– Нет, но… – Никитин замялся. – Василиса Павловна, я человек маленький и не могу решать сам, о чем можно говорить, о чем нет. Обещаю, я проконсультируюсь на этот счет со следователем и расскажу вам все, что он разрешит. А пока давайте побеседуем, ладно?
Я хотела проявить строптивость, но сообразила, что самый быстрый способ получить хоть какую-то информацию – выслушать их вопросы, и согласилась. Никитин проводил меня в пустующую каморку консьержки на первом этаже, усадил в единственное кресло, а сам устроился на прихваченной из Радкиной квартиры табуретки.
– Вы давно знакомы с Радмилой э… Георгиевной?
– Со школы.
– И сегодня приехали по ее просьбе? Когда и в какой форме она попросила вас приехать? Чем объяснила свое желание с вами увидеться?
– Ничем не объяснила. Она, знаете ли, была не в состоянии объясняться. Прорыдала "Приезжай скорее" и бросила трубку. А звонила около одиннадцати.
– И вы все бросили и немедленно поехали сюда? Выходит, она ваша близкая подруга?
– По-моему, вы склонны к преждевременным выводам, Григорий Мстиславович, – осторожно сказала я. – Представьте, что вам позвонил ночью школьный товарищ и, рыдая, попросил немедленно приехать. Неужели вы отправились бы досыпать на том основании, что недостаточно близкие с ним друзья?
Никитин посмотрел на меня с неприятной пристальностью.
– Наверное, нет. Но вы мне не ответили. Или ваш вопрос подразумевает, что вы не особенно дружили?
Внутреннее чутье подсказало мне, что человек этот въедлив и мои попытки отвечать уклончиво только подольют масла в огонь. Перспектива до утра сидеть в конуре, пропахшей щами и лекарствами, и играть в словесные игры с непрошибаемо вежливым и настойчивым ментом, меня привлекала мало. Поэтому, взвесив "за" и "против", я решила не запираться.
– Нет, напротив, мы довольно близки.
Никитин правильно оценил мою решимость быть откровенной и торопливо (пока я не передумала) попросил описать характер моей подруги. Я, тщательно подбирая слова, сообщила ему, что Радка – человек эмоциональный, порывистый, что настроение у нее переменчиво, как ветер на границе атмосферного фронта, что живет она больше чувствами, чем разумом, и временами вспыхивает как порох, но обычно быстро меняет гнев на милость, потому что по сути своей девушка незлая, просто очень невыдержанная.
– А скажите, психических отклонений у нее никогда не наблюдалось?
– Нет.
Тут я испугалась не на шутку. Уже с первых вопросов Никитина у меня сложилось впечатление, что они подозревают в убийстве не кого-нибудь, а Радку. Последний вопрос места для сомнений не оставлял. Больше того, теперь я, пожалуй, знала, кто жертва. В сбивчивой Радкиной тираде прозвучало имя Сереги. Неужели?..
– А какие у нее отношения с мужем?
Так и есть! Теперь мне следовало быть предельно осторожной. Прямая ложь (замечательные, мол, отношения) для ответа не годилась. Любой сосед, живущий в радиусе слышимости, наверняка сообщит милиции о буйных и затяжных скандалах, которые Радка имела обыкновение закатывать супругу. Скандалах с дикими воплями, битьем посуды и порчей мебели. Тот факт, что участие в них Сереги было исключительно номинальным (иными словами, он всего лишь сидел в уголку и бормотал что-то примирительно-успокоительное, вжимая голову в плечи, когда в него летел очередной тяжелый предмет), положения Радки не облегчал. Хотя мне как психологу хорошо известно, что покорное поведение жертвы провоцирует обидчика на агрессию, сообщать об этом Никитину явно не стоило. Русский менталитет для этой истины не приспособлен – у нас обиженных любят и жалеют тем больше, чем больше они позволяют вытирать о себя ноги.
Может быть, наврать, будто Сергей тяготел к садизму и тайком издевался над женой? Нет, плохая идея. Во-первых, никто и ничто моих показаний не подтвердит, во-вторых, помочь Радке они могли бы только в суде, при определении меры наказания, а при расследовании скорее навредят – у ментов появится твердое убеждение, будто у жены имелся отличный мотив для убийства мужа.
