— Как она?
Я описал как можно точнее одежду, танец и инструмент.
— Эх… — печально сказал Менделев. — Ведь что интересно — я специально спрашивал — все видят одно и то же, до мельчайших деталей. Если бы это было… Ну, не знаю… Наведенной галлюцинацией, то у каждого было бы своё, верно?
— Не знаю, Мартын, — пожал плечами я. — Как по мне — наоборот. Спроси десять мужиков после концерта, во что была одета певица — половина вообще ничего, кроме размера декольте, не вспомнит, остальные будут мямлить «ну вроде в платье каком-то…». Люди вообще не очень наблюдательные. А тут, говоришь, все точно до деталей… Галлюцинация и есть.
— Ну вот, — окончательно расстроился Менделев. — Я все надеюсь, что она каким-то образом все-таки существует…
— Не слушай его, Мартын, — сказала подошедшая Анюта, — Антон сегодня изволит дуться на Мироздание.
— Что случилось?
— Искалечил тут одного типа, а никто не оценил…
— Всего одного? — смешно выпучил глаза Мартын. В наряде скомороха это вышло особенно забавно. — Ну тогда, конечно, день впустую. Ничего, Антон, вечер только начался…
Сговорились они все, что ли?
— Не расстраивайся, Мартын, — успокаивала его Анюта. — Я вот уверена, что ты непременно с ней встретишься. Рано или поздно, так или иначе.
— Спасибо, Анюта, вот ты — добрая девочка.
Ну да, ведь единственное вакантное место злодея в нашей компании уже занято. Мной.
Я думал, пьянка будет в режиме походного бивака, однако в лагере уже ладили длинный деревянный стол с лавками, ловко собирая его из досок и обрезков бруса. Тарахтела бензопила, стучали молотки, пахло выхлопом и опилками. Рядом строили что-то вроде небольшой сцены, наводя меня на мрачные подозрения насчет грядущего выступления самодеятельных трехаккордных бардов. Вокруг была такая веселая деловая суета и предвкушение праздника, что праздно стоять было как-то неловко. Я взялся помогать — таскать пиломатериал с места «штурма». Целые доски для сцены и стола, обрезки — для большого костра. На поляне, где было представление, еще догуливала городская публика, но стену уже разбирали. Плотники выворачивали скобы, отбивали гвозди, раскладывали бревна и доски штабелями, откуда их, взявшись попарно, несли к лагерю. Поджидая кого-нибудь себе в пару, услышал, как Олежень ругается с каким-то мужиком:
— Какого хрена ты полную навеску в пушку загрузил? А если бы ее с лафета сдернуло или, того хуже, вообще разорвало? Она же старая!
— Да клянусь тебе, Олег! — божился второй. — Я лично порох отвешивал! Понятия не имею, как так вышло! Я чуть не обосрался, когда ее на упоры снесло! Должно было хлопнуть только…
— Ладно, обошлось, но…
Я не стал слушать дальше, потому что подошел народ из лагеря, и пришлось изображать Ленина-с-бревном.
Через час я был взмокший, с занозами в ладонях и перепачканный сосновой смолой, зато успокоился. Все-таки физический труд хорошо очищает голову от лишних мыслей. (Главное — не злоупотреблять, а то привыкнешь). А потом очередной брус сломался, когда мы его начали поднимать, и чуть не переломал мне ноги.
— Какого черта, — заорал мой напарник по бревну. — Какой мудак такое отличное стропило пильнул! Так разобрать не могли?
Я посмотрел — действительно, хорошее длинное бревно оказалось посередине наполовину надпилено. Напарник вяло ругался с плотниками, которые отпирались, а я прокручивал перед мысленным взором конструкцию артиллерийской площадки, и чем дальше, тем больше мне казалось, что именно такие длинные толстые бревна ее подпирали. И мне это совсем не нравилось.
— Оставьте все это, — сказал я плотникам. — Ничего не трогайте вообще. Идите, вон, сцену сколачивайте, там уже хватит досок.
— Чего это ты распоряжаешься? — задиристо сказал тот, что помоложе, но второй дернул его за рукав, и они пошли в лагерь.
А я достал телефон, выудил из кармана визитку и набрал номер.
— Александр Анатольевич? Вы просили звонить, если…
— Вы где? — перебил меня Вассагов.
— На поляне, где праздник был…
— Сейчас подойду.
Надо же, и он тут. Впрочем, почему бы и нет?
Подошел Александр Анатольевич буквально через пять минут. Он был все в том же костюме без галстука и казался немного уставшим.
— Добрый день, Антон.
— Спорное утверждение, — не согласился я. — Посмотрите на это бревно.
— Оно сломано, — сыграл он в Капитана Очевидность.
— Оно не просто сломано. Оно надпилено и — вот, видите? — пропил был замазан смолой и пылью. Очень похоже, что это опорное бревно, на котором стояла площадка. Я не эксперт, но мне кажется, что кто-то хотел устроить всем сюрприз.
— Спасибо, — сказал Александр Анатольевич серьезно. — Я вызову экспертов, мы проверим. Но это ведь не всё? Вы же не просто так заинтересовались бревном?
— Вроде бы еще с пушкой что-то было не так… Заряд оказался больше, чем планировалось…
— И это проверим, но все же? Я вам несимпатичен, и вы бы не вызвали меня из-за одних подозрений.
— Ничего личного, — пробормотал я смущенно.
— Я знаю. Так что же случилось?
— Ну, мне кое-что показалось… — я замолк, не зная, как сформулировать.
— Не смущайтесь, Антон, — вздохнул Вассагов. — К сожалению, мы теперь часто вынуждены иметь дело со… скажем так, субъективными факторами. То, что мы привыкли называть «реальностью», несколько утратило свою определённость.
Я сел на бревно, закурил и, направляемый наводящими вопросами, постепенно рассказал Александру Анатольевичу все. Только про то, как летела белой птицей на острые колья Анюта, говорить не стал — как будто боялся, что мои слова добавят неслучившемуся реальности. И вообще — личное это.
— Ну, что вам сказать, Антон… — протянул безопасник, когда я закончил. — Мне бы очень хотелось сказать, что вам просто напекло голову, но нет. И мне бы хотелось сказать, что я знаю, что с вами случилось — но и это не так.
— Очень помог, блин, — проворчал я тихо, но он услышал.