— Семь лет. Мне нравится место, и Генри — идеальный домохозяин. Пляж недалеко, и всего десять минут до моего офиса в центре.
— Но если бы вы владели собственным домом, подумайте, насколько выросла бы его цена за это время.
— Я понимаю преимущества, но мой доход непостоянен, и я не хочу связываться с ипотекой.
Я рада позволить Генри волноваться о налогах и ремонте.
Шарлотта одарила меня взглядом, слишком вежливым, чтобы выразить ее скептицизм по поводу моей недальновидности.
Когла я оставила их, она и Генри продолжали разговор. Шарлотта говорила о собственности, сдаваемой в аренду, сравнивая стоимость его дома со стоимостью триплекса в Олвидадо, где дома были не такими дорогими. Она говорила, что дом нуждается в ремонте, но если он сделает все, что нужно, а потом продаст, то получит хорошую прибыль, которую сможет куда-нибудь вложить.
Я постаралась не вскрикнуть от тревоги, но искренне надеялась, что она не сможет уговорить его сделать что-нибудь абсурдное.
Может быть, она не настолько мне нравилась, как я думала.
При обычных обстоятельствах я бы прошла полквартала до таверны Рози, чтобы поужинать этим вечером. Рози — венгерка и готовит соответственно, сильно налегая на сметану, клецки, штрудели, супы-кремы, лапшу и связанные с капустой гарниры. Плюс, по вашему выбору, кубики говядины или свинины, которые готовятся часами и подаются с забористым хреновым соусом. Я надеялась, что она знает, есть ли у Гаса родственники, живущие неподалеку, и если есть, как с ними связаться. Учитывая мою новую цель питаться сбалансированно и полезно, я решила отложить разговор и сначала поесть.
Мой ужин состоял из сэндвича с арахисовым маслом и маринованным огурцом из полнозернового хлеба и пригоршни кукурузных чипсов, которые я почти уверенно расценивала как злаки. Могу заверить, что арахисовое масло почти на 100 процентов состоит их жира, но оно все равно является хорошим источником белка. Далее, где-нибудь должна быть культура, в которой маринованный огурец классифицируется как овощ.
На десерт я побаловала себя кисточкой винограда. Ее я съела лежа на диване и с грустью размышляя о Чини Филлипсе, с которым я встречалась два месяца. Продолжительные связи мне никогда не удавались.
Чини был очарователен, но «милоты» недостаточно для поддержания отношений. Со мной трудно. Я это знаю. Меня воспитывала незамужняя тетка, которая поощряла мою самостоятельность, давая мне по доллару в субботу и в воскресенье утром и отпуская гулять саму по себе. Я научилась ездить на автобусе из одного конца города в другой и посещать два киносеанса по цене одного, но общение не было тетиной сильной стороной. Поэтому при слове «близость» меня бросает в холодный пот.
Я заметила, что чем больше мы встречались с Чини, тем чаще я вспоминала о Роберте Дице, мужчине, который не давал о себе знать два года. Это сказало мне, что я предпочитаю связь с тем, кого вечно нет в городе. Чини — полицейский. Он любит действие, быстрые шаги и компанию других, когда мне нравится быть одной. По мне, пустые разговоры- это тяжелая работа, и группы любого размера портят мне настроение.
Чини был человеком, который начинал множество проектов и ничего не заканчивал. Когда мы были вместе, его полы были вечно покрыты брошенными тряпками, а в воздухе пахло краской, хотя я никогда не видела, чтобы он брался за кисть. Со всех внутренних дверей были сняты ручки и замки, что значило, что вы должны просунуть палец в дырку и потянуть, чтобы пройти из комнаты в комнату.
Позади его гаража на две машины стоял на кирпичах грузовичок. Его не было видно и соседи не жаловались, но гаечный ключ валялся под дождем так долго, что от него на дорожке остался ржавый отпечаток.
Я люблю законченность. Меня бесит приоткрытая дверца шкафа. Я люблю планировать.
Я готовлюсь заранее и ничего не пускаю на самотек, в то время как Чини гордится своим свободным духом и воспринимает жизнь как полет.
В то же время я делаю покупки, повинуясь импульсу, а Чини неделями изучает рынок.
