— Оставьте его, — молвил Бурислав своим стражникам, — это человек божий.
И с этими словами пан кинул нищему медную монету. Старик благодарно поклонился и отправился дальше. Ни у кого не вызвало вопросов, откуда в этой безлюдной местности взялся попрошайка. С приходим христианства на Русь появились здесь и первые бродяги-миссионеры и юродивые. Среди них порой попадались умнейшие люди, которые могли по памяти цитировать Евангелие и даже читать по-гречески, но при этом вполне осознанно выбирали нелёгкий путь нищеты и бродяжничества. Этот нищий обошёл почти все палатки поляков. Кто-то подал ему хлеба, кто-то не давал ничего, кто-то давал денег. Старик отворачивал подол своей длинной рубахи и накладывал свою добычу туда, из-за чего он вскоре стал похож на неуклюжего, сгорбившегося пингвина. Судя по виду, старик давно он уже жил такой жизнью, и такая жизнь потрепала его, но вера в нём был крепка, это было видно не хуже, чем его грязь и лохмотья. Но вот нищий покинул стан поляков и отправился в расположенный рядом лес. Здесь-то он и наткнулся на викингов.
— Ну что, дедуля, — сказал один из молодых крепких красавцев, — много тебе поляки заплатили? Поделись добычей.
— На, покушай хлебушка, — отвечал старик уже не стариковским, а вполне себе мужским голосом, и высыпал на траву всё, что получил у поляков. Затем он скинул лохмотья, под которыми скрывалась кольчуга, снял с головы парик из козлиной шерсти, отмыл лицо от грязи, и вот перед варягами предстал совсем другой человек. Крепкий, красивый блондин Эймунд.
— Здорово ты их провёл, — улыбались его товарищи.
— Теперь я всё про них знаю, — отвечал Эймунд, — готовьтесь, скоро мы нанесём удар. Бьёрн, дай мне оружие.
Блондин вооружился и теперь был готов к битве. И вот ночью викинги направились за своим вождём, от которого ещё пахло козлятиной. Здесь, в лесу ещё днём они обвязали верхушку дерева и притянули её к земле. В таком положении они закрепили верёвки колышками. Викинги точно рассчитали, в каком месте пан устроил стоянку. С наступлением темноты скандинавы тихо, словно мыши, перебили караульных и прокрались в лагерь врага. Здесь они направились прямиком к палатке пана. Эймунд узнал её в темноте. К этой палатке и ко многим другим прикрепили верёвки, другим концом привязали их к дереву, пригнутому верхушкой к земле. По сигналу викинги обрубили верёвки, держащие дерево у земли, верхушка резко распрямилась и сорвала с земли все установленные палатки, отчего в миг потухли горящие внутри них огни. Викинги тут же в темноте набросились на полусонного врага и начали страшную резню. Пока поляки опомнились, часть их войска была перебита, а пан захвачен в плен. В итоге воины бросились отступать, хоть числом они ещё превосходили врага. Но викинги не стали их преследовать, ведь то, что им было нужно, они уже получили — богатую добычу и польского полководца.
— Что будем делать с паном? — спросил Бьёрн.
— Ярослав сказал, что ему всё равно, — отвечал Эймунд.
Конечно, князь хотел, чтобы викинги остались с ним и погнались за его братом, но и мешать им он не стал, прислушался к совету Рагнара о том, что отпускать Володарского не стоит.
— Прикажешь убить его или взять живым? — спрашивал тогда Эймунд. Пожалуй, за живого заложника можно было бы взять большую сумму денег. Ярослав понимал это, поэтому ответил так:
— Ничего из этого я вам велеть не буду, но если кто-то его убьёт, то того я не буду порицать.
И вот пан Володарский был схвачен, он был обезоружен и даже босый, без сапог.
— Что вам ещё нужно от меня? — спрашивал при тусклом свете фонаря взволнованный Бурислав, — вы победили, вы забрали у нас всё.
— Ещё не всё, — ухмылялся Эймунд, — лучшая награда для викинга — это голова поверженного врага.
