Лидайн покачала головой.
— Ты не моя мама. Я не хочу тебя!
— А ты, Фарелла? — Бидайн поднялась. Девочка сидела с той стороны кухонного стола, что была повернута к ней. Она была более скромной из сестер, у нее были черные волосы и похожие на пропасти глаза. Она любила носить белое, в то время как Лидайн не уставала выбирать яркие наряды. Бидайн всегда любила Фареллу больше. Она подошла к ней, мягко провела рукой по волосам. — Ну, что, воняет от меня?
Девочка громко втянула носом воздух, словно охотничья собака, взявшая след, а затем покачала головой.
— Ты пахнешь хорошо, — удивленно согласилась она. — Очень хорошо, — прижалась головой к ее груди, принюхалась еще раз. — Просто здорово!
«Наверное, на мне еще остался аромат Золотого», — с удовлетворением осознала Бидайн. Теперь встала и Лидайн, подошла к ней. Несмотря на свой более буйный характер, она подходила к эльфийке осторожно, нарочито громко сопя. Удивленно нахмурилась, а затем обняла Бидайн, зарылась лицом в подмышку, и принялась ворковать, словно довольная голубка.
— Ты действительно пахнешь здорово!
Эльфийка провела рукой по обнаженным рукам детей. Какая у них нежная кожа! Скоро она будет принадлежать ей. Конечно же, она никогда не утопила бы никого из них, не продала бы королю троллей Бромгару. Для этого они слишком ценны! И у них такая чудесная и нежная кожа.
Бушевала такая буря, что звенели стекла в свинцовых рамах. Набор, склонив голову, смотрел на слишком большие и бесформенные сапоги, в которые он засунул ноги, но это не спасало от холода на высоте. Старый лоцман не помнил, чтобы когда-либо так сильно замерзал. Но не только холод проедал его до костей. Там, за стеклом, в небе что-то было. Что-то, что лучше бы и не видеть. Оно пряталось за затянутыми морозными узорами окнами, сквозь которые лишь время от времени виднелись отблески далекой грозы.
Сюда его привело тщеславие. А ведь он никогда не был тщеславным человеком. Поднебесные пираты Таркона Железноязыкого захватили его корабль и привели его в Облачный город, тайное убежище, которое так долго искали бессмертные. Пираты обходились с ним исключительно вежливо. Таркон лично пригласил его на ужин. Пиратский князь оказался совсем не таким, каким он его себе представлял: культурным, обходительным, смешливым и любящим музыку человеком. Теперь-то Набор понимал, что Таркон его просто-напросто обхаживал, как красивую женщину, которую хочешь соблазнить ради страстной ночи. Позже, когда они выпили достаточно вина, пират изложил свою просьбу. Набор должен был заменить другого лоцмана, Веччио, неприятного валесийца, у которого было совсем немного друзей в гильдии.
Украсть у лоцмана его команду — это было почти худшим из всех мыслимых для небесного морехода преступлений. Набор колебался и попросил время на размышления, и Таркон великодушно не торопил, впрочем, не забыв ярчайшими красками расписать чудеса предстоящего путешествия. Старый лоцман должен был отправиться далеко на север. В те области, для которых не существует карт и куда никогда не заходили экспедиции. Таркон даже заявил, что сама Нангог, Великая богиня, желает, чтобы это путешествие состоялось, и что она о них позаботится. Сам Барнаба, ее доверенный проповедник, поведет экспедицию.
На следующее утро Набор собственными глазами увидел, как словно комнатные собачки подчиняются этому Барнабе те порождения ужаса, которые появились повсюду в мире после великого землетрясения. Одно из чудищ, наполовину женщина, наполовину коршун, постоянно крутилась вокруг проповедника и недоверчиво глядела на всякого, кто к нему приближался.
Барнаба был тоже преисполнен энтузиазма. Они откроют одну из величайших тайн богини.
Но решил все Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта в рассветных весенних лучах над Зеленым морем. Собиратель облаков, на котором они должны были отправиться в путь, был одним из старейших и огромнейших существ, бороздивших небеса нового мира. Набору уже доводилось слышать о нем. Его считали мудрым. И Ветер с наливающегося дождем горизонта тоже слышал о нем. Проклятое тщеславие! Собиратель облаков дружелюбно приветствовал его, когда он поднялся на борт корабля, чтобы поздороваться с ним. Набор был так обескуражен, когда оказалось, что Ветер с наливающегося дождем горизонта его знает. Лоцман никогда не считал себя особенно важной персоной, хотя было время, когда он водил по небесам Нангога корабль-дворец бессмертного Аарона. Собиратель облаков даже дал ему имя. Сердце, полное песен — это была краткая форма, потому что огромные небесные великаны любили давать имена, которые были удивительно точны, но настолько длинны, что человек был не в состоянии их запомнить. Когда Ветер с наливающегося дождем горизонта попросил его подняться на борт в качестве лоцмана, Набор сдался и согласился на вечную вражду с валенсийцем Веччио. Лоцман оставил судно и ушел с Тарконом, не сказав ему ни единого худого слова. Но в тот миг, когда ему казалось, что его никто не видит, он посмотрел на Набора так, что лоцман понял: тот готов убить его. Для Веччио речь шла не о приключении, не о составлении новых карт. Он мечтал о славе, которую принесло бы ему это путешествие.
