнату и сказала, что я крепко спала. Попался!
— Нисколько. Твоя телесная оболочка оставалась там, а твое астральное тело было у меня.
— Какое астральное тело?
— Это объяснять долго — потом сама узнаешь, а если интересуешься, прочти в какой-нибудь книге или спроси у брата — он знает. А теперь целуй меня, дай мне целовать тебя и забудь все другое.
Как только я вошла к Косте, я спросила: