— Так нескоро? — удивился Бирхан. Луна едва родилась — до полноты диска еще дней десять, не меньше.
— Ну, как раз в чертог успеют съехаться ваши семьи, — Бану пожала плечами. — А я успею уладить несколько ключевых дел. Лигдам, — танша обернулась через плечо, — собери после завтрака генералов, к полудню — тысячников, к двум — позови Нома-Корабела. Раньше не буди — пусть отоспится. В пять собери отряд охраны, но не в малой приемной зале, а на площадке, разомнемся немного. Остальное поручу позже.
— Слушаюсь, — Лигдам поклонился и выскользнул за дверь, минуя телохранителей.
— А как быть с нашими тренировками, уважаемая сестра? — подала голос Иттая. — Хотелось бы приступить, как можно скорее, но… — Иттая почти незаметно скомкала ткань синего платья на бедре, — командующий Гистасп, кажется, уехал сегодня.
— Да, — деловито отозвалась танша. — Я отправила его с поручением, поэтому, Бирхан, когда Гистасп вернется с докладом, надо будет поговорить еще разок.
Мужчина кивнул.
— Что до тренировок, — Бансабира снова оглянулась через плечо, — Вал, — немного подняла брови.
— Почту за честь, — поклонился тот, обращаясь в большей степени к дочерям Тахбира, нежели к госпоже Пурпурного дома.
— Дядя, — Бану обратилась к Тахбиру, — тебя попрошу организовать встречу с хатами. Помниться, у них было важное задание. Чуть позже назначу срок.
Глядя на происходящее, можно было сказать, что все приходило в норму и наконец-то минувшая Бойня Двенадцати Красок перестала напоминать о себе так остро.
Если бы не целый перечень бесконечных "но".
Лучший ее генерал подвергается нападкам кого-то из своих; сын растет, не зная матери; кровный брат недолюбливает всех Яввузов и больше держится Отана и родни по неизвестной матери из лаванской семьи, а сама она, Бану Яввуз, все еще выставлена на все-Ясовские торги. И в сложившейся ситуации ее армия, ее влияние, ее союзники ценны не сами по себе: таким добром не запасаются безо всякой цели.
Когда уляжется первая волна дел по возвращению и разъедутся Яввузы, Бану пригласит погостить деда, решила танша. И вместе с ним посетит могилу матери. Сколь бы противным характером ни обладал Иден Ниитас, отцом он выглядит вполне искренним.
А потом — стоит узнать, что значит и в самом деле быть северянкой.
Закончив с тренировкой, Бану заперлась в кабинете, веля Шухрану "не впускать никого даже через свой труп". Наконец, добралась до бумаг. Но сосредоточиться никак не удавалось: утреннее происшествие с Гистаспом не шло из головы. Надо назначить человека, который мог бы тайно разузнать что к чему. Осведомителя лучше Серта не сыскать, но, учитывая, что карательная сотня тоже под его рукой, станет очеваидно, кто, что и для чего ищет. Злопыхатель запрячется в кусты на время, и концп у этой истории ик не найдет. Даже если в один день Гистаспа найдут мертвым. А, может, и Серта.
Словом, Серта его лучше не впутывать. А вот Вал вроде как известен другими обязанностями. Да и, кажется, неплохо спелся с Шухраном, надеясь компенсировать тот факт, что некогда упустил его из виду.
— Шухран, — кликнула танша. Воин заглянул в дверь.
— Госпожа?
Бансабира окинула мужчину взглядом — почему бы и нет. Сама она Шухрана в курс дела вводить не будет, но в качестве помощника к Валу назначит. Вал и Гистасп — два наиболее знающих бойца в ее стане, и оба молчаливы достаточно, чтобы даже между собой не обсуждать то, что каждому говорилось без свидетелей. Так что будет понятно, насколько сочтет разумным разоткровенничаться Вал, и насколько в итоге можно доверять Шухрану.
