— Да ты рептилиофил.
— Кто?
— Дед Пихто, — вздыхает Соня. — Проблем у тебя нет, Боря. Заведи себе козу.
— Сама ты коза. Не к добру все это. Плохие знаки… Похоронить ее, что ли…
— Конечно, поближе к знаменитостям, — язвит Соня.
Боря грубо берет ее за плечо, разворачивает к себе.
— Прекрати с этим шутить, поняла? Циничная ты, поняла? Прораб!
— А кто же я? Конечно, прораб, — она льнет к нему с наигранной страстью. — Я твой прораб.
— Хватит! Меня жена ждет у медцентра «Янус». Сиськи ей надувать будем.
Он резко встает. На табуретке сложена одежда — все, включая носки, от Версаче. Почему, думает Соня в который раз, мужчина, даже доморощенный гринписовец Боря, опережает меня в сборах? Ведь хотела уйти первой.
Нонна боялась жизни. Она боялась случайно влюбиться, боялась растолстеть, боялась недоброго глаза, ботулизма, варикозного расширения вен. Она боялась одичавших собак на пустырях, суровых старух в церкви, частых скандалов с эксцентричной мамой и быстротечных детских простуд сына Миши. Она боялась безработицы и питерской длинной зимы, безвкусицы и плотоядных северных комаров. Каждый страх в отдельности, или, не дай бог, все вместе, могли бы стать препятствием к главной встрече ее жизни — с бывшим мужем Федором Зейфманом. А в том, что эта встреча состоится, Нонна не сомневалась, как не сомневалась и в том, что он снова, как когда-то, влюбится в нее, станет целовать в попу и посвящать глупые стишки: «Ты — попа дивной красоты!» Она так боялась всего, что может нарушить уклад жизни, который сложился при нем, что с радостью бы провела время до этой неминуемой и эпохальной встречи в каком-нибудь темном ящике, а в назначенный час выпрыгнула бы из этого короба — оп-ля! — вот она я, нисколько не постаревшая, красивая и верная. Нонну немного смущало, что от этого проекта за версту несло сюжетом из «Спящей красавицы», которая, как известно, дремала в своей хрустальной барокамере лет сто. Но она всегда предполагала в себе большой потенциал. Сто так сто. А у нее прошло всего четыре года. Не так уж много, если ориентироваться на литературные образцы. Но больше всего Нонна боялась саму себя, как наименее понятный и изученный объект реальности. Но здесь выхода не было — чтобы достаточно близко познакомиться с самой собой, нужно было протопать целую жизнь.
— Надо работать со своими страхами, — повторяла она услышанную от своего психоаналитика фразу.
Правда, он сказал: «Нужно работать со своими желаниями», но слово «желание» пугало Нонну, и она талантливо подменила понятия. Она кормила стаю бродячих собак, дремлющих на теплых люках между домом и кладбищем, закаляла Мишку, после чего он обязательно простужался, приходила в церковь в брюках и с непокрытой головой, парировала колкости матушки, которая считала ее беспомощной и неудачливой.
Сейчас Нонна — главный редактор журнала «Для настоящих мужчин» — деловито перебирала увесистую пачку фотографий полуобнаженных девиц в зазывных и неестественных позах. При этом главный редактор невольно выгибала спину, запрокидывала голову и пыталась обнажить в улыбке-оскале верхние зубы, так, как это делали девушки с фотографий. Нет, не получается.
— Глупость какая, — пробурчала она.
Нонна поджала губы, чтобы не проявить своего искреннего восхищения фотомоделями. Закралась недобрая мысль — вот если бы она умела так, может быть, Федор и не ушел бы от нее. Но червь сомнения был решительно затоптан кованым сапогом убежденности — нет, каракатица, с которой Федя укатил в Штаты, тоже не сможет так выгнуть спину. Сто процентов, не сумеет. Нонна видела ее собственными глазами. У таких бойких девиц арсенал эротических хитростей небольшой, хоть и, надо признать, эффективный. Но это только на первой стадии отношений. Практика доказывает, что их сексуальный диапазон — октава, не больше. А для любви нужна вся клавиатура. Нонна решила подумать, отчего она мнит, что сама уверенно владеет всеми сложными партитурами любовных игр, и не слишком ли затянулась «первая стадия отношений» у Феди и его коварной мымры, но не захотела расстраиваться.
