Когда ему наконец принесли, он успокоился и начал разговор на отвлеченные темы. На разговор это, впрочем, было мало похоже, скорее на монолог. Пожилой мужчина, судя по всему, принадлежал к довольно распространенному типу людей, которые любят слушать только себя. Он очень расхваливал Таллин, таллинские кафе, магазины, жителей города, говорил, что в отличие от того места, где он живет с женой и двумя детьми, здесь невозможно встретить пьяных на улице и что единственная претензия к Таллину, впрочем, он сам в этом виноват, заключается в том, что около гостиницы «Виру» какой-то барыга всучил ему за бешеные деньги ондатровую шапку. Березова такой поворот в разговоре очень устраивал, он и сам собирался поговорить о спекуляции. Однако Соколов ничем не выдал себя, в нужных местах поддакивал, качал головой. Лицо его все время выражало неподдельное возмущение по поводу людей, наживающихся на честных гражданах.
На следующий день Березов позвонил из гостиницы Майе Нису.
— Пожалуй, Соколова следует допросить официально, — сказал он. — Кое-какие вопросы я уже заготовил. Вообще, как мне кажется, он хитрее, чем я думал, и ловить его на случайных промашках в разговоре — пустая трата времени.
— Хорошо, — сказала Майя, — я обдумаю, как это лучше сделать, и позвоню вам.
Но она не позвонила, а через некоторое время приехала сама. Девушка была очень взволнована.
— Товарищ майор, — крикнула она с порога, — похоже, что Соколов сбежал! Неужели он догадался о том, к кому его подселили?!
— Даже если так, — возразил Березов, — это еще не повод для бегства. Впрочем, при панике это бывает. Хотя непонятно, что его так напугало. А вы случайно не ошиблись?
— Вряд ли, — решительно сказала Майя Нису. — Он не явился на заводское совещание, которое организовали в отделе снабжения специально для него. Сейчас я снова проверю. — Прямо из номера гостиницы она позвонила в аэропорт. — Ну вот, — сказала девушка, положив трубку, — так я и думала, Соколов Александр Петрович взял билет на одиннадцатичасовой рейс Таллин — Москва. — Она посмотрела на часы. — Самолет уже в воздухе Что будем делать дальше?
Конечно, я не успевал встретить самолет в Москве. На машине, как и на поезде, соревноваться в скорости с воздушным лайнером бессмысленно. Однако времени после звонка Березова я все же не терял. С помощью из Калининского городского отдела милиции сел в ближайший поезд и начал набрасывать план предстоящего разговора со снабженцем-спекулянтом. Меня несколько тревожило, как сотрудники Московского уголовного розыска сумеют задержать человека, которого они никогда до этого не видели.
Я тоже никогда не видел его, но столько людей описывали мне его внешность, так много раз в своих мыслях я возвращался к этому человеку, что, как мне казалось, лично я смог бы отличить его от тысяч других. К тому же я предусмотрительно запасся фотографией спекулянта.
Вообще-то таких людей, как Соколов, по внешним признакам разыскивать сложно. Дело в том, что у него не было никаких особых, бросающихся в глаза примет. У него не было шрамов на лице, перебитого носа или редких зубов. Внешне это был абсолютно рядовой, ничем не примечательный человек, нормального роста, среднего возраста, в меру худощавый, в обыкновенном слегка потертом пальто, в недорогой меховой шапке.
И все-таки они сумели задержать у трапа самолета одного из 88 пассажиров по описанию, которое сделал им из Таллина по телефону инспектор уголовного розыска Сергей Березов. Единственная, впрочем не такая уже существенная, примета отличала Соколова от других пассажиров — у него в руках не было никакой клади, ничего не получал он и из багажного отделения. Маленький чемоданчик типа «дипломат» Соколов оставил в гостинице Таллина, не рискуя вернуться за ним перед вылетом в Москву.