Мотив… А это, пожалуй, мысль! Радке не было никакого смысла убивать Сергея. Он носил ее на руках, исполнял ее прихоти, терпел брань, оскорбления и дикие выходки, и все – без единого упрека. Он полностью содержал мою подругу, оплачивая ее учебу и красивую жизнь с ресторанами, круизами, бутиками и салонами красоты. Он никогда не устраивал ей сцен ревности, хотя, видит Бог, Радка давала ему достаточно оснований. Нужно быть сумасшедшей, чтобы убить такого мужа… Хотя именно сумасшествие Никитин, похоже, и подозревает. Стало быть, необходимо его разубедить.
– Отношения? Видите ли, это непростой вопрос. То есть со стороны Сергея все прозрачно. Он жену обожает. Балует, потакает ее капризам, опекает, заботится. И Радмила прекрасно понимает, насколько ей повезло. Не скажу, что она страстно любит мужа, для этого моя подруга чересчур эгоцентрична, но, безусловно, его ценит. Да и любит, пожалуй, – в меру своих способностей. Во всяком случае, привязана к нему. Но из-за чрезмерной эмоциональности часто не дает себе труда сдерживать раздражение мелкими промахами мужа. Ну, знаете, разной бытовой ерундой: пообещал что-нибудь и забыл, не заметил нового платья или прически, заказал сантехнику не той фирмы или путевку не на тот курорт. В таких случаях Радка ведет себя, как базарная торговка, – орет как оглашенная, кидается подушками, собирает чемоданы. Но все прекрасно понимают, что это игра. При всех своих закидонах Радмила вполне здорова психически. Мало того, она – прагматик и отлично знает, с какой стороны хлеб маслом намазан. Другими словами, терять Сергея в ее планы ну никак не входит, поэтому она никогда не заходит в своем гневе чересчур далеко.
– М-да уж, не заходит… – задумчиво пробормотал Никитин, но тут же спохватился и выстрелил в меня следующим вопросом:
– Я правильно понял, что у Куликовых водятся деньги?
– Смотря что называть деньгами. По нашим с вами меркам – водятся. Сергей занимает высокую должность в крупной международной компании, он работает там с момента открытия русского филиала и пользуется доверием начальства. В общем, на его месячную зарплату какое-нибудь не слишком крупное африканское племя могло бы протянуть годик-другой. Но Радмиле при ее аппетитах едва-едва хватает на месяц, так что откладывать на черный день им не удается. Потеряй Сергей работу, и они скоро положат зубы на полку – конечно, после того как распродадут дорогое барахло.
Никитин покосился на на меня и неопределенно хмыкнул. В ту же минуту до меня дошло, что я допустила ошибку. Не следовало так отвечать на вопрос о деньгах. Несведующий человек наверняка решил бы, что опер зондирует почву насчет возможности убийства при ограблении. Сказал бы: "Да, деньги у Куликовых водились, иногда по несколько тысяч баксов на комоде валялось, и шмоток ценных полон дом". А я своим ответом выдала, что догадываюсь, кого подозревают в убийстве, и дала понять, что намерена выгораживать Радку.
– Хотя для привлечения грабителей добра у них, пожалуй, хватает, – торопливо добавила я, стремясь исправить оплошность.
Никитин посмотрел на меня с насмешкой. Я невозмутимо выдержала взгляд. Тогда он вздохнул и велел мне отправляться домой.
– Идите с богом, гражданка Потапова. Помогать нам вы, видно, не собираетесь, а состязаться с вами в хитрости в два часа ночи мне недосуг. Поезжайте-ка домой, отоспитесь, наберитесь сил для предстоящей схватки со следователем. Повестку вам вскорости пришлют. Вот возьмите на всякий случай мою визитку. Как знать – вдруг на вас снизойдет горячее желание сотрудничать?