Две отобранные для будущего номера фотографии легли на стол. Да, это то, что надо. Остальные отправляются на полку. Все! Рабочий день закончился. Еще раз полюбовавшись чахоточной стройностью моделей, которой у пухленькой Нонны никогда не было и вряд ли будет, она вложила фотографии в предыдущий номер журнала, который использовала вместо папки, схватила с рабочего стола «Библию для детей» и трогательные рождественские картинки, нарисованные детьми, и вышла из кабинета. Прочь от мрачных мыслей! На воздух! К людям! На Невский.
Раздражали и манили объявления о распродажах. У нас тридцать процентов! А у нас пятьдесят! Купите одну линялую футболку, и мы подарим вам вторую! Купите одну пару обуви, и будет вам счастье! Нонна знала, что с ее фигурой надо шить. Готовая одежда плохо сидела на ней: то, что сходилось в груди, висело в плечах, то, что хорошо облегало бедра, болталось на талии. Но реклама действовала на гипоталамус, и Нонна вошла в небольшой магазинчик готового платья.
По периметру помещения и вдоль дополнительных перегородок, чуть ниже человеческого плеча, были установлены мобильные стойки-вешалки с готовыми платьями. Сама по себе не очень красивая, одежда, в большом количестве и очень плотно вывешенная, здесь и вовсе теряет вид и привлекательность. Ее не увидеть и не рассмотреть. Однако к каждой из стоек прикреплен призывный яркий листок с надписью «Супер-скидки», поэтому в магазине довольно много женщин.
На весь магазин имеется только одна кабина для переодевания, отгороженная от зала грязноватой синей занавеской. Перед ней уже образовалась толпа из женщин с отобранной одеждой в руках, которую они мечтают примерить и, возможно, купить, однако кабина оккупирована Нонной. Молодая белесая продавщица всем своим видом выражает явное раздражение. Она стоит спиной к кабине, сцепив руки на животе, и, периодически оборачиваясь к занавеске, утомленно спрашивает:
— Не подошло? Женщина, и это не подошло?
Из-за занавески доносится шелест одежды и невнятные звуки борьбы с собой.
— Да ты рептилиофил.
— Кто?
— Дед Пихто, — вздыхает Соня. — Проблем у тебя нет, Боря. Заведи себе козу.
— Сама ты коза. Не к добру все это. Плохие знаки… Похоронить ее, что ли…
— Конечно, поближе к знаменитостям, — язвит Соня.
Боря грубо берет ее за плечо, разворачивает к себе.
— Прекрати с этим шутить, поняла? Циничная ты, поняла? Прораб!
— А кто же я? Конечно, прораб, — она льнет к нему с наигранной страстью. — Я твой прораб.
— Хватит! Меня жена ждет у медцентра «Янус». Сиськи ей надувать будем.
Он резко встает. На табуретке сложена одежда — все, включая носки, от Версаче. Почему, думает Соня в который раз, мужчина, даже доморощенный гринписовец Боря, опережает меня в сборах? Ведь хотела уйти первой.
Нонна боялась жизни. Она боялась случайно влюбиться, боялась растолстеть, боялась недоброго глаза, ботулизма, варикозного расширения вен. Она боялась одичавших собак на пустырях, суровых старух в церкви, частых скандалов с эксцентричной мамой и быстротечных детских простуд сына Миши. Она боялась безработицы и питерской длинной зимы, безвкусицы и плотоядных северных комаров. Каждый страх в отдельности, или, не дай бог, все вместе, могли бы стать препятствием к главной встрече ее жизни — с бывшим мужем Федором Зейфманом. А в том, что эта встреча состоится, Нонна не сомневалась, как не сомневалась и в том, что он снова, как когда-то, влюбится в нее, станет целовать в попу и посвящать глупые стишки: «Ты — попа дивной красоты!» Она так боялась всего, что может нарушить уклад жизни, который сложился при нем, что с радостью бы провела время до этой неминуемой и эпохальной встречи в каком-нибудь темном ящике, а в назначенный час выпрыгнула бы из этого короба — оп-ля! — вот она я, нисколько не постаревшая, красивая и верная. Нонну немного смущало, что от этого проекта за версту несло сюжетом из «Спящей красавицы», которая, как известно, дремала в своей хрустальной барокамере лет сто. Но она всегда предполагала в себе большой потенциал. Сто так сто. А у нее прошло всего четыре года. Не так уж много, если ориентироваться на литературные образцы. Но больше всего Нонна боялась саму себя, как наименее понятный и изученный объект реальности. Но здесь выхода не было — чтобы достаточно близко познакомиться с самой собой, нужно было протопать целую жизнь.