Бурислав побледнел, это видно было даже во мраке ночи. Бьёрн взялся за свою перепачканную в крови, как топор мясника, секиру.
— Ну нет, это не закончится вот так, — произнёс Бурислав, когда двое крепких молодцов схватили его за руки и поставили на колени, — передайте своему князю, что наша битва не окончена. Мы будем драться вечно. Будьте вы прокляты, сукины дети, вы не победили меня.
Бурислав грозно ругался и проклинал своих врагов, пока тяжёлое лезвие не прервало его на полуслове, разрубив его крепкую шею. Бьёрн отсёк ему голову одним ударом. Затем он поднял с земли отрубленную голову несчастного вождя, у которого и сейчас ещё нервно дёргался глаз.
— Не печалься, великий вождь, — вымолвил Эймунд, — мы подарили тебе быструю смерть, а наша слава увековечит и твоё имя.
Затем он сам взял за волосы буйную голову своего врага и спрятал её в маленький мешок. Нужно было показать её князю.
— Этого не может быть, — твердил Илья Муромец, вглядываясь в лицо Ратмира-Змея. Это лицо было до боли ему знакомо, его невозможно было забыть. Илья с трудом сдержался, чтобы не высказать своё удивление на людях. Но когда он, Добрыня и Ратмир уединились для беседы, воевода не стал сдерживаться.
— Это ведь был ты, — молвил Илья, — я узнал тебя, калика перехожий. Ты пришёл ко мне в дом в виде слепого бродяги. Ты попросил у меня воды, хоть я и не мог тебе её дать, я не мог ходить. И ты это видел, ты не был слепым. А я тебе поверил и на костылях спустился с печки. А потом….
— А потом твоя жизнь навсегда изменилась, — продолжил за него Ратмир, — я бродил по земле, претворяясь слепым перехожим каликой. Так мне легче было находить моих врагов в чародейском мире. Никто не заподозрит в слепом и немощном бродяге могучего Змея Горыныча. Как оказалось, я хороший актёр.
— Постой-ка, — заговорил растерявшийся Добрыня, — ты хочешь сказать, что это ты исцелил Илью? На Руси все считают, что это божье чудо, благодать, а оказывается, этот просто чары, жест доброй воли от трёхголовой ящерицы.
— Не переживай Добрыня, — отвечал Ратмир, — благодать в нём тоже есть. И божье чудо. Симаргл — это ведь тоже бог.
— Так, значит, ты всё-таки верен Симарглу?
— У нас с ним сложные отношения. Но речь не обо мне. В тот день я сделал то, чего никогда прежде не делал. Я использовал свою силу для того, чтобы исцелить совершенно незнакомого мне деревенского мальчишку. Тогда я увидел в Илье великую силу, эту вашу благодать. Но я увидел, что эта сила пропадает в нём из-за болезни, проклятия, наложенного мной.
— Как? — замер в недоумении Илья, — ты хочешь сказать, что….
— В те времена, когда ты был ещё ребёнком, я уже был силён, и ещё был молод. Я и мои люди брали от жизни всё, что хотели. Мы вели себя, как настоящие разбойники. Я только недавно стал вождём, я наслаждался своей силой. Всеслав Чёрный был моим человеком, хорошим колдуном. Но вот однажды мои люди пришли ко мне и сказали, что Всеслав убит. Его убил простой деревенский мужик — Иван. Твой отец, Илья. Он помешал моим людям ограбить твоё село. И я проклял его старшего сына. Я хотел, чтобы Иван страдал, хоть я и не был знаком с ним. Но я хотел, чтобы все поняли: кто встанет у меня на пути, хлебнёт горя. Чтобы наложить проклятие, я потратил десять минут, ты же, Илья, страдал по моей вине больше десяти лет.
— Это так, — согласился Илья. Богатырь бы весь бледен и теперь сидел на лавке, запустив себе руки в волосы, — столько лет я мучился и страдал. Я пережил столько боли. Но самое страшное, что я не знал причины этой боли, я мог только догадываться. Много лет я жил в отчаянии, не зная, почему я страдаю и как помочь самому себе.
