– И он пытается меня убить?
– Нет. Извини, что заставила тебя так думать, напугала… Ума не приложу, что на меня нашло, как я могла не заметить очевидного неправдоподобия этой версии? Ещё вопросы имеются?
– Имеются, но с ними я потерплю до конца вашего рассказа.
– Ага, ну что ж… Всё началось с того, что Сергей Водопьянов, единственный сын – нет, не поварихи и лекальщика, но почти – кондитера-технолога и инженера-металлурга из Липецка поступил в московский пищевой институт. Шёл восемьдесят шестой год, Горбачёв уже был генсеком, свистопляска с развалом СССР и победой дикого капитализма ещё не началась, но веяния уже были. Водопьянову повезло (или не повезло, это как посмотреть) попасть в одну группу с дочерью большого партайгеноссе и вызвать в ней нежные чувства. Девушка настояла, чтобы Большой Папа дал согласие на её мезальянс с простым парнем из провинции.
Таким образом, в девяностом году, когда пошла вакханалия с разграблением народного добра и переделом собственности, везучий-невезучий юноша получил начальный капитал и полезные связи, позволившие ему заложить фундамент будущего благосостояния. Но вместе с бочкой мёда ему досталась неизбежная ложка дёгтя: ящер-тесть открытым текстом пообещал неприятную смерть близким парня и ему самому, если он позволит себе обидеть жену. Причём под обидой подразумевалась не измена как таковая (тесть сам питал слабость к шлюхам и не видел в этом ничего зазорного для мужчины), а серьёзные отношения, которые могли угрожать браку.
Десять лет изрядно напуганный Сергей был примерным мужем и отцом, а потом природа сказала своё веское слово, и парень влюбился до безумия.
– В Виталину? – недоверчиво спрашиваю я, окинув мысленным взором хорошенькую, но пустенькую мать Лизы.
– Нет, – понимающе усмехается Ксения. – Не настолько у твоего папеньки плохо с головой. Твою настоящую мать зовут Ириной.
– Но… Как же Рогалёвы? Они знали?..
Ксюха вздыхает.
– В том-то и дело, что нет. Ума не приложу, как теперь разгрести всё, что наворотил с перепугу твой отец, чтобы никто не подвинулся рассудком. Я бы точно подвинулась, если бы узнала, что мои дети на самом деле не мои, а моих воспитывают совершенно чужие дядя и тётя. Не могу выразить, до какой степени я тебе сочувствую, Лиза.
– Спасибо, – шепчу я и опускаю глаза. По совести, нужно бы утешить Ксеньку, дать ей понять, что мой рассудок её новость не сокрушит, но как это сделать, не признаваясь, что я не совсем Лиза? – Я не очень… Вы же знаете, мы с родителями никогда не были близки.
– И теперь этому находится объяснение, – говорит она сухо. Я съёживаюсь, но тут же понимаю, что её необрение относится не ко мне. – Хотя вообще-то эта история слишком драматична, чтобы судить её участников по стандартным нравственным меркам. Сама понятия не имею, как поступила бы на месте твоего отца. Ирина была на сносях, когда он, возвращаясь от неё как-то вечером, обнаружил за собой слежку. Нужно сказать, что он уже имел возможность убедиться – не на собственном, правда, примере, – что слов на ветер его тесть не бросает. Ирине, её ребёнку, родителям Сергея и ему самому действительно грозила смертельная опасность. Твой отец к тому времени был уже достаточно состоятелен, но возможности тестя превосходили его собственные на порядок. Сергей решил, что единственный, не самый верный, но всё же шанс защитить дорогих ему людей – покончить с собой.
И тут в игру вступает господин Мовсесян, доверенное лицо, которму твой отец поручил приобрести для него пистолет. Овсеп Вардгесович на десять лет моложе Сергея, при этом тонкость ума и прочие превосходные качества лучших сынов древнего народа позволили ему к двадцати годам не только стремительно взлететь по карьерной лестнице, но и завоевать сердечное расположение, практически дружбу босса. Сопоставив поручение с бледным цветом лица патрона, Мовсесян пришёл к правильным выводам и убедил Сергея полностью ему довериться. Он же был автором и исполнителем идеи, благодаря которой ты стала Елизаветой Рогалёвой. По его совету Сергей полностью прекратил общение с Ириной, доверив её судьбу и судьбу своего ребёнка Овсепу, который организовал подмену детей в роддоме, подкупив кого-то из персонала, а позже – эмиграцию Ирины с младенцем в Чехию.
До две тысячи четвёртого года Сергей честно держал данное помощнику слово, не пытаясь как-либо связаться с любимой женщиной или навести справки о родной дочери, а потом ящер-тесть преставился. Выждав полгода, Водопьянов развёлся с женой, переехал в Чехию, женился на Ирине и удочерил девочку, которую она считала их общей дочерью. Но счастливая жизнь у них не сложилась: твой отец, как ни старался, не смог по-настоящему привязаться к чужому ребёнку. Ирина интуитивно чувствовала его равнодушие, оно обижало её и ранило, а объясниться с ней начистоту Сергей не посмел – слишком велика была его вина. В десятом году они тихо – по взаимному согласию – развелись, Сергей вернулся в Москву и попытался как-то обустроиться в руинах, в которые превратил собственную жизнь.