Как я позже узнал, Соколов не стал скандалить, упираться, произносить бессмысленные фразы вроде: «Произошла какая-то ошибка» или: «Я буду жаловаться». Он весьма спокойно отнесся к своему задержанию, что свидетельствовало либо о том, что ему нечего было особенно бояться, либо — что мы столкнулись с достаточно опытным и хладнокровным преступником. Впрочем, поспешное бегство Соколова из Таллина не подтверждало ни первого, ни второго предположения.
Мой путь от Калинина до Москвы занял почти столько же времени, сколько путь от вокзала до аэропорта. Москва всегда поражала меня своими размерами. От железнодорожного вокзала до аэропорта я добирался почти два часа.
Соколову поначалу меня умышленно не представили. Ему ни в коем случае не следовало знать, что им заинтересовались калининская и тем более ленинградская милиция. Даже подозревая самое худшее (а у Соколова, безусловно, были основания для страха), он все-таки мог рассчитывать, даже надеяться на то, что с ним будет беседовать по какой-нибудь пустячной причине не очень осведомленный работник милиции аэропорта.
Когда Соколов проходил через здание аэропорта, сотрудники милиции предложили ему пройти с ними, ни о чем его не спрашивая. В комнате милиции его попросили немного подождать и тоже поначалу не задавали никаких вопросов. На первый взгляд Соколову этим только предоставили возможность тщательно обдумать дальнейшее поведение и ответы на предполагаемые вопросы.
Но, во-первых, он мог только предполагать, какие вопросы ему могут задать, а, во-вторых (и это было, конечно, главным), из рассказов людей, знавших Соколова, из личных наблюдений Березова, наконец, из самого факта поспешного его бегства из Таллина можно было сделать безошибочный вывод о том, что он человек импульсивный, нервный, склонный к поспешным, внезапным решениям. Для таких людей любое действие лучше, чем неизвестность, чем непонятное и долгое ожидание. Именно в таком состоянии они начинают сильно нервничать и совершать грубые ошибки.
Расчет наш был, конечно, верен, и было видно, что хотя внешне Соколов невозмутим и спокоен, спокойствие он сохраняет из последних сил.
Когда я вошел в милицию аэропорта, Соколов сидел откинувшись на спинку стула. Его отечное лицо выражало тревогу и недоумение. Время от времени он задавал вопросы сотруднику милиции, хладнокровно заполнявшему какие-то бланки, и каждый раз получал один и тот же ответ:
— Подождите еще немного, скоро займутся вами, Увидев меня, сержант заметно обрадовался, он понятия не имел, что ему дальше делать с задержанным. Я попросил Соколова рассказать о себе. Чтобы не придавать этому первому разговору официального оттенка, я поначалу ничего не записывал. Сделав над собой усилие, Соколов не стал выяснять у меня, по какой причине он здесь сидит, и вообще придал своему лицу самое равнодушное выражение, на какое только был способен, но слегка, конечно, переиграл, потому что честный человек, которому нечего бояться, обязательно должен был спросить, зачем его задержали.
Соколов подробно рассказал мне, что работает и живет в Калинине, что ему 40 лет, что у него жена и двое детей, что довольно долго он был в командировке в Таллине и решил вернуться домой самолетом через Москву. Я попросил его подробнее рассказать о том, что он делал по работе в Таллине, все ли закончил, что ему было поручено и почему так внезапно вылетел домой.
— Почему внезапно? — спросил Соколов. — Если бы я вылетел на день или два позже, разве от этого что-нибудь изменилось бы? И вообще, обычно я сам решаю, когда я должен ехать в командировку и когда возвращаться обратно.
Я вынул из кармана бланк протокола допроса, заполнил анкетную часть, дал расписаться Соколову и подробно записал все рассказанное им. Потом я дал ему еще раз расписаться, на этот раз под своими показаниями. Расписавшись, Соколов в первый раз позволил себе спросить меня, за что его задержали и почему ему не дают возможности отправиться домой, в Калинин, к жене и детям.