— Надо работать со своими страхами, — повторяла она услышанную от своего психоаналитика фразу.
Правда, он сказал: «Нужно работать со своими желаниями», но слово «желание» пугало Нонну, и она талантливо подменила понятия. Она кормила стаю бродячих собак, дремлющих на теплых люках между домом и кладбищем, закаляла Мишку, после чего он обязательно простужался, приходила в церковь в брюках и с непокрытой головой, парировала колкости матушки, которая считала ее беспомощной и неудачливой.
Сейчас Нонна — главный редактор журнала «Для настоящих мужчин» — деловито перебирала увесистую пачку фотографий полуобнаженных девиц в зазывных и неестественных позах. При этом главный редактор невольно выгибала спину, запрокидывала голову и пыталась обнажить в улыбке-оскале верхние зубы, так, как это делали девушки с фотографий. Нет, не получается.
— Глупость какая, — пробурчала она.
Нонна поджала губы, чтобы не проявить своего искреннего восхищения фотомоделями. Закралась недобрая мысль — вот если бы она умела так, может быть, Федор и не ушел бы от нее. Но червь сомнения был решительно затоптан кованым сапогом убежденности — нет, каракатица, с которой Федя укатил в Штаты, тоже не сможет так выгнуть спину. Сто процентов, не сумеет. Нонна видела ее собственными глазами. У таких бойких девиц арсенал эротических хитростей небольшой, хоть и, надо признать, эффективный. Но это только на первой стадии отношений. Практика доказывает, что их сексуальный диапазон — октава, не больше. А для любви нужна вся клавиатура. Нонна решила подумать, отчего она мнит, что сама уверенно владеет всеми сложными партитурами любовных игр, и не слишком ли затянулась «первая стадия отношений» у Феди и его коварной мымры, но не захотела расстраиваться.
Две отобранные для будущего номера фотографии легли на стол. Да, это то, что надо. Остальные отправляются на полку. Все! Рабочий день закончился. Еще раз полюбовавшись чахоточной стройностью моделей, которой у пухленькой Нонны никогда не было и вряд ли будет, она вложила фотографии в предыдущий номер журнала, который использовала вместо папки, схватила с рабочего стола «Библию для детей» и трогательные рождественские картинки, нарисованные детьми, и вышла из кабинета. Прочь от мрачных мыслей! На воздух! К людям! На Невский.
Раздражали и манили объявления о распродажах. У нас тридцать процентов! А у нас пятьдесят! Купите одну линялую футболку, и мы подарим вам вторую! Купите одну пару обуви, и будет вам счастье! Нонна знала, что с ее фигурой надо шить. Готовая одежда плохо сидела на ней: то, что сходилось в груди, висело в плечах, то, что хорошо облегало бедра, болталось на талии. Но реклама действовала на гипоталамус, и Нонна вошла в небольшой магазинчик готового платья.
По периметру помещения и вдоль дополнительных перегородок, чуть ниже человеческого плеча, были установлены мобильные стойки-вешалки с готовыми платьями. Сама по себе не очень красивая, одежда, в большом количестве и очень плотно вывешенная, здесь и вовсе теряет вид и привлекательность. Ее не увидеть и не рассмотреть. Однако к каждой из стоек прикреплен призывный яркий листок с надписью «Супер-скидки», поэтому в магазине довольно много женщин.
На весь магазин имеется только одна кабина для переодевания, отгороженная от зала грязноватой синей занавеской. Перед ней уже образовалась толпа из женщин с отобранной одеждой в руках, которую они мечтают примерить и, возможно, купить, однако кабина оккупирована Нонной. Молодая белесая продавщица всем своим видом выражает явное раздражение. Она стоит спиной к кабине, сцепив руки на животе, и, периодически оборачиваясь к занавеске, утомленно спрашивает:
— Не подошло? Женщина, и это не подошло?
Из-за занавески доносится шелест одежды и невнятные звуки борьбы с собой.