Проигнорировав его сарказм, я молча взяла протянутую карточку, кивнула, встала и пошла на выход. Но, если Никитин рассчитывал, что я послушно уберусь восвояси, так и не получив ответа на свои вопросы, то в его расчеты вкралась серьезная ошибка. Знакомые часто говорят мне, что более "упертой" особы еще не встречали. Правда, мне больше симпатична другая формулировка: я обычно твердо знаю, чего хочу, и обладаю достаточным запасом воли и терпения, чтобы добиться желаемого. В ту минуту я хотела получить информацию и выяснить, чем могу помочь Радке.
Толпа зевак перед домом не рассеялась, но переместилась на спортивную площадку в глубь двора. В момент моего появления их внимание отвлекла собачья драка. Подзаведенные всеобщим возбуждением псы дали выход чувствам, сцепившись друг с другом. Пока хозяева их растаскивали, я незамеченной подошла к площадке и скромно присела на скамейку неподалеку. Мне было понятно, что едва ли кто-нибудь из этой компании в курсе, что в точности произошло у Куликовых. (Иначе этот кто-нибудь просветил бы остальных, зеваки давно все обсудили бы и пошли спать.) С другой стороны, сплетни и версии иногда тоже полезны, а мне все равно нужно было убить время до отъезда официальных лиц, чтобы побеседовать с понятыми.
Однако мне повезло: необходимость в беседе с понятыми отпала, потому что нужные сведения я получила из другого источника. Не просидела я и двадцати минут, внимая интереснейшим рассуждениям соседей о нынешних женских и мужских нравах, а также о разнице между блондинками и брюнетками, как из подъезда, к которому было приковано всеобщее внимание, выскочил тинэйджер лет семнадцати и бодрой трусцой припустил к нашей площадке. Мои соседи оживились и возвыслили голоса.
– Эй, Лёха, так чего там? Правда, труп?
– Кого замочили-то?
– Ты чё так долго? За…сь уже тебя ждать!
– От мамашки поди вырвись, – басовито пожаловался Лёха, дотрусив до знакомцев. – Мы с сеструхой всю валерьянку из аптечки в нее влили, пока она угомонилась. А потом еще и Ленка концерт закатила: "Ты куда? Как ты можешь бросить нас с матерью в таком состоянии? Ты знаешь, что мы пережили?"
Нестройный хор на разные лады потребовал, чтобы Лёха не отвлекался на малозначительные детали, а четко и ясно изложил, что произошло у соседей. Если опустить лирические отступления и паразитные словечки, суть его рассказа свелась к следующему.
В стене прихожей Лёхиной квартиры имеется дефект, благодаря которому можно расслышать все происходящее в прихожей соседней квартиры вплоть до шепота. Без двадцати десять вечера Лёхина мать, привлеченная хлопком соседской двери, вышла в прихожую послушать бесплатный аудиоспектакль под названием "Возвращение припозднившегося мужа". Но на этот раз ее ждало разочарование. Вместо Радкиных воплей, проклятий и обещаний немедленно уехать к маме, женщина услышала восторженные восклицания: "Сергуня, миленький, как ты догадался? Я на него уже два месяца заглядываюсь! Представляешь, как роскошно он будет смотреться с шифоновым?.." Тут супруги покинули прихожую и, по-видимому, закрыли за собой дверь, потому что Лёхина мать, сколько ни старалась, больше не услышала ни слова. Как бы то ни было, из этого однозначно следовало, что ожидаемый скандал не состоялся, потому что в противном случае никакие закрытые двери не помешали бы Лёхиной матушке им насладиться.
Спустя час или чуть больше тишину в соседской квартире взорвал женский визг, такой пронзительный и громкий, что по всем законам природы издавшие его голосовые связки должны были немедленно отказать. Но визг все длился и длился. Перепуганная Лёхина мать кинулась звонить соседям в дверь. Визг сменился животным воем, но больше ничего не произошло. Лёхина мать долго жала на звонок, а потом в сердцах стукнула кулаком в дверь. К ее изумлению (час назад она ясно слышала, как Сергей, войдя в квартиру, запер замок), дверь распахнулась.
Бедная женщина вошла и остолбенела. На полу комнаты в луже крови лежал, не подавая признаков жизни, Сергей. В двух шагах от него в распахнутом халате на голое тело сидела Радка с мясным ножом в руке и выла, раскачиваясь из стороны в сторону.