— Да, я виноват, — произнёс Змей, — но ведь ты должен быть благодарен мне за эту боль и за то, что я спас тебя. Однажды судьба привела меня в твой хутор. Когда я скрывался за маской слепого бродяги и ходил по земле. И тогда-то я и встретил тебя, Илья Муромец. Я сразу захотел снять с тебя это ужасное проклятие, наложенное беззаботно мной много лет назад. Но потом я передумал снимать проклятие и лишь изменил его формулу. Ты будешь ходить, пока ты сражаешься, пока ты живёшь, как воин. А если откажешься от жизни воина, тут же твоя болезнь вернётся, и ты снова не сможешь ходить.
— Да, я знаю, — отвечал в исступлении Илья, — я уже пытался бросить это кровавое ремесло, я ужаснулся от того, в какого зверя я превращаюсь. И тут же боль вернулась, а ноги мои перестали ходить, я стал немощным. Но теперь я знаю, кто всему виной и прошу освободить меня. Это в твоей власти, Змей. Сделай это, подари мне свободу.
— Ну уж нет, — лукаво прищурился Ратмир, — благодаря тебе я теперь не одинок. Есть ещё один такой же, как я, даже двоя теперь.
Добрыня при этом неприязненно скривил лицо, поскольку Ратмир указал на него.
— Я был князем в своём городе, — продолжал меж тем Змей, — я создал своё маленькое царство, наплодил много детей. Я думал, что они станут моим наследием. Но никто из них не смог сравниться со мной. С болью я наблюдал, что превращаюсь в тирана, но не потому, что уничтожаю равных себе, а потому, что никто не может стать мне равным. Мои сыновья по крови не смогли со мной сравняться, но смогли другие, вы двоя — богатыри. Сначала ты, Илья, я сам создал твою легенду. Ты продолжил моё дело, хоть и сам того не ведал. Три — это идеальное число, двое передерутся, и один станет тираном, а троя объединятся и будут бороться против тирании в мире и согласии друг с другом. Неспроста у Змея Горыныча должно быть три головы.
— Нет, я не хочу, — возражал Илья, — избавь меня от этого.
Никогда ещё Добрыня не видел его таким встревоженным.
— Путь избавления прост, — отвечал Ратмир, — и ты сам его знаешь. Убей меня, и проклятие снимется. Но сам я тебя не избавлю, ибо одиночество для меня стало даже страшнее смерти. Однако я думаю, что ты, Илья, не поднимешь на меня руку, ты не хочешь другой, спокойной жизни. Посмотри, ты стал великим вождём. Действительно великим. Ты знаешь, что такое боль и поэтому можешь быть добрым и милосердным, но ты обязан сражаться и быть жестоким, и у тебя это хорошо получается. Люди любят тебя, вся Русь тебя боготворит. Я о таком давно уже и не мечтаю.
— Очень мило, — произнёс Добрыня, — но что мы будем дальше с этим делать? И почему твой меч потерял чародейскую силу?
— Он не потерял силу, — отвечал Ратмир, — просто ты не хочешь её принять. Так же, как и Илья не хочет принять свою. Ты зарыл меч в землю, он зол на тебя за это.
— Меч? Зол? — удивился боярин.
— Конечно, это же чародейское оружие. Но открою тебе секрет, чтобы снова пробудить его силу, нужно пролить чародейскую кровь. Убей или рань чародея, и сила Молнии вернётся к тебе. А что касается вопроса, что нам делать дальше, думаю, вы знаете сами. Мы перебьём всех печенегов и прогоним их так далеко, чтобы они никогда больше не вернулись на вашу землю.
— Тебе-то это зачем? — не понимал Добрыня, — ты сколько дней наблюдал сверху, как печенеги убивают наших людей и пришёл на помощь только в последний момент.
— Ты прав, Добрыня, мне плевать на людей. Мне не плевать только на вас двоих, поскольку вы такие же, как и я, повелители молнии. И сейчас я хочу помочь только вам.