От нового порыва ветра зазвенели стекла в кабине лоцмана под корпусом корабля. Габотт, его маленькая обезьянка, пронзительно заверещал и забрался ему на плечо по руке. Дрожа всем телом, он спрятал голову под мышку Набора. Габотт тоже знал, что нельзя смотреть. Он негромко похныкивал. Он чувствовал их… Тех, кто носился по небу там, за окном, где в принципе не должно было быть ничего, кроме ветра и облаков.
Набор должен был догадаться, что это путешествие не благословенно, когда женщина-коршун улетела от них два дня тому назад. Она слушалась своих инстинктов, не была ослеплена тщеславием, жадностью и чем бы то ни было еще. В отличие от людей из команды этого проклятого корабля. Все они надеялись найти на далеком севере что-то такое, что снова направит их жизни в правильное русло.
Замерзая, Набор потер руками плечи. Даже по эту сторону круглых окошек в свинцовой оправе стали нарастать кристаллики льда. И вдруг раздался шорох… Что-то, не вписывавшееся в узор хорошо знакомых звуков огромного поднебесного корабля, в завывание ветра в такелаже, поскрипывание досок на сильном морозе. Такого звука не должно было существовать в тысяче футов над землей. Что-то царапало по стеклу за спиной у Набора.
Набор поспешно обернулся. Прямо перед ним по ледяной корочке на свинцовом стекле окна шли четыре темные параллельные линии. Лоцман хрипло вздохнул.
— Тому есть объяснение, — пробормотал он, просто ради того, чтобы услышать собственный голос. — Просто от корпуса судна отвалился кусок льда и поцарапал окно.
Говоря все это, он прекрасно осознавал, что несет полнейшую чушь. Кусок льда ни за что не оставил бы на стекле четыре такие тонкие, параллельные полоски, похожие на следы когтей. Но ведь здесь, наверху, не может быть ничего такого когтистого! Габотт резко и пронзительно взвизгнул у него под мышкой.
Линии становились длиннее! Но ведь за окном лишь темная ночь!
Набор испуганно отпрянул — насколько позволяла тесная кабина лоцмана. Линии наткнулись на одну из тонких свинцовых полосок. Что это, неужели свинец прогнулся вовнутрь? Неужели что-то продавливает раму?
Отведя взгляд от окна, Набор снова уставился на свои сапоги. Старые детские воспоминания захлестнули его, словно волной. Рассказы о злых морских духах, наездниках штормов, принимавших облик только тогда, когда на небе начиналась буря, вроде той, что бушевала этой ночью. Рожденные бурей и молниями, они скользили прямо над пенными волнами, неся с собой беду. Иногда они были похожи на огоньки на корабельных мачтах, иногда приходили и утаскивали за борт штурмана или сталкивали с вороньего гнезда зазевавшегося юнгу. На них лучше было вовсе не смотреть. При виде их облика сердце замирало и в конце концов переставало биться. Что-то снова царапнуло по стеклу. На этот раз Набор решил не смотреть! Буря пройдет, а вместе с ней уйдет и то существо, что ждет его за тонким слоем стекла на расстоянии всего лишь вытянутой руки.
Набор потянулся на ощупь в сторону. Там была лестница, ведущая наверх, в массивный корпус поднебесного корабля. Нужно лишь немного повернуться, ухватиться за перекладины и подняться наверх, как поступал он уже множество раз с тех пор, как посвятил свою жизнь небесам Нангога. Но Набор не мог. Что-то парализовало его волю. Эта штука за окном хотела оставить его в кабине лоцмана, потому что здесь она могла добраться до него. Она хотела забрать его… Хотела забрать всех, кто был на борту. Но его выбрала своей первой жертвой! Измученный лоцман вспоминал ту единственную жуткую историю, которую слышал о путешествиях по небесам этого чужого мира: о кораблях мертвецов, при этом ни у кого из погибших не было ни единой видимой раны. Взгляд его снова скользнул к полоскам во льду. Эта штука нанесет раны!