Он любит рассуждать вслух, а мне быстро надоедают дебаты о вещах, которые мне не интересны. Это не значит, что его привычки лучше или хуже моих. Просто мы были разными в областях, насчет которых мы не могли договориться.
В конце концов я выяснила с ним отношения в разговоре настолько болезненном, что его не стоит повторять. Я до сих пор не верю, что он был так уязвлен, как дал понять. На каком-то уровне он должен был чувствовать облегчение, потому что ему нравились наши разногласия не больше, чем мне.
Теперь, когда мы расстались, мне нравилась неожиданная тишина в собственной голове, ощущение автономии, свобода от социальных обязательств. Самым большим удовольствием было ворочаться в кровати, не натыкаясь ни на кого другого.
В 7.15 я встала с дивана и выкинула салфетку, которую использовала как тарелку для ужина.
Подхватила сумку и куртку, заперла дверь и прошла полквартала до Рози.
Ее таверна — неказистая смесь ресторана, паба и места сборища живущих по соседству. Я сказала «неказистая», потому что пространство не особенно украшено и ухожено. Бар выглядит как любой другой бар, который вы видели в своей жизни — металлическая подставка для ног вдоль и бутылки алкоголя на зеркальных полках за. На стене над баром висит чучело марлина, с шипа которого свешивается мужской спортивный бандаж. Этот неаппетитный предмет был заброшен туда буйными спортивными болельщиками в процессе игры, которую Рози с тех пор не поощряла.
Грубо сколоченные из фанеры и покрытые пятнами кабинки тянутся вдоль двух стен.
Оставшиеся разномастные столы и стулья иногда хромают на одну ножку. К счастью, освещение плохое, так что многие недостатки не видны. В воздухе пахнет пивом, жареным луком и неизвестными венгерскими специями. Сигаретный дым теперь отсутствует, потому что Рози запретила курение год назад.
Поскольку неделя только начиналась, пьющих посетителей было немного. Телевизор над баром был поставлен на «Колесо фортуны», с выключенным звуком. Вместо того, чтобы устроиться в своей обычной кабинке, я уселась на барный табурет и стала ждать, когда Рози появится из кухни. Ее муж, Вилльям, налил бокал шардонне и поставил передо мной.
Как и его брат Генри, он высокого роста, но гораздо более формален в выборе одежды, предпочитая отполированные туфли на шнурках, в то время как Генри любит шлепанцы.
Вилльям снял пиджак и сделал себе нарукавники из бумажных полотенец, закрепив их резинками, чтобы не запачкать белоснежные манжеты.
— Привет, Вилльям, — сказала я. — Сто лет не болтали. Как твои дела?
— У меня была немного заложена грудь, но я надеюсь избежать инфекции верхних дыхательных путей.
Он достал пакетик из кармана брюк и положил в рот таблетку, сказав:
— Цинковая лепешка.
— Хорошая вещь.
Вилльям был чемпионом по мелким болячкам, к которым он относился очень серьезно, чтобы они не унесли его на тот свет. Он не был так плох, как раньше, но внимательно следил за надвигающейся кончиной других.
— Я слышал, что Гас в плохом состоянии.
— В синяках и побитый, а так, все в порядке.
— Не будь так уверена. Такое падение может привести к осложнениям. Может казаться, что все хорошо, но, когда он ляжет в кровать, пневмония тут как тут. Закупорка сосудов — другой риск, не говоря уже о стафилококковой инфекции, которая заберет тебя в два счета, вот так.
Щелчок пальцев Вилльяма положил конец моему неуместному оптимизму. Гаса уже можно было хоронить. Вилльям всегда был наготове, когда дело касалось смерти.
В значительной степени Рози исцелила его от ипохондрии, ее кулинарное рвение предоставляло достаточное несварение желудка, чтобы держать в узде его воображаемые болезни.
Он до сих пор был склонен к депрессии и считал, что ничего так не поднимает настроение, как похороны. Кто мог его винить? В таком возрасте он был бы бессердечным, не испытывая душевного подъема при виде свежепочившего друга.
— Меня больше волнует, что будет с Гасом, когда он вернется домой, — сказала я. — Он не сможет ничего делать пару недель.
— Если не дольше.
— Точно. Мы надеялись, что Рози знает кого-нибудь из его родственников, кто согласился бы за ним присматривать.