— Я обязательно сообщу вам, — сказал я, — но только несколько позже, а сначала вы объясните мне, почему, если, как вы говорите, ваш отъезд из Таллина не был внезапным, почему вы не взяли своих вещей из гостиницы?
Быть может, мне показалось, но в глазах Соколова мелькнула надежда на то, что его задержали именно из-за этой его оплошности.
— Вы имеете в виду мой чемоданчик, который я оставил в номере гостиницы? — небрежным тоном спросил он. — Так, во-первых, он почти пустой, а во-вторых, я действительно начисто забыл о нем, но это чепуха, не о чем даже говорить. Вот вернусь в Калинин и позвоню в гостиницу. Я часто бываю в Таллине, в следующий приезд обязательно его заберу.
— Допустим, с вещами ясно. Но почему вы не явились на заводское совещание, которое было организовано специально для вас и, как нам стало известно, даже по вашей просьбе? Нет, что ни говорите, а ваш отъезд из Таллина похож на бегство.
— Это и было бегство, — тяжело вздохнув, сказал Соколов после долгого молчания. — Записывайте. Я знаю, что буду привлечен к ответственности, но, может быть, мне зачтется чистосердечное признание.
Я взял еще несколько бланков и приготовился записывать.
— В прошлом году, — начал Соколов, — со мной в Таллине произошло несчастье. Я потерял большую сумму денег. Мне стыдно рассказывать вам все подробности, но молчать вы же все равно не позволите. Короче говоря, я познакомился на улице с молодой женщиной, пригласил ее поужинать, а потом пошел к ней ночевать.
При мне была весьма значительная сумма денег, о которой, уходя от своей знакомой утром, я не вспомнил. Как видите, я забываю не только вещи в гостинице. Когда к вечеру я хватился денег, было уже поздно. Как я ни старался, квартиру, в которой я провел ночь, мне разыскать не удалось. Женщину эту я тоже больше не встречал.
— Так что подтвердить ваш рассказ некому, — на всякий случай попридержал я его расходившееся воображение.
— Вы мне не верите, — горестно сказал Соколов. — А зачем, собственно, мне вам врать? Теперь-то я уж все скажу. Сумма денег, как я уже говорил вам, была большая, а для меня так просто огромная. И ее нужно было отдавать. На моей работе такие деньги не заработаешь, и я вынужден был изыскивать всякие дополнительные возможности. Вот и в этот приезд в Таллин я привез с собой для продажи много блоков импортных сигарет, которые удалось достать в Москве. Понимаю, что занимаюсь делами, за которые могут посадить в тюрьму, и понимал это раньше, но ничего другого, к сожалению, придумать не смог. Ко всему прочему, если бы жена узнала, как я потерял деньги, это было бы для меня катастрофой. Ну, а сегодня утром, придя на работу в Таллине, я узнал от одного из инженеров, что вчера в ресторане он видел меня с человеком, которого за день до этого встретил с сотрудницей таллиннской милиции. Фамилию этого инженера я вам скажу. Можете меня проверить. Легко себе представить, как я перепугался. Ведь если знакомый инженер не ошибся, ко мне в номер гостиницы специально подселили человека, связанного с милицией.
Надеяться на случайное совпадение обстоятельств было бы наивно. И тогда я побежал. Впрочем, всерьез скрываться я, конечно, не собирался. Сами понимаете, уж если бы я и решил «удариться в бега», я полетел бы не в Москву, а куда-нибудь в Сибирь. И вы, конечно, наверное, мне не поверите, но в самолете я принял решение сам явиться в милицию в Калинине и чистосердечно во всем признаться.
— В чем во всем? — спросил я, как бы продолжая его слова. — В спекуляции сигаретами или еще какими-нибудь товарами?
Соколов надолго замолчал. С ним в этот момент происходило то, что происходит в подобных ситуациях в любом задержанным правонарушителем, не знающим, насколько осведомлен в его делах ведущий допрос следователь. Можно было легко представить себе ход мыслей снабженца-спекулянта.