Возможно, если он поднимется выше, внутрь корабля, то будет в безопасности. Правая рука Набора уже нащупала гладкую отполированную перекладину лестницы. Под кончиками пальцев он ощутил корень корабельного древа, росшего вдоль лестницы. Почувствовал присутствие Ветра, дующего от наливающегося дождем горизонта, этого огромного надутого существа, прикованного к кораблю и несшего их по небу. Существа, сторожившего их жизни, того самого собирателя облаков, который мог часами вглядываться в небесную синь над их головами и к которому, тем не менее, относились с опаской и уважением те немногие корабельщики и пассажиры, отправившиеся в это путешествие на борту корабля.
Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, был связан с деревом, росшим на корабле; он управлял его ростом. Корни, пробравшиеся меж досками в самые дальние уголки корабля, были его нервными окончаниями. Собиратель облаков чувствовал все, что происходило на борту. И прикасаясь к корням, Набор делился с Ветром, дующим от наливающегося дождем горизонта своим страхом. Таков был дар Набора, впрочем, в такие часы, как сейчас, он был скорее проклятием. Лишь немногим лоцманам прикосновение к корням давало понять, о чем думает их собиратель облаков. Когда же Набор прочитал мысли собирателя облаков, то тут же почувствовал его страх перед тем, что находилось снаружи. Ветер, дующий от наливающегося дождем горизонта, тоже не знал, что затаилось в небесной темноте.
Ночные шорохи изменились: в пении ветра в такелаже корабля, в музыке канатов и живых щупалец, соединявших корпус корабля и собирателя облаков, появилось что-то мрачное. От этих звуков сердце Набора забилось быстрее. Дыхание старого лоцмана стало хриплым. Отчасти это было связано с разреженным воздухом высоко в небесах, и об этом он знал. Но скорее виной участившегося дыхания был страх.
Стекло в свинцовой оправе затрещало, несмотря на то что на этот раз маленькую кабину не сотрясал порыв ветра. Что-то давило на стекло, и ему ни в коем случае не хотелось видеть, что именно.
Молния расколола горизонт надвое. Слабый свет озарил кабину лоцмана, лоцман успел заметить, что уродливые коричневые сапоги, от которых он не отводил взгляда, подернуло изморозью. И в этом ослепительно ярком свете на полу кабины отчетливо обозначилась тень. Тонкая рука с четырьмя очень длинными, скрюченными пальцами. Она тянулась к нему. Прямо через дрожащее тельце обезьянки, по-прежнему прятавшей голову у него под мышкой. Прямо к сердцу!
Набор вскрикнул. Ослепительный свет померк, и теперь только желтоватый свет масляной лампы озарял маленькую стеклянную темницу высоко в небе. Морозные узоры полностью закрывали видимость. Тень исчезла.
— Набор?
Лоцман не мог даже шелохнуться. Колени дрожали. Он перестал быть хозяином своего тела. Там, снаружи, что-то есть… И оно пришло за ним!
— Набор? — В люк, к которому вела лестница, просунул голову Коля, покрытый шрамами телохранитель священнослужителя Барнабы. — Что с тобой? Орешь, словно тебя насадили на вертел…Ради всех богов, мужик! Что у тебя за вид?
Коля протянул ему уцелевшую руку, но Набор по-прежнему не мог пошевелиться. Все тело его дрожало. Нужно преодолеть страх, который еще больше подпитывает то жуткое чудовище за окном!
— Руку, проклятье! Дай мне руку!
Но Набор не мог.
Ругаясь, Коля спустился, обхватил его здоровой рукой, подтолкнул его к лестнице. Нужно было взять себя в руки. Нужно было помочь, Набор осознавал это, но просто не мог ничего с собой поделать. Скрипнув, сапоги оторвались от деревянного пола смотровой кабинки. Подошвы примерзли. Он перестал чувствовать ноги, а когда попытался пошевелить пальцами, ничего не вышло. Словно они вообще перестали существовать.
Наконец Коля сумел протолкнуть его через люк на нижнюю грузовую палубу. Набор по-прежнему хрипло дышал. В глазах стояли слезы, ему было стыдно за свою беспомощность.
Высоченный друсниец вылез через люк, окинул его презрительным взглядом с ног до головы.
— Соберись, мужик! Что с тобой такое?
Набор лишь головой покачал и тут же получил звонкую оплеуху.
— Возьми себя в руки! — ругался Коля.
Вместо ответа Набор крепко сжал свою обезьянку. Габотт словно окоченел. Шерстка заскорузла. Он тоже совсем замерз. Лоцман погладил зверька по спинке.
— Все будет хорошо. Чудовище ушло. Здесь, в поднебесном корабле, мы в безопасности. Оно ничего не сможет нам сделать.