Первым делом он помирился с сыном от первого брака. Григорий громогласно отрёкся от отца, когда тот развёлся с его матерью и женился на Ирине. Заклеймил предателем, отказался от общения в любой форме. Но тогда ему было пятнадцать, а к моменту возвращения Сергея исполнился двадцать один. Мальчик немного поумнел – не только из-за того, что стал старше, но и потому, что его мать, которой Водопьянов при разводе честно оставил половину имущества, вышла замуж за молодого человека тридцати с хвостиком лет и полностью доверила свои финансовые дела новому мужу. А когда Григорий попробовал протестовать, сообщила сыну, что он уже совершеннолетний, следовательно, на её деньги не имеет никакого права, и распоряжаться ими она будет так, как сочтёт нужным. Словом, возвращение блудного отца, готового подставить обиженному мальчику плечо и карман, пришлось Григорию как нельзя более кстати.
Помириться-то они помирились, только вот душевным теплом в их отношениях не пахло. Не нравятся они друг другу – чисто по-человечески, и с этим ничего нельзя поделать. М-да… Словом, Сергей всё чаще стал обращаться мыслями к дочери, которая его волей считала родителями чужих людей.
Он не собирался являться к Рогалёвым с повинной и ломать жизнь – им и тебе. Но Мовсесян по его просьбе послеживал за вами и держал патрона в курсе. Так Сергей узнал про развод Рогалёвых, про твой подростковый бунт, про наркотики. Это благодаря его скрытому вмешательству в школе подняли тревогу, а тебя положили в клинику, которую он тайком и оплатил процентов на восемьдесят.
– Андрея тоже он ко мне пристроил? – спрашиваю я с неожиданной для себя горечью.
– Ну… в общем, да, – не без смущения признаёт Ксенька. И разозлившись, добавляет: – Демиург хренов! Нанял психологов, просчитал варианты, состряпал сценарий…
– Но ведь помогло же, – говорю с кривой усмешкой. – Что, и безумная жена Андрея была частью сценария?
– Нет, это у них накладка вышла. Этому Андрею запретили рассказывать про сценарий кому бы то ни было, а баба у него действительно бешено ревнивая: сканирует все его контакты – звонки, переписку. Вот и вычислила тебя. После учинённого ею скандала он в их играх участвовать отказался, да они и сами поняли, что с этой сюжетной линией пора закругляться.
– Понятно. А до запуска новой подослали ко мне Ирину Анатольевну, которая отправила меня к чудотворцу. И на каком же этапе к производству этого кино подключился убийца?
– Вот как раз после скандала, который устроила тебе Отелла, и подключился. За это тебе тоже нужно благодарить Мовсесяна. Может, ты ему чем-нибудь насолила в прошлой жизни? Что-то подозрительно роковую роль он играет в этой.
Ксенька шутит, я в ответ натянуто улыбаюсь. (Как, интересно, реагируют воспитанные цивилизованные люди на реплику дикаря, пошутившего, что Земля круглая?) Она замечает мою неловкость, но трактует её неверно.
– Устала? Собственно, я почти закончила. Хитроумному Овсепу изменила его мудрость, и он влюбился в юную девицу, которая работает у Водопьянова в секретариате. Девица же нацелилась на молодого Водопьянова, который, используя ситуацию, подбил барышню на шпионаж. Я так думаю, молодой человек почувствовал прохладное отношение со стороны папы и испугался за наследство: у Сергея, если помнишь, есть ещё приёмная дочь. В общем, что бы ни руководило Водопьяновым-младшим, он уговорил девицу влезть к Мовсесяну в доверие и таким образом узнал страшную тайну отца. Дальше, я думаю, понятно. Родная дочь – не приёмная, а папенька к тому же активно участвет в её судьбе. Нужно срочно что-то делать, иначе наследство растает в туманной дали…
– Он сознался?
– Ещё нет, но никуда не денется, сознается. Люди Павла нашли недавно отремонтированный КамАЗ в гараже его фирмы и выяснили, что в конце мая эта машина фантастическим образом исчезла с охраняемой территории, а вернулась уже в отремонтированном виде. Охранник, в дежурство которого пропал КамАЗ, уволился, но Павел его отыщет и показания вытрясет, не сомневайся. Не исключено, конечно, что сынок поручил это деликатное дело кому-то ещё, но я сильно сомневаюсь. Не те у него доходы и не то влияние. А права категории Цэ у него есть.
– А здесь, в больнице тоже был он?