— Закрой дверь, есть разговор…
Выехав за ворота Кольдерта, Гор взял привал в глубине близлежащей рощи. Ох уж эта сентиментальная жалость женщин, которые ничего не смыслят в элементарных вещах. Единственный способ заставить человека молчать — лишить его языка и рук. При таком раскладе, гуманнее попросту снести бедолаге голову.
Что Гор и сделал.
Сомнения относительно судьбы священника посещали его неоднократно в дороге: в конце концов, его свидетельство могло что-то значить в случае разбирательства. Но потом Гор решил, что для подобных обстоятельств у Стального царя имеются письма от королевы Гвен, так что надобности в архиепископе Иландара Ликандре — никакой.
Все в ее жизни было бы иначе, выиграй отец войну с Адани, — в тысячный раз прокляла Алая Джайя. Или если хотя бы Замман выжил. Пусть бы его взяли в плен, пусть бы ее взяли в плен, убили Халия, в конце концов, но только не так, как случилось…
Если бы Бог оставил ей Заммана, не приходилось бы сейчас краснеть за постыдную связь со Змеем. Впрочем, разве можно назвать это связью? Она искала утешения и была слаба, а он оказался надежен и сговорчив. Не задавал вопросов, не требовал, а, отдавая, был до того сокрушителен, что вскоре все терзания совести остались позади. Глядя на него, Джайя быстро убедилась, что о происходящем не узнают за дверями его спальни.
Правда, после знакомства с Маленькой таншей, Джайя засомневалась, действительно ли никто не знал об их романе?
Ох. Выиграй отец войну, никогда бы ей, Джайе, не познакомиться с неуправляемой, как говорит Тахивран, Матерью лагерей.
И уж точно не стоять тут, трясясь от ожидания, как знамена высоко над утесами Великого моря. Если Тахивран узнает, что она мялась под дверью… А ей же непременно донесут.
Джайя мотнула головой, прогоняя картины возможной расправы, и кивнула страже, чтобы открыли.
Ахрамад, облаченный в потертые штаны и несвежую рубаху, стоял спиной, уставившись в проем окна, в которое свежестью врывалось солнечное утро. Не услышав ничего, ахрамад обернулся и, к удивлению, застал невесту в поклоне.
— А, — протянул он, — даже так. Ну ладно, — и кивнул в ответ. — Но можно было без этого, раманин.
— Поприветствовать жениха, как полагается, делает честь женщине в моей стране, — с достоинством сообщила Джайя. Он же выглядит, как кабачный выпивоха, а не наследник громадной державы. Кабачник, а не царевич.
Кхассав, темногривый, взъерошенный, с обросшей щетиной, с интересом взглянул на невесту, и та быстро спрятала лицо, понимая, какое гневно-недовольное выражение застыло на нем сейчас. Чтобы сказала ее мать, увидев, как она дерзит будущему супругу?
— В твоей стране, — скептически добавил ахрамад через несколько секунд, — принято смотреть на человека, с которым говоришь.
— Простите…
— А в стране, откуда ты приехала, — нарочито сухо подчеркнул Кхассав, — может быть, как угодно. Мне нет дела.
Вот, значит, как. Ему нет дела, мысленно с обидой повторила раманин. Никому в этой треклятой стране нет до нее дела, кроме озлобленной Тахивран.
— Великая Мать, — воскликнул Кхассав, разведя руки. — Да посмотри ты уже на меня.
Джайя закусила губу, вздрогнув от его окрика, но голову подняла. Кхассав замер с открытым ртом.
Красивая.
Красивая как божество.
— Пойдем, — тут же протянул руку и, не дожидаясь реакции невесты, сам поймал женскую ладонь. — Пойдем, — сказал настойчивее и потащил Джайю к дивану в гостиной, где Тахивран предложила им встретиться.
— Как думаешь, — шутливо осведомился ахрамад, едва они сели, — на этом диване хватит места для нас двоих?
Джайя сжалась и с ужасом уставилась на жениха. Всеблагой Боже, он же не всерьез сейчас? Неужели он прямо тут удумал… и вот так сразу?