— И всё же, я не люблю оставаться в долгу, — молвил Ярослав, — я заплачу тебе виру за убитого отца, и всем пострадавшим от моего гнева. Перед Богом я уже покаялся, и владыка Иоанн отпустил мне мой страшный грех. Если ты, Добрыня, сказал правду и хочешь мира для Новгорода, будь моим другом.
— Нет князь, другом я тебе не стану никогда, — отвечал юный боярин, — а соратником стать могу. Я буду сражаться на твоей стороне во славу Новгорода, против Святополка.
— И на том ладно, — едва заметно скривил лицо Ярослав. — Но этого мало. Мне нужен весь Новгород: и Славенский, и Людин конец. Всё ополчение. Только так у нас появится шанс на победу. Ведь теперь с нами нет варягов. Поможешь мне объединить город перед лицом общей беды?
— Помогу, — отвечал Добрыня, — но Новгород хочет вернуть себе старого посадника — Константина Добрынича, которого ты убрал с этой должности.
— Что ж, Константина я уважаю, да будет так. Какие ещё условия выдвигают бояре?
— Мне они велели передать только это.
— Что ж, Добрыня, уже стемнело, оставайся здесь на ночлег, будешь моим гостем в Ракоме, а завтра вернёшься в Новгород.
— Как тебе угодно, владыка. Пусть же твой человек — Ставр проводит меня в моё временное жилище.
— Ставр? — слегка удивился Ярослав и взглянул на своего юного помощника, — ну, пусть будет Ставр.
В душе Добрыня радовался, а его спутники дивились его дерзости и тому, что она сошла ему с рук. С другой стороны, не стоило удивляться, ведь он и Змея Горыныча однажды заставил поступить по-своему. Ставр оставался внешне спокоен, когда через тёмную заснеженную улицу вёл послов в их избу.
— В избе уже натоплено, — указал он на поднимающийся из трубы дым, — так что не замёрзнете. А хотите, велим и баньку затопить. Отшлёпаем веником ваши голые задницы.
— Ты, — вдруг обернулся на него Добрыня и схватил за грудки. В шубе и с бородой он был похож на медведя, изо рта валил густой пар.
— Ступайте, братцы, мы вас догоним, — обернулся боярин к своим, — а нам со Ставром нужно наедине потолковать.
И едва они исчезли за углом, Добрыня с силой надавил на купца и прижал к ближайшей избе.
— Ну что, Ставр, ждал нашей встречи? — гневно спросил он, — не страшно помирать молодым?
— Ничего ты мне не сделаешь, — отвечал Ставр. Добрыня приблизился, чтобы разглядеть его лицо и вдруг увидел, что купец улыбается.
— Думаешь, испугаюсь Ярослава? — пуще прежнего гневался боярин.
— Нет, не Ярослава. Просто, думаю, в глубине души ты мне благодарен за то, что я сделал.
Добрыня в ярости ещё сильнее прижал его к круглым брёвнам и даже немного поднял над землёй. Ставр в ответ натурально расхохотался, чем привёл боярина в недоумение.
— Сила у тебя есть, — молвил купец, — это видно, а вот умения применить её нету. Эх, мне бы твою силу, да к моей хитрости и беспринципности. Но судьба несправедлива и в высшей степени случайна. Одному она даёт силу, но не даёт умения ею пользоваться, другому даёт умение, но не даёт силы.
— О чём это ты?
— А всё о том же, Добрыня. Если бы мы были вместе, если бы мы были друзьями, как раньше, мы могли бы горы свернуть. Вспомни, без меня ты не одолел бы Рогнвальда. Когда мы вместе, мы непобедимы.
— Значит, Ставр, ты хочешь быть моим другом?
— Именно так.
— И поэтому ты предал нас и погубил моего отца?
— Да, да, да. Именно поэтому. Вспомни, кто всегда был причиной нашего разлада? Твой отец — Никита. Это он всегда порицал нашу дружбу, когда мы были мальчишками. Ведь я же простой купеческий приёмыш, сын Садка-антихриста. А твои принципы. Они же целиком взяты тобой у твоего отца. Они не твои, их навязали тебя. А я избавил тебя от того, кто тебе их навязал. Я сделал тебя свободным.
— Похоже ты одержим демонами, как и твой отец. После того, как ты разделил ложе с родной сестрой, которую я любил, как могли мы быть с тобой друзьями?
— Я тебя умоляю, Добрыня, отец ни за что в жизни не позволил бы тебе на ней не жениться. Я просто избавил тебя от пустых надежд. Лучше быстрая боль, которая в миг излечит сердце, чем долгая и тлеющая боль, разъедающая душу.
— Кстати, насчёт боли, — произнёс Добрыня и с силой ударил Ставру кулаком в живот. Ставр согнулся пополам и закашлялся, но очень быстро пришёл в себя.
— Ты ещё мне спасибо скажешь, — хрипло молвил он, — а убить ты меня всё равно не убьёшь. Ты ведь мой должник, помнишь? Я помог тебе одолеть Рогнвальда.
И на лице его снова появилась самодовольная улыбка.
— Не убью, — отвечал Добрыня, — но могу рассказать Рогнвальду, кто меня обучил тогда скандинавским танцам.
— А я могу рассказать Ярославу, что Забава беременна от Змея. И тогда твой подвиг превратиться в позор.
— Откуда ты знаешь? — удивился Добрыня, — отец Иоаким рассказал? Но я ему вроде не говорил.
— Нет, не он. До того, как ты это подтвердил, я и не был уверен. Странное дело, но я это видел во сне.
— Во сне?
— Да, мой отец — Садко рассказал мне. При этом так странно, он пришёл не в образе человека, а в образе крылатого бога, как Симаргл. И поведал мне, что Забава Путятишна ждёт ребёнка от Змея Горыныча, а ещё велел беречь её, а особенно этого ребёнка, как родного. Зачем, не сказал. Но сон, оказывается, был вещий. Странно, не правда ли?
— С тобой не странно, — отвечал Добрыня, — ты вечно в какой-нибудь блудняк влезаешь, с самого детства. То к тебе упырь в дом ломится, то оборотень в лесу мимо пробегает, то русалки купаться зовут.
— Есть такое дело, нечистая сила меня любит. Но и ты теперь дружишь с нечистой силой — со Змеем Горынычем.
— Змей — не нечистая сила. Он просто страж между живыми и мёртвыми, его место между светом и тьмой. Постой-ка, а откуда ты это узнал?
— Про твою дружбу со Змеем? Всё из того вещего сна.
— Хм, любопытно.
— И что интересно, я же совсем не помню своего отца, а тут увидел его совсем как живого. Лицо, борода, кольцо в ухе, а за спиной лебединые крылья.
— И что же теперь будет с Забавой? — спрашивал Добрыня.