– Нет, это была та самая девица из секретариата. Павел нашёл её фамилию в списке платных пациентов неврологического отделения – в этом же корпусе, только на четвёртом этаже. Думаю, они подобрали ключ от двери на запасную лестницу – она в двух шагах от вашей палаты. После того, как погасили свет, девица прокралась в ваш холл и устроилась в засаде. Ждала, пока все уснут и дежурная сестра уйдёт в комнату отдыха. А потом ты её засекла и она, видимо, с досады решила переть внаглую. А когда твоя соседка подняла шум, испугалась, шмыгнула на лестницу и поскакала в своё отделение. Вот её нам, боюсь, не прищучить – свидетелей нет. Но Сергей Игоревич, будь уверена, позаботится, чтобы она пожалела о своей авантюре.
– Вы с ним виделись?
– Разумеется. А откуда же, по-твоему, мне известны подробности вашей семейной драмы? Нет, я, конечно, редкая умница: как только получила твоё письмо, сразу догадалась, кто убийца. Хотя это было несложно. Мотив-то есть у четверых: у родителей Сергея, сына и приёмной дочери. Но все, кроме сына, живут за границей и вряд ли стали бы засылать сюда шпионов, а потому о тебе никто, кроме Григория, выведать не мог. Кроме того, у Григория торговая фирма, а значит, он может заниматься и грузоперевозками, вот тебе и КамАЗ. В общем, любой бы догадался. А вот до того, что ты – подменённый ребёнок мне бы ни в жизнь не додуматься. Я тоже на Виталину грешила.
– А… как вы его нашли?
Я спрашивала о впечатлении, которое на Ксению произвёл Водопьянов, но она поняла вопрос в прямом смысле.
– Через Мовсесяна. Когда прочитала твоё письмо, сначала позвонила Павлу, он тут же отрядил своих людей на поиски КамАЗа и свидетелей, а я подумала, что нужно бы проверить, как отнесётся к этому господин Водопьянов. Вдруг встанет на дыбы – сын всё ж таки. Позвонила Мовсесяну – его номер телефона был в отчёте, который мне позавчера прислал Павел. Сказала, что хочу встретиться с Сергеем Игоревичем по поводу Лизы Рогалёвой. Мовсесян пробормотал что-то неопределённое, типа "я выясню и вам перезвоню", а через пять минут позвонил его патрон и пригласил к себе, у него загородный дом на Новой Риге, здесь неподалёку.
– Как же вы не испугались? А если бы Водопьянов всё-таки встал на дыбы?
– Вот и Павел устроил мне головомойку на ту же тему, – вздохнула Ксения. – Не испугалась вот. У меня интуиция хорошо работает. И вообще, победителей не судят. Зато теперь мы точно знаем, что Водопьянов не прикопает где-нибудь по тихому наших людей и вообще не будет вставлять нам палки в колёса. Кроме того, прояснился момент с девицей: Мовсесян покаялся. А так Павел потратил бы ещё прорву времени, пытаясь найти следы Григория в больнице. И потом – вот. – Ксения вытащила из сумки конверт и протянула мне. – Это тебе. От отца. Мне выйти?
Я отрицательно качаю головой и вскрываю конверт.
Дорогая Лиза!
"Нет на свете греха горшего, чем трусость".
Наверное, я как никто другой понимаю правоту Булгакова. За последние десять лет не было, кажется, ни единого дня, когда бы я, подобно его Пилату, не казнил себя за принятое однажды решение.
Не вижу смысла оправдываться и просить прощения; вина моя перед тобой безмерна, мне нет ни извинений, ни оправданий. Но, хотим мы того или нет, мы – продолжение своих родителей, и, возможно, когда-нибудь, пережив свою обиду и гнев, ты задашься вопросом, что за человек был твой отец – помимо того, что он был трусом. Сохрани мое письмо на этот случай.
Мне было восемнадцать лет, когда я сделал выбор, определивший мою жизнь. Все решения, принятые впоследствии, уже нельзя назвать свободными: я превратился в подхваченную потоком козявку, трепыхания которой никак не влияют на основное направление движения и ничего не меняют по сути. В свои восемнадцать я был глупым, самонадеянным, жадным до удовольствий и безответственным. Но не рассчётливым и не циничным. Татьяна привлекла меня своей яркостью, стильностью, непривычной для провинциала раскованностью, но не перспективами, которые открывал брак с дочерью партийного бонзы. О браке я, честно говоря, не помышлял, потому, вероятно, она и выбрала меня из толпы поклонников.
Развилка, на который я в последний раз выбирал дорогу, будучи свободным человеком, обозначилась, когда Татьяна заявила, что собирается выйти за меня замуж. Если бы я тогда сказал ей "нет", всё сложилось бы иначе. Я дождался бы женщину, предназначенную мне Богом, женился на ней, и все мы – ты, я, твоя мама – были бы счастливы. Но испуг, жалкий, ничтожный испуг перед неприятностями, которые могла устроить мне разгневанная "золотая" девочка и её всемогущий папа, оказался сильнее смутного внутреннего протеста.