Лёхина мать, не помня себя, прибежала домой, велела дочери вызвать милицию и упала без чувств. Дочь кинулась было к соседям, но инстинкт самосохранения одержал верх. На всякий случай девушка вызвала не только милицию, но и "скорую" и брата. Объединенными усилиями им удалось вернуть Лёхину мать к жизни настолько, что она дала свидетельские показания. И "утопила" мою подругу, ибо была свято убеждена, что Сергея зарезала жена. В изложении доброй женщины драматические сцены, которые Радка устраивала супругу, выглядели предвестниками грядущего злодейства, а буйный Радкин темперамент превратился в несомненный признак психопатии.
Довольный оперативник ушел опрашивать других соседей, а все Лёхино семейство включая пострадавшую матушку набилось в прихожую, чтобы подслушать, что будет говорить Радка, а также милиционеры, эксперты и следователь. Радка их обломала. По всей видимости, она так до конца и не пришла в себя, потому что на все вопросы ("У вашего мужа были враги? Чем он занимался, когда вы пошли в ванную? Вы не слышали дверного звонка? У кого были ключи от вашей квартиры?") отвечала, как заезженная пластинка: "Я была в ванной. Мы собирались поехать за город, и я пошла принять ванну. Я была в ванной…" В конце концов следователь распорядился отправить ее в спецбольницу. Из разговоров официальных лиц семейству удалось выяснить, что Сергею нанесли тринадцать ножевых ранений в область груди и живота, причем одиннадцать ударов, скорее всего, наносились уже мертвому телу.
Когда любопытствующие вытянули из Лёхи всю информацию и приступили к ее обсуждению, я тихонько удалилась. Забрела в соседний двор, нашла укромное местечко и попыталась привести мысли в порядок. Я знала Радку всю жизнь и могла поклясться, что она не психопатка. Психологи говорят про таких: истероидный тип характера. В просторечии – истерики. Люди этого типа по сути своей демонстративны, они всегда работают на публику и потому просто не могут впасть в состояние аффекта по-настоящему. Какая-то часть их сознания обязательно фиксирует происходящее и следит за реакцией зрителя. Проще говоря, мне не верилось, что Радка способна потерять голову настолько, чтобы убить человека. Я допускала, что она могла броситься на мужа с ножом и по роковой случайности (например, споткнувшись) нанести смертельный удар. Но не два, не три, и уж тем более не тринадцать! Кроме того, чтобы броситься на мужа с ножом, она должна была сначала хорошенько себя "накрутить". То есть нападению должна была предшествовать бурная сцена, а соседка (черт бы побрал ее длинный язык!) утверждает, будто до тех пор, пока не раздался визг, в квартире стояла тишина. Но даже если отмахнуться от психологии, остается незапертая дверь. В картинку с семейной трагедией она никак не укладывается. Ни Сергею, ни Радке не было смысла красться в прихожую и тихонько – без стука, без щелчка – отпирать замок. А вот убийце, пришедшему извне и открывшему дверь своим ключом, необходимо красться и действовать бесшумно.
И кто же он, этот убийца? Кто возненавидел милого, безобидного Серегу, рохлю и подкаблучника, до такой степени, что продолжал и продолжал вонзать нож в уже мертвое тело?
Увы, я не настолько знала Радкиного мужа и его окружение, чтобы пытаться ответить на этот вопрос. За три года, что они женаты, я видела Сергея считанное число раз, а те сведения, которыми исправно снабжала меня Радка, касались главным образом отношений между супругами. Значит, мне придется найти близкого Сергею человека и задать этот вопрос ему. Придется – потому что иначе убийство повесят на Радку. Судя по тому что ее отправили в СПЕЦбольницу, следователь уже примерил на нее это преступление. А заступиться за Радку, кроме меня, некому. Сергей убит, с матерью она никогда не ладила, отец давным-давно умер, а ее друзья-приятели на серьезные передряги не рассчитаны. Будь у меня деньги, наняла бы профессионалов, но денег нет, а потому охотиться за убийцей придется мне самой.