Торговля дубленками и мотоциклами посерьезнее спекуляции сигаретами. За такие дела маленьким сроком не отделаешься. И чистосердечное признание было бы, конечно, совсем не вредно, но если следователь ничего о калининских делах не знает — а почему он, собственно, должен знать? — то такое признание было бы чистейшим идиотизмом. Но если он все-таки что-то знает, то не меньшим идиотизмом было бы молчать и запираться. Так что же все-таки делать — признаваться или не признаваться?! В результате Соколов сделал попытку выйти из затруднительного положения с помощью половинчатого решения, то есть на всякий случай признаться, но вскользь, осторожно и, конечно же, не во всем.
Мало-помалу я вытянул из него и дубленки, и мотоциклы, и даже кое-что, о чем до встречи с ним не знал. Соколов не гнушался ничем, на чем можно было заработать. Считая, что пора уже переходить к вопросу, ради которого мы, собственно, все и затеяли, я собрался спросить его про братьев Джалиевых, но вдруг, как будто впервые, увидел его очки и замолчал на полуслове.
Еще разговаривая с кассиршей в Бологом, потом со старым официантом — людьми, знавшими Джалиевых, я все время ловил себя на мысли, что упускаю какое-то важное звено, какую-то деталь, которая может иметь решающее значение. Но ухватить эту деталь я никак не мог. Туманная, расплывчатая, неосознанная, она все время ускользала от меня. И только теперь, увидев очки Соколова, я понял наконец, что меня мучило все эти дни. Рядом с трупом Джалиева были найдены очки, но ведь они могли и не принадлежать ему. Правда, Джалиев тоже пользовался очками, об этом мне сказали все, кто знал его, и в частности брат. Но он часто снимал их во время еды, во время чтения, как это делают близорукие люди. Очки же, найденные нами на месте преступления, были плюсовыми, они принадлежали дальнозоркому человеку. Но если эти очки не были очками убитого, значит, они были очками убийцы.
Этот несложный и в общем-то напрашивающийся вывод окончательно созрел в моем мозгу только тогда, когда я увидел или, вернее, обратил внимание на очки Соколова. Они были новые, совершенно новые, с белыми чистыми просветами между стеклами и оправой, как будто владелец приобрел их вчера, ну в крайнем случае неделю назад.
Арестованный за спекуляцию Соколов содержался в Калинине в следственном изоляторе. Я так и не спросил его тогда, в аэропорту, о Джалиеве. Сейчас им занимался следователь калининской милиции. Размеренно, не торопясь, он выяснял стоимость и наименования купленных Соколовым, а потом проданных им же товаров, устанавливал пути и способы реализации предметов спекуляции, определял размеры барыша.
Мы тоже не теряли времени. При всей общественной опасности, которую представляет для общества спекулянт, его нельзя ставить на одну доску с убийцей. Раскрытие тяжких уголовных преступлений — первоочередная задача сотрудников милиции. Однако мое внутреннее убеждение в том, что именно Соколов убил Джалиева никакого интереса для суда и прокурора не представляло. Оно нуждалось в безусловных доказательствах. Для того чтобы убить Джалиева, Соколов должен был выехать из Таллина в Ленинград и вернуться обратно. Между тем алиби Соколова опровергнуть нам не удалось. Вот только очки… Найденные на месте преступления очки, как выяснилось, Джалиеву не принадлежали. Он был близоруким. Конечно, это следовало проверить сразу же. Увы, именно я допустил серьезную ошибку, не сделав этого вовремя. Теперь же я показал их сослуживцам и жене Соколова, и они в один голос подтвердили, что это его очки. Сам же Соколов, когда я предъявил их ему, долго вертел очки в руках, потом водрузил их на нос и очень спокойно сказал:
— Не знаю, может быть, и мои. Мне они подходят.
— А вот ваша жена и сослуживцы утверждают, что не может быть, а абсолютно точно, очки ваши.